Я. Ты. Мы. Они (СИ) - Евстигнеева Алиса (прочитать книгу TXT) 📗
— Если ты из-за замужества, то я…. Я согласен.
Но говорит он это так обреченно, что лучше б он меня просто ударил.
— Да не нужно мне твое замуж! И вся твоя семья мне не нужна! Я сама рожу! И воспитаю, если надо будет, одна! Я никогда, слышишь, никогда, не выйду за тебя!
Глава 21
Отправляю Стаса обратно в постель, а сама хватаюсь за телефон.
— Да?
— Если ты сейчас же не придешь к нам, я тебя…
— Я в лифте, открывай.
Быстро убираю мясо в холодильник, не судьба мне сегодня обед приготовить. Хватаю за ошейник пса и уже из прихожей кричу сыну:
— Я с собакой гулять!
— Хорошо! Мам, а купи мороженку.
И что мне с ним делать?! Вот как так, вчера он напивается в хлам, а сегодня просит мороженое. Какой же он ребенок!
За дверью меня уже ждет Чернов. Сегодня он одет в джинсы, футболку поло и легкую спортивную куртку. А еще на нем солнечные очки, которые я из любопытства поднимаю ему на лоб. Под ними обнаруживается нехилый такой фингал — вчерашняя работа Стаса. Я довольно хмыкаю.
— Не злорадствуй, тебе не идет.
— Я б тебе вообще голову открутила, если бы она мне сейчас не нужна была.
— Так значит нужна?
— Не обольщайся…
Мы долго можем препираться, но забота о сыне берет вверх.
— Как Стас?
— Живой. С похмельем и сушняками, но мороженое купить просит, значит в себя приходит.
— Ну и славно, — говорит Сашка вроде спокойно, но вот ни разу не радостно. Да, то что Стас очухался — это замечательно, но ведь его вчерашних слов никто не отменял. И как бы я сама ни злилась на Чернова, мирить их мне, хотя бы ради сына.
— Он думает, что все что случилось с нами, из-за того, что он был плохим сыном…
— Что?! — Сашка от удивления даже рот открывает. — Саня, что за бред, он-то тут причем?
— А при том, что все, что происходит между нами, так или иначе отражается на них! И он нашел для себя такие объяснения, какие смог! — я вспоминаю наш разговор со Стасом и начинаю злиться на себя и Чернова из-за того, через что приходиться проходить детям. — Поэтому ты сейчас пойдешь к нему и будешь его всеми правдами и неправдами убеждать в том, что он самый лучший сын на этой земле!
Я знаю, что Сашку обычно бесит, когда ему пытаются указывать, что делать, но сейчас он сносит мои слова стойко, может быть еще не все потеряно?
— Чернов, клянусь, если ты лишил моего сына отца, я тебя убью!
— Я разберусь!
— Разобрался уже…
Он хочет что-то еще сказать, но сдерживается, вместо этого просто проходит мимо меня в квартиру, закрыв за собой дверь. Очень хочется пойти за ним, засесть у них под дверью и не пропустить ни одного слова. Но нельзя. Если они сами не разберутся, то тогда все зря. Одеваю заскучавшему Баксу поводок и иду на улицу.
_________
После того памятного разговора с Сашкой, когда я клялась, что никогда не выйду за него замуж, мы больше не разговариваем. Впрочем, я опять начинаю видеть их в обнимку с Сомовой. В последнее время я встречала их исключительно порознь, а теперь вон опять, стоят, обнимаются. Ну и ладно, ну и пофиг… И вообще это я ему отказала, а детали мы опустим.
Делаем вид, что друг друга нет, даже глаза не поднимает. Наверное, это у них такая семейная стратегия, потому что Алена тоже каждый раз проходя рядом со мной, смотрит куда-то в пустоту. Вот без Аленки мне одиноко, но тут уж я сама виновата.
Время идет своим чередом, приходит весна. Я учусь, даже закрываю все свои долги. Правда, на физкультуру я теперь не хожу, у меня есть справка от участкового врача с освобождением на год, к счастью причина в ней не указана. Мы готовимся к переезду в новую квартиру. Папа устраивается на работу, а мама тщательно перетряхивает все домашние вещи, решая, что взять с собой на новое место. Тема с Уругваем закрыта навсегда.
А еще меня больше не тошнит, вообще. Не сразу это замечаю, но потом, вспоминая, понимаю, что после нашего побега с аборта меня не рвало ни разу.
В школе пока никто не знает про мою беременность, но мама говорит, что пока не поздно, надо идти к директору, потому что уже совсем скоро этого мое положение будет не скрыть. К слову, его пока практически не заметно, хотя одежда постепенно становится теснее, и в первую очередь в груди, что меня сильно смущает. Не хочу думать о том, почему так происходит, и к чему готовится мой организм. Говорят, что то, что естественно, то не безобразно, но, блин, грудное вскармливание… Я вообще стремаюсь всего того, что хоть как-то связано с моим телом. А можно я буду кормить ребенка из бутылочки? В рекламе же вон показывают.
Бабуля притаскивает мне откуда-то кучу книг про счастливую беременность и воспитание детей. И даже одну про половое воспитание. На что папа шутит, что уже поздно, чем вгоняет меня в краску.
В апреле, когда я окончательно перебираюсь в широкие рубашки и толстовки, мама идет к директору школы, Галине Петровне. Не знаю, о чем они там разговаривают, но после урока меня вызывают к ней в кабинет.
Наша директор была достаточно строгой женщиной, которая по полной спрашивала с каждого за его проступок. Но она мне всегда нравилась, я считала ее справедливой. Правда, это было до того, как я оказалась в роли провинившейся. Если Галина Петровна и удивлена, то этого не показывает. Она сидит за своим столом и разглядывает меня. Я понимаю, что пытается оценить, насколько виден мой живот. От чужого взгляда становится неуютно, и я даже пытаюсь его втянуть, хоть и знаю, что это бесполезно. — Саша, присаживайся, — указывает мне на один из стульев за длинным столом. Я сажусь, при этом чувствуя себя кроликом в гостях у льва. — Да не волнуйся ты так… тебе вредно. Ситуация сложная, но не смертельная. Ты не первая, боюсь, что и не последняя.
Не то чтобы мне легче стало от этих слов, но судорожно вжиматься в стул я перестала.
— Мы сегодня с твоей мамой имели долгий разговор, скажу сразу, далеко не самый легкий… Она готова забрать твои документы из школы, но я думаю, что это не решит проблемы. С твоей головой было бы неправильно бросать учебу.
Сказать мне на это нечего. Вопрос о дальнейшем обучении в школе был в нашей семье открыт. Родители твердили мне о том, что рождение ребенка — это не конец моей жизни, что мне еще предстоит выучиться, найти свое место, свой путь. А я боялась, что как раз-то наоборот. Меня до безумия страшило то, что скажут другие. Поэтому я уже сейчас была готова рвать когти из школы.
— Когда тебе срок ставят?
— В начале августа.
— Ну что ж, у тебя будет какое-то время на восстановление. Я думаю, что тебе имеет смысл отучиться в 11 классе. Ты, конечно, не обязана будешь ходить в школу, мы можем перевести тебя на домашнее обучение. Я так понимаю, что родители буду помогать ухаживать за ребенком?
— Д-дааа, — заикаюсь я. — Мы это не обсуждали, но если что, есть еще бабушка.
— Вот и отлично. Но, Саш, ты должна четко понимать, что тебя ждет дальше. И я сейчас не о ребенке. Как только другие люди узнают про твое положение, для тебя все изменится. Люди всегда остры на язык, когда дело касается каких-либо пикантных тем. Я тебя не пугаю, но поверь моему опыту, тебя будут обсуждать все, и не только учителя или дети, но даже их родители. Думаю, что парочку неприятных разговоров по твою душу мне предстоит пережить.
Галина Петровна озвучивает мои самые страшные опасения, поэтому мне только и остается, что сдавленно кивнуть в знак понимания.
— Но это еще не означает, что ты должна сдаваться. Люди всегда что-то говорят. И будут говорить. Не здесь, так где-нибудь еще. И тебе еще предстоит научиться с этим жить.
— Да, я это понимаю…
— Тогда я предлагаю такой план. Этот учебный год ты закончишь досрочно в конце апреля. Я договорюсь с учителями, чтобы они приняли у тебя работы и аттестовали. Потом устроим тебе декретный отпуск, отдохнешь за три месяца, сил наберешься перед самым главным. В августе спокойно рожаешь. А в одиннадцатом классе уже определимся, в каком формате ты будешь учиться. Как тебе?
