Аристотель и Данте открывают тайны вселенной (ЛП) - Саэнс Бенджамин Алир (серия книг txt) 📗

— Девочка — это дерево, покрытое листвой. Хочется залезть на него и сорвать все листья.

Другой парень рассмеялся, и сказал:

— Да ты придурок.

— Нет, я поэт. Поэт человеческого тела.

И затем они оба расхохотались.

Да, конечно, это двое были подающими надежду Уолтами Уитманами. Вот именно поэтому я и не люблю находиться в компании парней. Мне с ними действительно не комфортно. Не знаю почему. Я просто, я не знаю, я просто не вписываюсь в их компанию. Я думаю, что быть парнем для меня чертовски унизительно. Но больше всего меня раздражает то, что повзрослев, я стану одним из этих придурков. Девушка — это дерево? Да, а парни не умнее пня с термитами. Моя мама сказала бы, что у них переходный период и совсем скоро они остепенятся.

Возможно, жизнь — это череда периодов, следующих друг за другом. И уже через пару лет я войду в тот же переходный период, что и эти восемнадцатилетние спасатели. Не то чтобы я особо верил в мамину теорию о периодах. Это скорее не объяснение, а оправдание. Я не думаю, что моя мама все знает о парнях. Я тоже далеко не все знаю о парнях. А ведь я парень.

У меня было такое чувство, что со мной что-то не так. Я думаю, я был загадкой для самого себя. Это отстой. У меня серьезные проблемы.

В одном я был совершенно уверен: я ни за что не буду просить этих идиотов учить меня плавать. Лучше быть одиноким и жалким. Лучше утонуть.

Так что, я просто стал самостоятельно барахтаться. Было не очень весело.

Вдруг я услышал чей-то писклявый голос:

— Я могу научить тебя плавать.

Я подошел к бортику бассейна и встал в воду, щурясь от солнечного света. Он сел на край бассейна. Я недоверчиво посмотрел на него. Если парень предлагает научить меня плавать, то наверняка у него нет жизни. Два парня без жизни? Насколько это должно быть весело?

Но у меня правило, лучше скучать одному, чем с кем-то еще. Я буквально жил по этому правилу. Возможно, поэтому у меня нет друзей.

Он смотрел на меня. Ожидая. А потом снова повторил:

— Если хочешь, я могу научить тебя плавать.

Мне понравился его голос. Он говорил так, словно простудился, и вот-вот потеряет голос.

— Ты забавно разговариваешь, — сказал ему я.

— Аллергия, — ответил он.

— На что у тебя аллергия?

— На воздух.

Это заставило меня рассмеяться.

— Меня зовут Данте, — сказал он.

Это насмешило меня ещё больше.

— Извини, — сказал я.

— Все в порядке. Люди часто смеются над моим именем.

— Нет, нет. Просто меня зовут Аристотель.

Его глаза загорелись. Этот парень был готов ловить на лету каждое моё слово.

— Аристотель, — повторил я, и мы оба рассмеялись как сумасшедшие.

— Мой отец преподаватель английского, — сказал он.

— У тебя хотя бы есть оправдание. А мой отец почтальон. Аристотель — это английская версия имени моего дедушки.

И я произнес имя своего дедушки с настоящим мексиканским акцентом:

— Аристотелес. А моё настоящее имя Ангел.

А затем я повторил его на испанском.

— Ангел.

— Тебя зовут Ангел Аристотель?

— Да, это мое настоящее имя.

Мы снова рассмеялись. Мы не могли остановиться. Интересно, над чем мы смеялись? Просто над нашими именами? Или потому что мы были счастливы? Смех — это ещё одна загадка жизни.

— Раньше я говорил, что меня зовут Дан. Ну, ты понял. Я просто отбросил две последние буквы. Но теперь я так не делаю. Это было неправильно. Правда все равно выясняется, а я чувствую себя вруном и идиотом. Мне было стыдно за то, что мне стыдно. Я не любил это чувство.

— Все зовут меня Ари, — сказал я.

— Приятно познакомиться, Ари.

Мне понравилось, как он это сказал. Будто он это и имел в виду.

— Окей, — сказал я, — теперь научи меня плавать.

Мне показалось, что я сказал это таким тоном, будто делаю ему одолжение. Но он то ли не заметил, то ли не придал этому значение.

Данте был отличным учителем. Он хорошо плавал, и знал все о дыхании, движении рук и ног, понимал, как функционирует тело в воде. Он очень любил и уважал воду. Он понимал её красоту и опасность. Он говорил о плавании как об образе жизни. Ему было пятнадцать лет. Кем был этот парень? Он казался хрупким, но вовсе не был таким. Он был дисциплинированным, требовательным и образованным. Он не притворялся глупым и обычным.

Он был веселый, целеустремленный и энергичный. Он мог быть бесстрашным. И не было в нем никакой подлости. Я не понимаю, как можно жить в таком подлом мире и не поддаться его влиянию. Как может парень жить без подлости?

Данте стал для меня очередной загадкой во вселенной полной загадок.

Все лето мы плавали, читали комиксы и книги, а потом спорили о них. У Данте были старые комиксы его отца про Супермена. Он их очень любил. Ему также нравились комиксы про Арчи и Веронику. А я ненавидел эту фигню.

— Это не фигня, — говорил он.

Я обожал Бэтмена, Человека Паука и Невероятного Халка.

— Слишком мрачно, — сказал Данте.

— И это говорит парень, который любит «Сердце тьмы» Конрада.

— Это совсем другое, — сказал он. — Конрад занимался литературой.

Мы всегда спорили с ним по поводу того, можно ли считать комиксы литературой. Но литература была серьезным делом для такого парня как Данте. И я не помню случая, когда бы я выигрывал спор. Он умел убеждать. Он также был отличным читателем. Книгу Конрада я прочитал только ради него. Когда я её прочел, я сказал ему, что мне она не понравилась.

— Единственное в чем прав Конрад, — сказал я, — это в том, что мир действительно мрачное место.

— Возможно твой мир, Ари, но не мой.

— Да, да, — сказал я.

— Да, да, — сказал он.

Но правда была в том, что я ему соврал. Книга мне понравилась. Это было лучшее, что я когда-либо читал. Когда мой отец увидел, что я читаю, он сказал, что это одна из его любимых книг. Я хотел спросить его, он прочел её до Вьетнама или уже после возвращения. Но задавать вопросы моему отцу было бесполезно. Он никогда на них не отвечает.

Я понял, что Данте читает, потому что ему нравиться читать. А я читал, потому что мне больше нечем было заняться. Он анализирует прочитанное. А я просто читаю. Мне кажется, что мне пришлось чаще заглядывать в словарь, чем ему.

Я был темнее его. И я говорю не только о цвете кожи. Он сказал, что у меня трагическое видение жизни.

— Вот почему тебе нравиться Человек Паук.

— Я просто на половину мексиканец, — ответил я, — а мексиканцы все пессимисты.

— Может быть и так, — сказал он.

— А ты оптимистичный американец.

— Это оскорбление?

— Возможно, — сказал я.

Мы рассмеялись. Мы постоянно смеялись.

Мы были совсем разные. Я и Данте. Но у нас было и кое-что общее. Наши родители не разрешали нам смотреть телевизор. Они считали, что он оказывает на нас плохое влияние. Мы оба выросли, выслушивая лекции типа: Ты же мальчик! Иди, развейся! Перед тобой лежит целый мир…

Данте и я были последними парнями в Америке, которые выросли без телевизора. Однажды он спросил меня:

— Ты думаешь, наши родители правы, говоря, что перед нами открыт весь мир?

— Я сомневаюсь, — ответил я.

Он рассмеялся.

Вдруг мне пришла в голову мысль.

— Давай прокатимся на автобусе и все увидим.

Данте улыбнулся. Нам обоим нравилось ездить на автобусе. Иногда мы часами катались по кругу.

— Богатые люди не ездят на автобусе, — сказал я Данте.

— Вот поэтому нам так нравиться.

— Может быть, — сказал я. — А мы бедные?

— Нет. Если бы мы сбежали из дома, то мы бы стали бедными.

Меня удивили его слова.

— А ты бы сбежал? — спросил я.

— Нет.

— А почему нет?

— Ты хочешь, чтобы я рассказал тебе свой секрет?

— Конечно.

— Я безумно люблю своих родителей.

Это заставило меня улыбнуться. Я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь говорил что-то подобное про своих родителей. Кроме Данте.