Дела житейские - Макмиллан Терри (читать хорошую книгу полностью .txt) 📗
— Ничем.
— О!
В комнату вошел врач, и я вдруг спросила его:
— Кто у меня был?
Он пристально посмотрел на меня.
— Я не имею права говорить. Не думайте больше об этом. — Он направился к женщине, которая лежала на столе. Волосы у нее были густые черные, с матовым оттенком. Она посмотрела на нас троих.
— Где я? — спросила она.
Никто не ответил.
— Как глупо! — Она отвернулась и закрыла глаза.
Когда я вышла в приемную, Порция читала „Космополитэн". Увидев меня, она положила журнал на пустой стол и бросилась ко мне.
— Ну, все в порядке?
— Да. Немного устала.
— Я же говорила, что ничего страшного.
Уверив Порцию, что со мной все в порядке, я остановила такси и поехала домой. Фрэнклина, слава Богу, еще не было. Я прилегла. Услышав, что открылась дверь, я вскочила.
Фрэнклин остановился на пороге.
— Что с тобой?
— У меня обнаружили грибок.
— Грибок?
— Ну да.
— Где ты его подцепила?
— У женщин это бывает. Это какой-то микроб, мне нужно пользоваться суппозиториями, чтобы вылечиться.
— А мне нужно немножко поиграть, бэби.
— Придется немного потерпеть, Фрэнклин.
— Ты хочешь сказать, что тебе нельзя заниматься любовью?
— Нельзя.
— Почему?
— Потому что ты тоже можешь заразиться, у тебя будет зуд и придется принимать антибиотики. Зачем тебе это?
— Я могу надеть презерватив.
— Нет. Ко мне нельзя прикасаться, пока я не вылечусь.
— Это надолго?
— На две недели.
— О, женщины, — вздохнул он. — Какое счастье, что я мужчина. Вы самые непостижимые создания на земле.
— Возможно, но что бы вы делали без нас?
— Что ты хочешь этим сказать?
— То, что сказала: что бы вы делали без нас?
— Когда ничего не умеют делать, то попусту болтают языком, — бросил он, направляясь к двери.
И что я такого сказала?
Прошло три дня, а о нем не было ни слуху ни духу. Я даже не знала, кому позвонить и как узнать, где он. Но, главное, я так и не поняла, чем провинилась и почему он ушел. Я сходила с ума в прямом смысле слова. Не могла ни есть, ни спать, даже два дня не появлялась в школе. Мне было тяжело видеть ребятишек. Хотела позвонить отцу, но что я ему скажу? Клодетт, Мария и Порция старались приободрить меня, убеждая, что я ни в чем не виновата; у меня не хватало мужества звать их и снова говорить обо всем. Так что пришлось справляться с этим самой. Я лежала, бессмысленно глядя то в потолок, то на свои растения. Может, и лучше, что он ушел. Может, теперь удастся вернуть жизнь в прежнюю колею. Но хороша ли та колея? Зазвонил телефон, я вздрогнула и, вскочив, быстро подняла трубку.
— Прости меня, бэби. Я просто хочу сказать тебе, что чувствую себя виноватым, — услышала я голос Фрэнклина. Он тяжело дышал. — Но почему ты мне не сказала?
— Что не сказала?
— Но, милая, я же не такой идиот! Я ведь знаю твои сроки. Кто же массирует твой животик и спину раз в месяц, когда у тебя начинается, а? А ведь в этом месяце у тебя ничего не было, и вдруг здрасте-пожалуйста, эта инфекция! Почему ты мне не сказала?
— Побоялась.
— Чего? Чего побоялась?
— Что ты попросишь оставить его.
— Так ты не хотела от меня ребенка?
— Ну что ты несешь, Фрэнклин? Конечно, хотела, но посмотри на это серьезно. Можем мы сейчас заводить ребенка?
— Разве в этом дело? Мы же должны были хотя бы все обсудить вместе, разве не так?
— Так.
Он молчал, я смутно слышала какие-то звуки, похожие на радио.
— Фрэнклин, ты где?
— В бруклинском госпитале. Со мной на работе произошел несчастный случай, и я порезал подбородок. Мне должны зашить рану, но эти засранцы не спешат. Я, чего доброго, истеку кровью, пока они займутся мной. Будь я белым, мне бы уж давно все сделали и я бы уже пришел домой. Ладно. Я люблю тебя, бэби.
— Ты в порядке? Я тоже люблю тебя. Честное слово, я сделала это не для того, чтобы причинить тебе боль. Я вообще не хотела этого, но решила, что у меня нет выхода. Прости, Фрэнклин. И не уезжай, пожалуйста. Жди меня. Я выхожу.
Я никак не могла найти кошелек. Наконец, как в полусне, я заперла дверь и вышла в темноту, с трудом передвигая ноги. В приемном покое я увидела Фрэнклина, который сидел, откинув голову на стену. Казалось, он не спал и не брился неделю. Рубашка была залита кровью, он прижимал к подбородку платок. От него разило спиртным.
— С тобой все в порядке? — спросила я, пристально глядя на него.
— Ничего страшного, не беспокойся. А ты как?
— Да я-то в порядке. Дай-ка я посмотрю, Фрэнклин.
— Да ничего особенного, обычная царапина. — Он так и не отнимал платка от подбородка.
Я пошла в регистратуру.
— Скажите, мисс, почему так долго нет врача? Мой муж истекает кровью. Это же „скорая помощь"! — Я ушам своим не поверила, назвав Фрэнклина мужем, но скажите, пожалуйста, как еще мне его называть?
— Его сейчас вызовут. Так вы его жена?
— Ну что-то вроде, — ответила я.
— Что это значит? Так вы жена или нет?
— Нет.
— Тогда подождите его здесь.
— Успокойся, бэби, — сказал Фрэнклин. — Все будет в порядке. — И он исчез за белой дверью.
Мне казалось, что я жду его целую вечность, а в голове вертелась только одна мысль: что он мне скажет, когда мы приедем домой. От этой мысли мне было не по себе. Хорошо бы нам обоим сделать вид, будто ничего не произошло, и жить, как прежде. Когда он наконец вышел, даже из-под бинтов было видно, как распух у него подбородок.
— Фрэнклин, сколько же швов тебе наложили?
— Немного.
— Ну ладно, пошли домой.
— Ты хочешь сказать, что у меня есть дом?
Я молча посмотрела ему в глаза, положила его длинную руку себе на плечо и обняла его. Мы шли медленно, и я чувствовала, что он всей тяжестью навалился на меня. Я не возражала.
10
Когда я открыл ключом дверь и с треском ее распахнул, то услышал, как Зора напевает песенку Билли Холидея:
Я понял намек.
Пять дней я пил не просыхая, чтобы забыть о проклятой больнице. А потом три дня таскал прогнившие балки, кирпич и всякий мусор, расчищая место для будущего парка. Сейчас от меня несет, как из помойки, потому что я только что закончил раскапывать старую канализацию, где ковырялся в диком холоде с крысами. И вот я прихожу сюда и что же слышу? Эту песню. Меня так и подмывало скинуть все эти вонючие тряпки и сунуть ей под нос: пусть знает, что такое „боль сердца моего". Нюхни-ка, чем пахнет любовь. Ты распеваешь песенки о разочаровании, дорогуша, а я стою по уши в дерьме день-деньской. Я бы все это и выложил ей, если бы гордость меня не удержала.
Я пытался стянуть ботинки, но внутрь набилась полузамерзшая грязь; и они никак не слезали. Пришлось снять перчатки и стаскивать их руками. Из-под ногтей сочилась кровь, лед на усах таял, и капли стекали мне на губу. А она, черт побери, напевает про боль своего сердца! Нет, только подумайте!
Когда я наконец стащил с себя промокшую одежду, Зора перестала петь. Первое, что бросилось мне в глаза, когда она вышла из комнаты, это ее новая прическа. На голове у нее теперь множество тонко сплетенных косичек. Но я не сказал ни слова, а просто уставился на нее. Не то чтобы мне не нравилась такая прическа, но меня уязвило, что она ни словом не обмолвилась о своих планах.
— Тебе нравится? — спросила она, вертясь на месте, чтобы я получше ее рассмотрел.
— Я не знал, что ты собираешься делать новую прическу.
