Непорочная для Мерзавца (СИ) - Субботина Айя (первая книга TXT) 📗

Айя Субботина

Непорочная для Мерзавца

Глава первая: Кира

Запах дыма наполняет и разъедает легкие.

Я задыхаюсь. Пытаюсь дышать и слышу собственные судорожные вздохи, но глотаю лишь отраву, которая медленно сокращает мою жизнь. Я скребу по горлу, чувствую, как кожа застревает под ногтями, но спасения это все равно не приносит. От дыма слезиться глаза, и когда кто-то кричит мое имя, я вижу только непроходимую бестелесную стену, за которой двигается тонкая тень.

«Я здесь!» — кричит мой рот, но легкие только выхаркивают несуществующую черную слюну.

— Кира! — Его голос. Где-то там, куда я ни за что не дойду своими ногами. И вряд ли доползу. — Кира, где ты?!

«Я здесь!» — из последних сил, почти теряя сознание.

И слова тонут в боли, когда на руку падает тяжелая горящая балка и кожа тлеет под ней, словно папиросная бумага.

И я кричу так отчаянно, что в груди будто что-то лопается, и мир качаясь, опадает карточным домиком, прямо в огонь, который танцует вокруг меня жертвенный танец.

— Кира! — Кто-то хватает меня за плечи, рывком тянет на себя и успокаивающе поглаживает по голове. — Кира, это просто кошмар.

Я задыхаюсь. Я уже не сплю, но все равно продолжаю задыхаться. От отсутствия спасительного вдоха в горле словно вкручивают раскаленный винт, и каждая лопасть режет остро отточенным краем. Слепо шарю рукой, сбиваю прикроватную лампу, потому что мир течет вместе со слезами.

— Вот, Кира.

Я узнаю голос Димы, но легче все равно не становится. Только когда он вкладывает мне в ладонь прохладный баллончик, и я делаю первый спасительный вдох, паника начинает отступать.

— Дыши, маленькая. — Дима прижимает меня к себе, похлопывая по спине, словно младенца, дает выплакаться о прошлом.

Два года прошло, а эти сны все никак не отступают. Один и тот же кошмар, почти по одному же сценарию: пожар, закрытая дверь, лопнувшее зеркало и балки, которые валятся на меня, словно солома с крыши. Я поднимаю руку, и тонкая ткань ночной сорочки ползет вниз, обнажая уродливую кривую метку ожога, от запястья почти до самого плеча. Он тоже болит почти не переставая, словно одних кошмаров мало, чтобы я на всю жизнь запомнила и ту ночь, и того человека, который спас меня ценой своей жизни.

И когда приступ астмы отступает, просыпается голос совести, который с некоторых пор тоже стал моим верным спутником. И подсказывает, что не очень честно вспоминать о покойном женихе в объятиях его дяди, чьей женой я стану через три недели.

Дима отодвигается, берет мое лицо в ладони и растирает слезы по коже, так, что не остается и следа. Ему тридцать четыре, и он далеко не ангел, но выглядит как настоящий голливудский актер: обаятельный, роскошный, желанный вдовец с принципами. Потому что даже у досужих журналистов на него ничего нет, ни одного позорного пятна на безупречной репутации, ни даже крохотного порочащего факта, ни единой интрижки.

— Лучше? — спрашивает он, целуя меня в закрытые веки.

Жест, от которого я всегда успокаиваюсь.

— Да, — говорю едва слышно, продолжая сжимать в ладони спасительное лекарство.

Моя астма — тоже еще одно напоминание о той трагедии. Врачи говорят, что она всего лишь невралгия, последствия перенесенной психотравмы, и что если я очень сильно захочу — болезнь пройдет, как надуманный страх. Но либо врачи ошибаются, либо я делаю недостаточно усилий над собой, потому что спасительный баллончик навечно поселился в моей сумочке.

— Прости, — дышу уже ровнее, втягивая обезображенную руку обратно в рукав. — Возишься со мной, как с ребенком.

Дима качает головой, делая вид, что согласен с моим самобичеванием, а потом чмокает меня в лоб и подталкивает перебраться на другую часть кровати.

Укладывается рядом, привлекая в свои объятия.

Он ждет нашей свадьбы, чтобы официально разделить со мной постель.

Поэтому в ближайшие три недели, мы будем спать в одной кровати, словно дети: целомудренно и в одежде. Теперь — под крышей Диминого дома.

Глава вторая: Кира

Цвет моего свадебного платья называется очень романтично — «пепельная роза».

Модельер делает последние замеры, подкалывает булавками остатки ткани на спине, чиркает в блокнот заметку, что нужен еще один слой ткани под тяжелую шелковую юбку с невообразимо длинным шлейфом.

— По-моему, все идеально, — говорит он нарочито пафосным тоном, явно наслаждаясь проделанной работой.

Я придерживаю юбки и выхожу в зал. Здесь со мной все подруги, хоть «все» для меня — это только две — Вера и Юля. Юлька как всегда скептически приподнимает бровь, потому что ей почти невозможно угодить, а Вера просто восторженно хлопает в ладоши и щебечет:

— Ты просто как самая настоящая принцесса из сказки.

Я вдоволь верчусь перед ними, поворачиваюсь и спиной, и боком, чтобы они как следует рассмотрели мое в самом деле королевское платье. Маленькая радость, в которой я с удовольствием растворяюсь, чувствуя, как капелька счастья превращается в брызги шампанского в животе, и пузырьки посылают по венам щекотку. Одно «но»: чтобы скрыть ожог, пришлось выбрать фасон с длинными рукавами, а сейчас жаркий и душный август, и через пару минут под плотной тканью кожа начинает чесаться и зудеть так сильно, будто ее снова обожгло. Но свадьба только через три недели, и мы с Димой надеемся, что сентябрь будет традиционно холодным. Когда-нибудь я отважусь показать это уродство на руке, но точно не на собственной свадьбе.

— А туфли? — Юля кивает на мои ноги, до сих пор обутые в простые «балетки». — Неужели прекрасный принц подарит хрустальные туфельки?

— Ну и зараза же ты, — тычет ее локтем Вера, а мне говорит: — Просто не обращай на нее внимания — она завидует.

Мы дружим, кажется, еще со школьной скамьи: вместе прошли школу, вместе поступили в один ВУЗ, и в следующем году вместе сего закончим. Ничего необычного — будем училками.

— Так что с туфлями? — Юлька лениво листает какой-то гламурный журнал, а потом вдруг замирает и даже перестает жевать жвачку. Скручивает журнал обложкой назад и разворачивает ко мне. — Твой.

Одно единственное слово, но я готова ее придушить, потому что нет никакого «моего», потому что так бить в самое уязвимое место могут только близкие, которые точно знают, где больнее всего. И Юлька делает это нарочно, потому что до сих пор считает, что выходить замуж за Диму — дурацкая идея, ведь его племянник, родной брат моего Рафаэля…

Ох…

Черно-белое фото на развороте бьет прямо в сердце, выворачивает наизнанку тяжелым порочным взглядом. Взглядом, от которого хочется закрыться руками, словно от проклятия. И это просто издевательство, потому что на знакомом лице давно умершего человека, эти глаза кажутся просто чужеродными, словно их украли у другого человека. Взгляд и, пожалуй, жесткая ухмылка.

Габриэль. Вот уж где насмешка судьбы: человек с именем ангела оказался настоящим дьяволом. По крайней мере для меня. Настоящим кошмаром, который я, прилежная домашняя девочка, ненавижу всей своей душой.

— Ты, блин, совсем дура? — Вера вырывает журнал из Юлькиных пальцев, захлопывает и кладет под самый низ стопки на столе.

Юлька пожимает плечами, и я быстро отворачиваюсь к зеркалу. Пытаюсь собраться, мысленно повторяю свои заветные слова: это прошлое, оно давно ушло, его нужно отпустить и жить дальше. Закрываю глаза, делаю глубокий вдох, и улыбаюсь, зная, что когда снова посмотрю на себя в зеркало, там будет не испуганная двадцатилетняя девчонка, а я — умница, идущая на красный диплом, почти жена известного политика.

И больше никто и никогда не скажет мне, что…

Я открываю глаза — и Габриэль стоит там, позади меня. Привычным отвратительным жестом склоняет голову на бок, так, что каштановые с подпалинами волосы падают на глаза, и беззвучно говорит ту самую проклятую фразу: «Сколько ты стоишь, грязнуля из подворотни? Я тебя куплю, только отвали от брата».