Я. Ты. Мы. Они (СИ) - Евстигнеева Алиса (прочитать книгу TXT) 📗
— Мне плохо было.
— От чего?
— Из-за отца… Он нас бросил!
Так и хочется тыкнуть его еще раз. И себя заодно.
— Стас, ну что за бред. Это мы с отцом разругались, ты-то тут причем?
— Он тебя предал! — неожиданно жестко выдает сын.
— Меня, но не тебя же!
Но ребенок продолжает упрямиться. Настоящим мужиком вырос, что ли?
— Это одно и то же.
— Ну уж нет…
— Он не смог с нами!
Последнюю фразу Стас хоть и выдает с раздражением, но за этим стоит что-то еще. Вспоминаются слова Сашки про чувство вины, отчаяние. Как он тогда сказал, саморазрушающиеся мальчики? До этого я думала, что Стас переживал из-за перепалки с отцом в день нашего грандиозного скандала.
— Что это значит?
— Ничего… — говорит и отворачивается к стене. Все понятно, разговор окончен. Как же меня бесит эта их манера недоговаривать! Что с Черновыми всю жизнь играем в догадайся сам, то с этим!
Так и хочется рыкнуть на него хорошенько. Но поскольку у меня нет гарантий, что в этот момент я буду разбираться именно со Стасом, а не с Сашкой в его в лице, решаю ретироваться на кухню. От греха подальше.
В раковине ждет гора посуды с завтрака, а на столе размораживающееся мясо. Эх, повинность моя трудовая.
Минут через двадцать на кухню после душа вяло вползает Стас, выглядит он уже лучше, хотя все еще далек от идеала. Не обращая внимания, продолжаю готовить. Ребенок пару раз вздыхает и плюхается на стул.
— Есть хочу.
— Яйца пожарить?
— Да… с колбаской.
Вот так бы и дала ему полотенцем.
Пока я вожусь с приготовлением яичницы, это чудовище продолжает вздыхать.
— Спрашивай.
— Что?
— Стас!
Он какое-то время колеблется, но потом все-таки спрашивает:
— А вы с папой поженились из-за меня?
— Если ты не заметил, мы поженились два года спустя после твоего рождения.
— Ну, вы ждали твоего совершеннолетия… — строит свое предположение сын.
— Мне было 16, и у меня был ты, можно было сразу идти расписываться.
— Да? — с неясной надеждой в голосе уточняет он.
— Дааа, — коверкаю я его. Надо что-то делать со своим ехидством.
Ставлю перед ним тарелку с едой, и ребенок с жадностью накидывается на яичницу. Я возвращаюсь к разделке мяса, поэтому какое-то время молчим.
— Чаю?
— Ага… Мам, а вы точно не из-за меня поженились?
Меня начинает напрягать его интерес, раньше как-то к семейным историям он был равнодушен. А тут прям…
— Что именно ты хочешь знать?
Молчит. Если я его убью, то суд присяжных меня оправдает?
— Стас!
— Просто если вам пришлось жениться из-за меня… А мы в последнее время с ним ссорились… Ну я еще и футбол хотел бросить. И история со школой… Получается, что все случилось из-за меня.
Я даже нож, которым резала мясо, из рук от неожиданности выронила. Что?! Он это серьезно?!
— Так, не поняла, еще раз…
Ребенок опускает глаза в пол, и совсем подавленным голосом сообщает:
— Наверное, если бы я был лучшим сыном, то он… то папа бы не обидел тебя, не ушел от нас.
Ну, Чернов, берегись. Я теперь тебя собственными руками придушу за то, что заставил нас всех через это проходить. Но Стасу, видимо, мало, поэтому он выдает свое следующее умозаключение, от которого мне совсем становится плохо:
— Ну, или возможно, если бы я вообще не родился, то у вас жизни бы лучше сложились.
А вот это уже совсем серьезно. По тону слышу, что эта мысль его уже давно тревожит. И дело тут уже не в измене Саши, а в чем-то другом. И мой мир снова трещит по швам, вот только чувствам своим сейчас поддаваться нельзя, потому что вслед за мной в эмоциональную яму рухнет и Стас.
— Откуда эта мысль?
— Да, так, — я выжидающе на него смотрю, и сын нехотя поддается. — Мы когда тебя в гимназии ждали, я слышал, как мать Паточкина с директором разговаривала. Она сказала, что ты не можешь быть хорошей матерью, так как сама ничего еще в жизни не видела, и удел твой кухня и пеленки.
Слова ребенка больно бьют куда-то в самое сердце.
— Ты тоже так считаешь? Что я плохая мать?
Стас даже подпрыгивает и резко вскидывает глаза на меня. Не, Чернова пока поберегу, поеду в Москву и разнесу по кирпичикам всю их гребаную гимназию.
— Да нет же, я же не об этом! Ты у нас самая лучшая! Просто мне же вот сейчас 16, а вы с папой уже родителями стали в это время. А я вас ограничил. Но у папы хоть работа есть, а ты вот все время с нами. Значит, я тебе жизнь испортил.
Я опускаюсь перед Стасом на колени, чтобы можно было заглянуть в его глаза, наполненные слезами, виной и болью. И говорю как можно спокойнее, иначе, если дам волю голосу, просто впаду в истерику:
— Дорогой мой и любимый ребенок. Ты — самое лучшее, что могло с нами случиться. Может быть мы с папой не сразу оказались готовы к этому, и поэтому не советую повторять наш опыт, но… Но мы бы никогда и ни при каких условиях не выбрали другой судьбы. Я прошу тебя, выкинь все эти мысли из головы. Как ты мог испортить нам жизнь, если ты — наше самое правильное решение?!
Стас слезает со стула ко мне на пол и утыкается куда-то в шею. Чувствую его горячие слезы.
Мальчик мой, как же я тебя люблю!
Глава 20
По домам мы расходимся под самый вечер. Сначала долго бродим по городу, а в конец замерзнув, заходим в первое попавшееся кафе. Толком и не разговариваем, каждый варится в своих мыслях, пытаясь осознать случившееся. У нас будет ребенок… Это что-то новое, что-то пугающее.
С самого начала я относилась к своему положению исключительно как к катастрофе. У меня все мысли-то были исключительно о том, что делать и как это все остановить. Пока Саша не сказал про ребенка, это была именно беременность… словно какая-то болезнь. А тут ребенок, новая жизнь, новый человек. Не я, и не Саша, что-то совершенно иное… кто-то.
Еще был Чернов… мы ведь до этого существовали подобно параллельным прямым, которые однажды случайно пересеклись, а потом вновь разошлись каждая в свою плоскость. Он свою вину передо мной чувствовал, считал, что что-то должен. Я же летела в пустоту, прежний мир рушился на глазах, погребая меня под своими обломками. Это же моя жизнь менялась! Это же мое тело меня ненавидело! Это же все происходило во мне!
А тут бац! У нас будет ребенок. У нас. Параллельные прямые вдруг опять пересеклись. Откуда берется-то это «нас», если мы с ним чужие люди? И это тоже решать надо.
— Ты к родителям или к бабушке?
— К родителям… Хочу им сказать все.
— Сегодня?
— А чего тянуть? Скоро сами все поймут… — хочется еще добавить, что не только они, весь остальной мир тоже, но об этом даже думать страшно.
— С тобой пойти?
— Нет… Так им только мой труп придется прятать, — пытаюсь шутить я. Но Сашке не смешно. Впрочем, мне тоже.
Он провожает меня до родительского дома. Мы стоим у подъезда, надо как-то попрощаться, а что сказать, непонятно. Простым: «Ну все, до завтра», — здесь не отделаешься. Так и топчемся на улице. Потом Сашка все-таки решается:
— Сань, я своим тоже все сегодня расскажу.
— Ты не обязан.
— Обязан.
На этом и расходимся.
Родители дома, впрочем, бабуля обнаруживается здесь же. Все веселые и радостно возбужденные.
— О, Шурка, пришла, — кричит папа. — Ты же вроде бы в гостях собиралась ночевать?
— Так вышло, — бурчу себе под нос я. Словно репетирую свои оправдательные речи.
— А ты чего хмурая?
— Сережа, отстань от ребенка! Дай сначала раздеться, — выглядывает их кухни мама. — Санька, раздевайся, сейчас ужинать будем. У нас сегодня повод!
— Какой?
— Сначала раздевайся, руки мой, потом обсудим.
Раздеваюсь и разуваюсь я медленно, а в ванной так вообще зависаю. По возможности оттягивая момент выхода на кухню.
— Шура! — зовет папа. Непроизвольно морщусь, ненавижу этот вариант имени, но с папой не спорю.
Семейство мое сидит за праздничным столом, я сажусь на табуретку и пытаюсь оценить, как мой желудок отреагирует на такое количество запахов. Вроде бы пока молчит.
