Твоя навеки - Монтефиоре Санта (читать книгу онлайн бесплатно без txt) 📗
Среди рабочих Эвита пользовалась необыкновенной популярностью. Ее буквально боготворили, она считалась святой. Моя бабушка Мария-Елена Соланас рассказала захватывающую историю о том, как она отправилась в кино со своей кузиной Сюзанной. Как всегда перед началом сеанса на экране появилось лицо Эвиты, и Сюзанна прошептала бабушке на ухо, что Эвита, похоже, осветлила волосы, чтобы стать блондинкой. По окончании фильма кузину моей бабушки затащила в дамский туалет толпа разъяренных женщин, которые обрезали ей волосы. Такова была сила любви народа к Эвите Перон — она доводила людей до неистовства.
Однако, несмотря на популярность в низших кругах, элита страны считала ее обыкновенной шлюшкой, которая телом проложила себе дорогу из нищеты на самый верх, где она заняла место самой богатой и знаменитой женщины. Правда, таких было меньшинство, потому что, когда в 1952 году, в возрасте тридцати трех лет, Эвита умерла, на ее похороны собралось два миллиона людей. Римский Папа получил просьбу от горячих поклонников Эвиты причислить ее к лику святых. Ее тело было забальзамировано испанским доктором Педро Арой. Тело Эвиты несколько раз тайно перезахороняли (опасаясь, что могила станет местом культового поклонения), пока не было решено упокоить Эвиту Перон с миром рядом с ненавидимыми ею олигархами на красивом кладбище Ля Реколета в Буэнос-Айресе, что и было сделано в 1976 году.
После того как Перон бежал из страны, правительство менялось бесконечное число раз. Как только оно начинало проводить неугодную военным политику, армия отстраняла правящих чиновников от руля. Мой отец сказал, что военные меняют правительство еще до того, как оно получает шанс проявить себя. Папа поддержал их политику единственный раз, когда в 1976 году генерал Видела «разобрался» с Исабелитой, второй женой Перона, которая взяла на себя полномочия президента после смерти мужа, вернувшегося в страну в 1973 году.
Когда я спросила отца, как вышло так, что военные получили почти неограниченную власть, он объяснил мне, что истоки происходящего следует искать в истории, ведь именно испанские военные завоевали Латинскую Америку в шестнадцатом веке. «Представь, что старшим школьникам для поддержания дисциплины дали в руки оружие», — сказал он, и мне как ребенку его объяснение показалось имеющим смысл. Действительно, кто могущественнее военных? Я не знаю, как моей семье удалось удержаться на плаву при всех тех резких переменах и репрессиях, однако она всегда проявляла чудеса изворотливости, чтобы оставаться в тени, поддерживая «правильную» политику при любом правительстве.
В то опасное время похищение детей было серьезной угрозой такой семье, как наша. В Санта-Каталине было полно охранников. Но для нас, детей, присутствие на ранчо людей, нанятых защищать нас, было такой же частью жизни, как Жозе и Педро, поэтому мы никогда не ставили под сомнение необходимость этой меры. Охранники бродили по территории, и их толстые животы едва не вываливались из-за ремня брюк хаки, а густые усы, казалось, подергивались на жаре. Санти любил гримасничать, изображая их походку и манеры: одна рука на бедре, где висит пистолет, а другая почесывает пах или стряхивает пот со лба. Не будь они такими толстыми, то выглядели бы устрашающе, а так... Они были для нас объектом постоянных насмешек. Нам всегда хотелось посмеяться над ними.
В школу нас тоже сопровождали. Дедушку Соланаса уже пытались похитить, поэтому отец настаивал, чтобы в городе мы всегда находились под присмотром телохранителей. Моя мама пришла бы в восторг, если бы вместо дедушки Соланаса выкрали дедушку О'Двайера. Я очень сомневаюсь, чтобы за него заплатили бы выкуп. Однако... Пусть помогает Бог тому глупцу, который вздумал бы похитить дедушку О'Двайера!
В школе дети в окружении телохранителей тоже были обычным зрелищем. Я помню, что во время перерывов любила флиртовать с ними. На полуденной жаре они, бывало, толпились у школьных ворот, рассказывая друг другу истории о девушках и пистолетах. Если бы кому-то и пришло в голову выкрасть ребенка, то эти бездельники заметили бы это последними. Им нравилось болтать со мной. Мария, сестра Санти, всегда отличавшаяся осторожностью, пыталась вернуть меня на игровую площадку. Но чем больше она суетилась, тем более вызывающим становилось мое поведение. Однажды за мной приехала мама, так как наш водитель Джакинто заболел, так вот, она едва не потеряла сознание, услышав, как охранники приветствуют меня по имени. А когда Карлито Бланко подмигнул мне, я думала, что маму хватит удар, потому что ее лицо стало пунцовым, как зрелый помидор. После этого случая перерыв перестал быть для меня временем веселья. Мама поговорила с мисс Сарой, и мне запретили околачиваться возле школьных ворот. Она сказала, что охранники — это «простой люд», а я не должна разговаривать с теми, кто не принадлежит к нашему классу. Когда я стала старше и дедушка О'Двайер поведал мне о некоторых семейных историях, я поняла, насколько смешно звучали эти нравоучения из уст мамы.
Я не понимала охватившего всех страха по поводу так называемой «грязной войны», начатой военными против любого, кто противился их власти после смерти Перона. Только спустя много лет я узнала, что политика сыграла зловещую роль и в жизни обитателей нашего любимого ранчо. Я вернулась сюда через много лет, чтобы узнать, что самые близкие мне люди были разъединены, а наш дом осквернен чужими.
Как странно складывается жизнь, как странно и непредвиденно... Я, София Соланас-Гаррисон, оглядываюсь на то время, когда мне пришлось столько всего пережить. Как же я далека от своей аргентинской родины! Необъятную равнинную пампу заменили холмы Англии, и, несмотря на их неземную красоту, я все жду, что вот сейчас они раздвинутся и моему взору предстанет бесконечная широкая равнина, освещаемая щедрым солнцем Аргентины.
Глава 2
Санта-Каталина, январь 1972 года
— София! София! Рог Dios! Куда она теперь запропастилась?
Анна Мелоди Соланас О'Двайер мерила шагами террасу, вглядываясь вдаль с усталым раздражением. На фоне жаркого аргентинского заката элегантная женщина в белом летнем платье до полу, с огненно-рыжими волосами, небрежно схваченными сзади лентой, казалась воплощением холодной красоты. Летние каникулы, которые тянулись с декабря по март, были для нее источником постоянных волнений. София словно превращалась в дикое животное: она исчезала на много часов, а если ей доводилось выслушивать нотации матери, ничуть не сдерживаясь, отвечала с такой грубостью, что Анна Мелоди терялась и чувствовала себя эмоционально опустошенной. Ей хотелось, чтобы жаркие летние дни побыстрее сменились осенними, так как это означало начало учебного года. В Буэнос-Айресе за детьми хотя бы следили охранники. Она мысленно поблагодарила Господа за строгие школьные правила. Да, в школе дисциплина будет целиком на плечах учителей.
— Иисус, Иосиф и Мария! Женщина, дай девочке перерыв. Если ты будешь так натягивать вожжи, она ухватится за первую попавшуюся возможность и сбежит от тебя, — проговорил дедушка О'Двайер, появляясь на террасе с секаторами в руках.
— Что ты собираешься делать, папа? — подозрительно спросила Анна Мелоди, прищурив свои голубые глаза.
— Я не стану казнить тебя, если ты об этом беспокоишься, Анна Мелоди, — хмыкнув, сказал он, коротко взглянув на нее.
— Ты снова пил, папа.
— Немного ликера еще никому не причиняло вреда.
— Папа, садом занимается Антонио, поэтому тебе там нечего делать.
Она возмущенно покачала головой.
— Твоя дорогая мать любила сад. Она говорила: «Дельфиниумы просят поддержки». Никто не любил эти цветы так, как она.
Дермот О'Двайер родился и вырос в Гленгариффе, что в Южной Ирландии. Он женился на Эммер Мелоди, которую любил с малых лет. Он всегда знал, чего хочет, и никто не смог бы уговорить его поступать иначе, поэтому Дермот принял решение о женитьбе, как только стал на ноги. Они с Эммер встречались в разрушенном здании аббатства, которое располагалось у подножия холмов Гленгариффа, и именно здесь обвенчались. В аббатстве почти полностью отсутствовала крыша, а сквозь огромные щели в потолке, как жадные скрюченные пальцы, пробивались ветки плюща, словно желая наложить лапу на то, что еще не разрушило время.
