Дела житейские - Макмиллан Терри (читать хорошую книгу полностью .txt) 📗
— Я и сама так думаю, Клодетт, во всяком случае, пока силенок хватает.
— Все это, конечно, звучит очень мило, — заметила Порция, — но мы здесь для того, чтобы решить, как помочь ей, а не ему.
— Наверное, лучше от ребенка избавиться, — проговорила Мария.
— А какой срок? — спросила Клодетт.
— Две недели.
— Ну, это ничего, — обрадовалась Порция. — В Манхэттене полно мест, где можно все сделать при таком небольшом сроке. Зора, ты уже делала аборт?
Я хотела было соврать, но потом решила, что все это дела житейские и врать незачем.
— Два раза.
— Черт побери, а я три или четыре. Это, конечно, не праздник, не так ли? Господи, если бы мужики знали, через что нам приходится пройти ради пары минут удовольствия…
— Да, — подтвердила Мария, — если бы все эти противозачаточные средства нужны были им, бьюсь об заклад, они бы не так спешили расстегнуть ширинку. Слишком долго на нас лежал груз ответственности, вот что я вам скажу.
— А ты чем пользуешься? — спросила ее Порция.
Мария как-то странно посмотрела на нее.
— Пеной.
Почему-то мне казалось, что она врет, даже не знаю, почему. Я вообще никогда не слышала от Марии ни о каком мужчине, впрочем, я не думала, что она лесбиянка.
— Последний раз все получилось очень хреново, — несла свое Порция. — Мне дали валиум, а он ни черта не подействовал. У меня было ощущение, будто из меня все кишки вытянули.
— Ладно, Порция, давай без подробностей, — бросила Клодетт.
— Я оба раза вырубалась, — сказала я. — А сколько это сейчас стоит?
— Твоя страховка покроет это, я думаю? — поинтересовалась Мария.
— Ну я же не могу звонить об этом в школе.
— Ну ладно, хрен с ними, — сказала Мария. — У тебя деньги-то есть?
— Да не густо, — призналась я.
— Нужно заглянуть в „Голос" — там целая страница об этом, — посоветовала Порция. — У них большая конкуренция, так что можешь вырубаться за милую душу еще раз.
— Придется. Не хотела бы я очнуться и увидеть, как они это делают. Нет уж, увольте.
— Тогда это обойдется тебе долларов в триста.
— Три сотни?
— Я могу дать тебе сотню в долг, — предложила Мария.
— Откуда у тебя деньги? — спросила я.
— Подъемные получила.
— Что-то ты не говорила об этом.
— Ну, с тех пор как ты влюбилась, ты слишком занята. Тебя не доищешься. Как не позвоню, ты либо тренькаешь на пианино и поешь, либо валяешься с Фрэнклином.
— Я тоже могу дать тебе сотню, — сказала Клодетт, — а если нужно, то и больше.
— Полсотни подкину, — присоединилась к ним Порция.
— Спасибо, девочки. Не знаю, что без вас делала бы.
— Я поеду с тобой, надо, чтобы кто-то был рядом, — сказала Порция. — Дело не в том, будешь ли ты в сознании или вырубишься. Главное, не быть одной, когда все кончится.
Дверь открылась, и на пороге показался Фрэнклин с Дереком.
— Я не хотел вам помешать, — смутился Фрэнклин.
— Ты никому не помешал, — успокоила его я, — просто не ждала тебя так рано — вот и все.
Мои подруги тоже смутились от этого внезапного вторжения.
Я познакомила их всех. В комнате воцарилась гнетущая тишина.
— А где Майлс?
— У него ветрянка, — объяснил Дерек.
— О! — воскликнула я. Фрэнклин не слишком любил „бабские" разговоры, как он их называл, но я молила Бога, чтобы он не заподозрил ничего другого.
— Ну ладно, пора ехать домой, проведать Шанель, — первая поднялась Клодетт.
— Ты меня подбросишь до метро? — спросила Порция.
— Послушайте, милые дамы, напрасно вы из-за меня разбегаетесь; я заскочил только на секунду за мячиками.
— Да мы и так уже собирались, — солгала Мария. — Я одеваюсь.
Фрэнклин взглянул на меня, словно извиняясь, и пошел искать свои мячи. Он поцеловал меня в щеку, и все ушли вместе.
Я присела на диван; голова у меня вдруг закружилась, и комната поплыла перед глазами.
— Нет! — громко крикнула я, встала, прошлась по холлу, немножко успокоилась и превозмогла головокружение.
Порция ждала меня у входа в клинику. Я все утро прочищала желудок, пока из меня не пошла желчь. Теперь в животе не осталось ничего, кроме ребенка. Меня знобило, и я взяла такси. Фрэнклин ушел из дома, как обычно, и должен был вернуться после трех. Меня обещали отпустить часа через три, так что я успею прийти в себя.
— Как ты себя чувствуешь? — спросила Порция и, не дожидаясь ответа, заметила: — Выглядишь ты не Бог весть как, но не волнуйся, все кончится быстрее, чем ты успеешь почувствовать.
Мы вошли в большую белую комнату, где сидели женщины с несчастным или напуганным видом. Мне было страшно и горько. Я записалась и вернулась к Порции.
— Ну, расслабься на минутку, дорогая, и присядь.
— Порция, когда-нибудь Бог покарает меня за все это, я знаю. Вот увидишь, как только я решусь родить ребенка, наверняка случится выкидыш, а может, он родится уродом или эпилептиком. Я не должна этого делать, не должна.
— Перестань нести чушь. Очнись, милая. Нынче тысяча девятьсот восемьдесят третий год. Женщина вправе сама решать, хочет она ребенка или нет. Проклятье, мы должны мучиться только потому, что подвели какие-то вонючие противозачаточные. Разве ты не знаешь, сколько жизней поломано из-за того, что мы рожаем детей, которых не можем содержать, которых не ждали и не хотели? Потому что нам некому помочь. Ты же не собираешься, милая, искушать судьбу.
Наконец вызвали меня. Услышав свое имя, я не могла пошевельнуться от страха. Все во мне замерло.
— Все будет в порядке, дорогая, — проговорила Порция, провожая меня к двери. У меня не было сил даже повернуться и посмотреть на нее.
Голова моя безвольно лежала на каталке; меня ввезли в ярко освещенный зал. После того как мне в вену ввели иглу, мой рот стал как будто раздуваться, я почувствовала острый запах бензина. Но у меня же нет машины! Кто-то в белой повязке на лице велел мне считать от ста в обратном порядке. Почему от ста? Сто. Ребенок номер три. Умер. Уберите дренажную трубку! Пошевеливайтесь! У меня урок пения. Голос. Какой голос? Он умер? Я не могу петь. Ничего и никогда? Так вот цена за ребенка? Девяносто девять. Я обещала что-то не то Дилону, не то Перси, не то Фрэнклину — кому-то из них. Что именно? Обед. Черт побери! А в доме ничего, кроме детского питания. Девяносто восемь. Впрочем, есть отбивная в морозильнике. Но она как камень. Твердый, как палка. Девяносто семь. Отбивная. Палка. Кто? Я? Нет, не я. Ну давай, бей меня. Не бойся, бей. Девяносто шесть. Ну, попробуй, перейди эту линию. Я сама врежу тебе, клянусь. Предупреждаю! Девяносто пять. Трепло!
Очнувшись, я увидела, что лежу на столе в другой комнате, на кресле винного цвета. Рядом красивая темнокожая девушка не старше восемнадцати, явно африканка — скорее всего, сенегалка. Что она здесь делает? В черном кресле была женщина приблизительно моего возраста. У обеих были высоко подняты ноги.
— Как себя чувствуете? — спросил меня врач.
— Да вроде ничего. Никакой боли я не ощущала.
— Тогда вам лучше посидеть в такой же позе, как и эти женщины.
Я переместилась без особого труда и села около темнокожей девушки. На сиденье лежала белая подушечка. Я устроилась в кресле и врач опустил спинку. Ноги мои поднялись, как и у моей соседки. Врач вышел.
Я не знала, о чем заговорить с девушкой, и смотрела на свои ноги. Потом дотронулась до живота. Он был пустой. Из глаз моих потекли слезы, но я даже не пыталась вытереть их. Девушка протянула мне бумажную салфетку, и я с благодарностью кивнула ей. Почему у нас с Фрэнклином все не так, как у людей, почему мы не поженились? Почему у него нет постоянной работы? Почему у меня нет контракта на грампластинку? Почему…
— Ты откуда? — спросила я девушку.
— Из Сенегала, — ответила она.
Почему-то я испытала облегчение.
— А чем ты пользуешься?
