Нью-Йорк – Москва – Любовь - Берсенева Анна (прочитать книгу txt) 📗
– Я не очень знаю католическую традицию, – сказала Алиса. – Моя семья принадлежит к протестантской церкви. Но про святых я, конечно, читала.
– Каждого человека опекает тот святой, имя которого он носит. – Полиевкт налил в Маринкину рюмку еще ликера. – Так вот, в нашей семье считается, что Николаев и Михаилов на свете слишком много, поэтому их святые не успевают проявлять о них должную заботу. А святой Павлин или святая Евстолия – кстати, так звали сестру моего отца – смогут уделить своим немногочисленным подопечным гораздо больше внимания.
– Это очень красивая семейная традиция, – улыбнулась Алиса. – И, знаете, такая очень… основательная.
Это слово подходило к Полиевкту так же, как дорогая сигара, дорогой же костюм и ресторан, о дороговизне которого можно было судить уже по тому, что поданные на закуску мидии были так свежи, словно часа два назад еще лежали в рыбачьих садках в Средиземном море.
– Полиевкт Павлинович вообще основательный мужчина, – кивнула Маринка, обводя красноречивым взглядом ресторанные интерьеры: панели из темного дуба со старинной резьбой, камин, увитый мраморным кружевом. – Умеет жить.
Алисе интересно было узнать, какая профессия дает в Москве возможность жить так, что очевидная дороговизна всех составляющих твоей жизни выглядит естественной и привычной. Но спрашивать об этом она, конечно, не стала.
«Бизнесмен, наверное», – подумала она.
Да и зачем спрашивать о профессии человека, с которым едва ли когда-нибудь встретишься снова? И Новодевичье кладбище ее поразило, потому что мощно будило воображение, и хорош был ресторан на Тверском бульваре, оформленный, как сказал Полиевкт, во вкусе умной старины, и вкусны мидии, но ощущение скуки, которое охватывало ее, когда она думала о Полиевкте – непосредственно о нем, а не о всевозможных атрибутах, с ним связанных, – было все-таки главным. Поэтому Алиса была уверена, что проводит в обществе этого человека первый и последний день.
Полиевкт достал из кармана летнего пиджака – тоже, без сомнения, очень дорогого и очень добротного – визитницу из мягкой темно-бордовой кожи.
– Вы можете звонить мне в любое время, – сказал он, протягивая Алисе визитную карточку.
В ответ на это следовало дать свою визитку, что ей и пришлось сделать со словами:
– Я тоже буду рада вашему звонку.
В состав организуемого им мира входили не только предметы, но и люди, с которыми он как-либо соприкасался. От его прикосновений и предметы, и люди принимали именно то положение, которое он им определял.
Уже на бульваре, когда Полиевкт посадил их с Маринкой в такси, Алиса прочитала надпись на карточке.
«Аржанников Полиевкт Павлинович. Институт международной экономики, проректор», – значилось там.
«Проректор… Как странно! – подумала Алиса. – Какой странный город».
Глава 12
Алиса проснулась оттого, что ей показалось, будто у ее кровати кто-то стоит. То ли во сне, то ли уже наяву, в неясности полуоткрытых глаз, он был огромным, широким и неровным и протягивал к Алисе короткие пальцы.
Она вздрогнула всем телом, открыла глаза окончательно и сразу поняла, что это просто букет, стоящий на полу рядом с кроватью.
Впрочем, называть такое сооружение букетом было как-то даже неприлично. Преподнесший его Полиевкт сказал, что оно называется цветочным тортом. Букет был вправду похож на торт – круглый, из нескольких цветочных ярусов. Каждый ярус состоял из множества цветков, и стебелек каждого цветка был вставлен в отдельную пробирку с жидкостью для неувядания. Верхний ярус торта составляли розы-хамелеоны – они меняли цвет от бежево-розового до зеленовато-голубого.
Маринка ахнула, когда после вчерашнего спектакля, во время поклонов, два молодых человека в бордовой униформе внесли на сцену и поставили перед Алисой это великолепие. По краям букет был обложен фруктами – персиками, манго, виноградом. Их хватило на всех американских актеров, которые до поздней ночи приходили в Алисин гостиничный номер, чтобы полюбоваться московской экзотикой.
И вот теперь этот подарок почему-то напугал ее в темноте.
«Зачем он все это делает? – думала Алиса, глядя на пышные головки роз и длинные стебли лилий. – Ведет себя как влюбленный. Но он нисколько в меня не влюблен, я же вижу. Ждет, что я страстно брошусь в его объятия из-за всех этих дорогих штучек?»
Но тут же она как наяву представила себе Полиевкта, и мысль о том, что он может ждать страстей от кого бы то ни было, в том числе и от себя самого, показалась ей неуместной. Страстей в нем не было. Но что было? И что ему нужно было от нее?
Алиса закрыла глаза и решила, что через пять минут уснет. Она умела приказывать своему телу и уму – научилась, когда начала заниматься в «Манхэттен-арт», и научилась этому даже раньше, чем степу.
На том, чтобы она училась именно в высшей школе «Манхэттен-арт», настаивала когда-то бабушка. В молодости бабушка Эстер и сама мечтала там учиться, но жизнь сложилась иначе.
Алиса с детства складывала свою жизнь так, как хотела сама. И засыпать, мгновенно расслабляя тело и отключая воображение, иначе невозможно было выспаться и отдохнуть для предстоящей работы, – научилась сразу. Это было одно из умений, необходимых как раз для того, чтобы складывать свою жизнь по собственному усмотрению.
Мысль о странном отношении к ней Полиевкта не могла помешать Алисе, но все же было в этой мысли что-то притягивающее и одновременно раздражающее. То, что бывает в однообразном звуке, ни причины, ни смысла которого ты не можешь понять.
Она сердито крутнулась в кровати, отгоняя от себя ненужные виденья, и ровно через минуту уснула.
Алиса играла в московской «Главной улице» уже почти год, но все-таки не могла привыкнуть к тому, что ее здесь считают звездой. То есть на людях, конечно, она держалась соответственно статусу, и это давалось ей без труда: правильно держать себя с людьми в Америке учили со школы, а в Нью-Йорке особенно – жесткость отношений, присущая любому мегаполису, и Москве, наверное, тоже, проявлялась там в полной мере.
Когда маленькая Алиса приехала в Нью-Йорк из Техаса, с ранчо, она долго не могла к таким отношениям привыкнуть и плакала каждую ночь из-за того, что все смеются над ее растрепанной головой, и над ее выговором, и над ковбойским нарядом, в котором она в первый же день явилась в школу… А в Техасе все так разговаривали, и почти все, даже девчонки, ходили в школу в ковбойских сапогах и шляпах, и колдовать над прической было не принято, и никто над всем этим не смеялся!
Может, Алиса так и рыдала бы ночами еще очень долго, если бы бабушка Эстер об этом не догадалась. Как ей это удалось, непонятно: Алиса тщательно умывалась по утрам – не хватало еще, чтобы ее видели заплаканной!
– Ну, и в кого же ты безответно влюблена? – спросила бабушка однажды за завтраком.
– Я?! – растерялась Алиса. – Почему влюблена?
Ей пошел восьмой год, и она совсем не думала о любви. Даже в Бобби Салливана, с которым всю жизнь дружила, а потом на всю жизнь рассорилась, Алиса нисколько не была влюблена.
– Потому что какая-то печаль, которая случилась в твоей жизни, кажется тебе непоправимой, – сказала бабушка Эстер. – При этом ты здорова и все твои близкие живы-здоровы тоже. Значит, тебя может печалить только безответная любовь. Других непоправимостей в жизни не бывает.
Она произнесла все это с такой насмешливой уверенностью, что Алиса вдруг вдохнула побольше воздуха и на одном выдохе рассказала бабушке обо всем, что и в самом деле казалось ей непоправимой печалью, – о ковбойских осмеянных сапогах, о техасском выговоре, который передразнивали все девчонки в классе…
– И что страшного ты во всем этом нашла? – пожала плечами бабушка. – Твой выговор в самом деле надо исправлять, иначе ты никогда не станешь актрисой. Ведь ты хочешь стать актрисой? – Алиса кивнула. – Значит, скажи спасибо глупым девчонкам, благодаря им ты будешь работать над собой со всем присущим тебе упорством. А про ковбойские сапоги… – Бабушка вдруг улыбнулась, и Алиса поняла, что ей в голову пришла какая-то неожиданная мысль. – А ты скажи, что привезла с ранчо не только сапоги, но и ружье. И что завтра принесешь его в класс и застрелишь каждого, кто будет тебя дразнить.
