Ярмарка любовников - Эриа Филипп (бесплатные книги полный формат .txt) 📗
Подойдя к дому, Эме спросила Реми:
– Ты хочешь, чтобы мы пошли к ней завтра? Хорошо бы пойти. Если после истории с Лулу я не приму приглашение Магды на завтрак, что подумают обо мне? Но что самое досадное, так это то, что мне придется сделать ответное приглашение. Теперь мы от них никогда не отвяжемся.
Реми ничего не ответил.
– Самое умное, что мы могли бы теперь сделать после того, как нас нашли, – добавила Эме, – так это поскорее отсюда убраться.
Они остались.
Однако Эме удавалось в первые дни уклоняться от выяснения отношений с Магдой. После их встречи на следующий день на вилле в Сен-Руффине Магда сказала ей во время завтрака:
– Меме, у нас принято после завтрака отдыхать. Это позволяет нам поздно ложиться и все же вставать раньше двенадцати. После завтрака ты поднимешься в мою комнату? Ты отдохнешь со мной? У меня очень широкая постель.– И она рассмеялась игривым смехом.– По крайней мере, пока я не положу в нее кого-нибудь!
Эме отказалась. Прежде всего потому, что она избегала отдыхать днем из боязни растолстеть, но еще из-за Магды, с которой не хотела оставаться наедине: к чему?
– Нет, – ответила она, – я лучше пройдусь по городу.
– Я пойду с тобой, – сказал Реми, когда она уже приготовилась уйти.
– Спасибо, не надо, – ответила Эме. И тихо добавила, чтобы только он один мог ее слышать: – Я пойду в церковь. Мне очень нравится местная старинная церковь. Там в прохладном помещении я прекрасно отдохну.
Он не настаивал, понимая ее желание бежать от «банды», укрыться где-то, чтобы иметь возможность побыть наедине со своими мыслями. За время их совместной жизни Реми многое перенял от своей деликатной подруги, которой никогда не изменяла интуиция. Ему прежде недоставало заботы, внимания и доброго примера для подражания; с первого дня он инстинктивно поддался благотворному влиянию Эме. Она же рядом с Реми стала более уравновешенной, расширила свой кругозор. С ним она больше узнала, стала читать и иногда даже посещала художественные выставки. Эме была настолько страстной натурой, что всякий раз, когда она влюблялась в кого-либо или же ей казалось, что влюблялась, ее охватывало желание постичь замыслы своего возлюбленного и приобщиться к его работе, независимо от того, каковы были эти замыслы и работа. С Реми она вела себя так же, как и с другими, а он более всех других ценил ее культуру общения, ум, душевную чистоту. Она чувствовала это. Именно поэтому их союз не распался. Теперь они понимали друг друга, как никогда раньше. Их сердца бились в унисон лучше, чем в то время, когда соединялись их тела, они чувствовали настроение друг друга намного тоньше, чем когда были любовниками.
Перед обедом, на который их пригласила Магда, приятели Реми вызвались показать ему Сен-Руффин. Он еще не видел города – утром, когда он ехал с Эме на машине к вилле Магды, они не заезжали в него.
Реми хотелось поскорее осмотреть Сен-Руффин. Его приятели, знакомые с местными достопримечательностями, уже на протяжении четырех или пяти лет, с той самой поры, когда это место стараниями художников вошло в моду, говорили о нем как о небольшом живописном рыбацком городке, имевшем свое неповторимое лицо. Однако стоило Реми ступить ногой на портовую набережную, как он тут же понял, что его кошмар только продолжается.
Он бежал от ярмарки в Париже – она его настигла в Сен-Руффине. Это старая гавань сарацинов? Нет, современный Луна-парк. Бары и увеселительные ночные заведения здесь теснились один на другом. Их первые этажи с фресками в стиле Монпарнаса, которые можно было рассмотреть через широкие двери, выходившие прямо на набережную, как комнаты для любви в известных кварталах, со стилизованным убранством – канатами, иллюминаторами, корабельными фонарями, – позорили благородные дома морского порта. Чтобы выпить, приятели зашли в самое шикарное заведение, а как только день стал клониться к закату, набережная засветилась неоном вывесок, соперничавших своими красными огнями с ярко-фиолетовыми и ядовито-зелеными цветами, раскрасившими названия баров: «Гангстер», «У Мадо», «Черный воронок», «Важная шишка».
И тут же набережную и прилегающие к порту улочки заполнили проститутки мужского пола. В этом районе тщетными оказались бы все усилия встретить проститутку-женщину. Здесь прохаживались, предлагая себя, разные, как правило, крикливо одетые сомнительные личности в возрасте от четырнадцати до сорока лет – на любой вкус: подозрительные на вид матросы, похожие на корабельных кочегаров или, скорее, на юнг, и рыбаки, которых можно было сразу узнать по загару и босым ногам. Здесь был даже голый по пояс, возвышавшийся над всеми огромный негр, чья зернистая кожа, похожая на песчаник цвета опиума, переливалась в свете рекламных огней. По двое или по трое с насмешливым и в то же время покорным и ищущим взглядом мужчины прогуливались гибкой поступью, вызывающе вихляя бедрами, держа руки в карманах облегающих брюк, рассекая толпу, состоящую из молодящихся дам, напоминавших своим видом боевых охотниц – гаучо или благопристойных домашних хозяек, а то и маленьких морских юнг.
В Сен-Руффине не было пляжа. В порту отваживались купаться лишь дети. А приезжие в поисках бухточки или спуска к морю должны были отправляться на машине за два километра. Зато в самом городе процветала мода на пляжные костюмы. С последними лучами солнца в порту, на набережных, в дансингах появлялись отдыхающие в самых экстравагантных костюмах. Здесь нельзя было встретить мужчин в рубашках с длинными рукавами. А большинство из них вообще не прикрывало голый торс. Бебе Десоль, естественно, не носил ничего, кроме плавок. Что же касалось женщин, то самая закрытая одежда была у тех, кто выходил на вечернюю прогулку в пляжных брючках и цветных, едва прикрывших груди платках, которые назывались почему-то деревенскими. Многие женщины были в шортах, а некоторые из них только в купальных трусах и лифчиках.
Встречались среди них и красивые женщины. Однако чувствовалось, что все без исключения женщины, безобразные и симпатичные, старые и молодые, толстые и худые, выставляли на всеобщее обозрение свои обнаженные ноги, груди, ягодицы вовсе не для того, чтобы привлекать мужчин, а чтобы им не отказывали. В зависимости от степени сохранившейся у них свежести и красоты изменялась и цена на избранника. Из них, возможно, только две или три женщины могли надеяться, что любовное приключение им ничего не будет стоить. Но тут вступал в силу еще один фактор: истинная цена партнера, которая зависела от его возраста, телосложения, физических данных, привлекательности лица и тела и в особенности от репутации.
Магда, мадам Гоннель и Ровлинсон решили просветить Эме и Реми, живших отшельниками в своем Ламалуке. Они перемывали косточки всем проходившим мимо, называли цены, специализацию, достоинства того или другого представителя древнейшей профессии. Время от времени одна из них кричала «Добрый вечер» кому-то из мужчин – громко, покровительственным тоном, в котором чувствовалось соучастие давних греховодников.
– Темнеет, – неожиданно обратилась Эме к Реми.– Ты не хочешь пройтись со мной до конца мола, чтобы полюбоваться закатом?
Она предпочла скорее дать повод для насмешек, чем смотреть, как ее друг мрачнеет все больше и больше, не поднимая глаз от своего коктейля.
Дойдя до конца мола, они повернулись лицом к городу. С этого места им не была видна большая часть сверкавших вывесок, заслоненных мачтами причаленных к пристани шхун, и над раскинувшимся полукругом портом можно было разглядеть верхний квартал городка. Сен-Руффин предстал перед ними во всей своей первозданной красе, открыв свое настоящее древнее лицо. Реми не произнес ни слова. При всей широте взглядов и терпимости к нравам современного общества он был удручен только что увиденным рынком мужчин. В конце концов их было слишком много. И ему, привыкшему не стеснять себя лишней одеждой во время поездок за город или к морю, был отвратителен своим однообразием и целевой направленностью такой перебор наготы, хотя ему, благодаря роду занятий, чаще, чем другим, выпадало удовольствие наслаждаться зрелищем прекрасных обнаженных тел. Но он никому ничего не сказал. Он даже Эме не проронил ни слова.
