Непорочная для Мерзавца (СИ) - Субботина Айя (первая книга TXT) 📗
Но сегодня я увидел другую Киру, и она точно не была похожа на бедную овечку.
Она бросила мне вызов. И выглядело это не как смирение или попытка просто избавиться от компании человека, которого боится до дрожи в коленях. Она хотела меня поиметь. Взять за яйца своими погаными газами — и трахнуть, как последнюю сучку.
Поэтому, когда совесть снова нерешительно подняла руку, я просто оторвал ее и затолкал ей в глотку.
— Эй. — Пока я убиваю в себе все человеческое, Наташа успевает взобраться на меня и начинает царапать ногтями грудь. — Вернись ко мне, Габи.
Меня тошнит от этого ее «Габи», но я позволяю себя трахнуть. Это просто механика, ничего больше. У Наташи хорошая грудь, классная жопа, отличное тело, и до тех пор, пока она служит временем заслоном от нападок ее папаши, это полностью компенсирует ее пустую башку и весьма посредственную внешность.
Глава девятнадцатая: Кира
Я почти не сплю всю ночь с пятницы на субботу, потому что боюсь засыпать. Стоит закрыть глаза — и там Габриэль. И я так отчетливо чувствую его запах, будто рядом, стоит лишь протянуть руку. Я даже позволяю себе крохотную слабость: закрываю глаза, цепляюсь взглядом за его взгляд из-под длинных темных ресниц — и падаю лицом в подушку, представляя себе…
Нет! Это просто страх, который мое подсознание конвертирует во что-то более приятное. Механизм замещения, так, кажется, называл это мой психолог. Или не так? Или я просто обманываю себя?
Утро субботы затянуто темно-серыми снежными тучами и синоптики снова передают метель и не рекомендуют надолго выходить из дома, а тем более — выезжать на своем транспорте. Но еще часов в девять звонит мама и так яростно кашляет в трубку, что я быстро собираю вещи, бросаю в сумку ноутбук и выскакиваю за дверь, перекусив только булочкой с маслом и медом.
Снега пока нет, поэтому я почти без проблем добираюсь до метро, прыгаю в первый же вагон — и чуть не подскакиваю на месте, когда возле самого моего уха раздается щелчок затвора фотокамеры. Поворачиваюсь, инстинктивно прикрывая лицо рукой — старая привычка, кажется, это было первым, чему меня научили Димины консультанты.
— Привет, девушка с неуловимой улыбкой, — говорит Алекс Морозов, разглядывая меня невозможно-синими глазами за стеклышками очков. — Кира Викторовна.
Я немного отступаю назад, чтобы вытолкать Алекса из моего личного пространства, но он приближается. И так, шаг за шагом, не говоря ни слова, мы пятимся в тупик вагона.
— Не знала, что модные фотографы ездят в метро, — говорю я первое, что приходит в голову.
— Ради вот таких кадров, — он трясет фотоаппаратом, — можно поехать и к черту на рога.
— Вам понравился букет, Кира?
— Вы поставили меня в неловкое положение, — не тушуюсь я. — Я на практике, и мне очень нужно это место. Симпатии с родителями учеников категорически запрещены, а этот букет увидела заместитель директора. Букет и вашу визитку.
Алекс с извинением кривит губы, и продолжает меня рассматривать.
— Милая шапка, вам очень идет, Кира.
— Обычная, — ворчу я, ненавидя себя за то, что тут же появляется желание ее снять.
Этакий треугольник с пушистым помпоном размером почти с мою голову. Взяла первое, что нашла на лотке потому что часть зимних вещей осталась на квартире, которую снимал Дима, и я не стала их забирать, как и остальные его подарки.
— А ведь я вас помню, — вдруг вскидывается он, щелкает пальцами. — Все думал, где раньше мог вас видеть. Вы разве не должны были стать женой одного известного молодого дарования с политической арены?
Он говорит так, словно закончил филфак: легко, непринужденно, не используя слэнг и точно без грязных слов, которыми битком набит рот Габриэля.
Зря я о нем вспомнила: стоило подумать — и сразу в ноздрях распустился его запах, от которого немного кружится голова.
Электронный голос в динамиках объявлять мою станцию, я быстро извиняюсь, желаю Алексу хорошего дня — и выхожу из вагона. Алекс прилипает ладонью к стеклу, подмигивает и по движению губ читаю его: «Еще увидимся, Кира Викторовна».
У мамы простуда. Ничего страшного, но на всякий случай вызываю «скорую». В ее возрасте любое неправильное лечение может грозить осложнениями. Так проходят все выходные: днем я сижу с мамой, ночью — делаю переводы.
А в понедельник утром, поспав всего пару часов, иду на работу, где меня сразу вызывают к директору. Понятия нее имею, что успела натворить, но тут уже весь «педсовет»: директор, заучи и даже классная руководительница, у которой я прохожу практику.
Меня увольняют. Вот так, запросто. Я с трудом понимаю, что вообще происходит, но это похоже на странный суд, без адвоката. Завуч, Евгения Юрьевна, говорит, что она не могла оставить просто так тот случай с цветами, и как бы ей не хотелось, она вынуждена была обратиться к директору со своими подозрениями в моем аморальном поведении. Я даже не успеваю ничего сказать в свою защиту: меня обвиняют и сходу выносят приговор — виновна.
— Я ничего не сделала, — пытаюсь доказать я, но вряд ли кого-то интересуют мои оправдания.
Евгения Юрьевна предосудительно качает головой и кладет передо мной планшет, на экране которого мое фото в той дурацкой шапке. На странице Алекса Морозова. И приписка: «Мой Бермудский треугольник».
— Послушайте, это просто недоразумение. — Я все еще пытаю хранить спокойствие, но несправедливость колотит по мне сотней мелких молоточков. — Мы просто столкнулись в метро и…
— Кира Викторовна, а ведь я вас предупреждала, — перебивает меня завуч. — На вашем месте я бы не пыталась врать, иначе рискуете получить плохую характеристику от Елены Борисовны, — кивает на мою классную.
Я поджимаю губы, пытаюсь выдохнуть через нос, но ничего не получается. Приступ обрушивается внезапно: валит лавиной, подминает под себя и вышибает из легких воздух, и они сжимаются до состояния склеившейся старой жвачки. Деревенеющими пальцами нащупываю в кармане баллончик, выбегаю в коридор и делаю спасительный вдох. Наваливаюсь на стену, пытаясь справиться с дыханием.
«Это просто одна большая черна полоса, Кира», — уговариваю себя, собирая вещи. Их немного, только чашка и гигиенические принадлежности. Вера на больничном, и я не буду ей звонить, чтобы рассказать, к чему привела ее попытка устроить мою личную жизнь. По большому счету, если бы не она, меня бы здесь вообще не было. В сущности, это ничего не значит, меня просто уволили. Наверное, было еще что-то, о чем я не знаю, правила, которые не разглашают, проверки, о которых не предупреждают. И я все с треском провалила. Но это ничего, у меня появится время взять еще пару переводов. Наверняка во всем огромном городе найдется хотя бы одна школа, куда меня возьмут на практику.
Но все совсем не так просто. Проходит неделя — и ничего. Я словно бьюсь лбом в бетонную стену, и руки опускаются сами собой. Мама все еще болеет и лучше ей не становится, так что, хоть и протестует, как ребенок, я настаиваю на том, чтобы она легла в больницу. Хорошо, что у меня остались сбережения, плохо, что их не так уж много. Я никогда не брала у Димы деньги, только подарки, которые оставила в той квартире.
А в воскресенье вечером мне звонит Алекс. Даже не нужно спрашивать, откуда у него мой номер, простая логическая цепочка приводит к Вере. Он извиняется не то, чтобы очень энергично, но все-таки мне не приходится себя мучить, чтобы его простить.
— Вы знаете, где находится офис «ТАР-медиа», Кира Викторовна?
— Кто же этого не знает, — на автомате отвечаю я.
— В качестве моих извинений я устроил вам собеседование на вакансию помощника выпускающего редактора. Вы же учитель литературы? Сумеете писать статьи и заметки? Ну и еще варить кофе и покупать сигареты, точить карандаши и делаю другую очень скучную и не солидную работу.
Я щипаю себя за кожу на сгибе локтя и издаю беззвучное «ой!» Значит, все-таки не сплю. Работа на телевидении? Да я зубами выгрызу эту вакансию.
