Летний остров - Ханна Кристин (лучшие книги .txt) 📗
В атмосфере Летнего острова было – и сейчас, и всегда – нечто от тишины иного мира, и хотя Руби очень не хотелось это признавать, она чувствовала, что остров как будто радостно приветствует ее. Время здесь измерялось не категориями человеческой жизни, а категориями вечности. Например, сколько времени понадобится морю, чтобы отполировать до гладкости острые края осколка стекла, или приливу – чтобы изменить очертания береговой линии.
Руби обошла фургон и выкатила инвалидное кресло, после чего подвезла его к передней дверце и помогла Норе перебраться. Затем, держась за рукоятки в резиновой оплетке, она осторожно покатила мать по дорожке. Возле калитки Руби остановилась, зашла вперед и открыла щеколду. Металлическая планка звякнула, калитка со скрипом отворилась.
Возвращаясь, Руби заметила, как бледна мать. Нора дотронулась до забора. Кусочек облупившейся краски отлетел и упал на траву, как конфетти. Нора посмотрела на дочь, глаза ее влажно заблестели.
– А помнишь, как летом вы с Каро выкрасили каждую дощечку в свой цвет? Закончив работу, вы сами стали похожи на разноцветное мороженое.
– Не помню, – отрезала Руби, но на мгновение, на долю секунды, когда она опустила взгляд, ее теннисные туфли превратились в кеды, забрызганные разноцветными каплями. Ее злило, что на острове так легко вспоминается, так легко чувствуется прошлое. Казалось, ничто не изменилось, кроме самой Руби, но новой Руби было не место в этом идиллическом сказочном домике.
Она вернулась, встала за спинкой кресла и осторожно повезла его по неровной дорожке. Они едва приблизились к краю веранды, когда Нора неожиданно попросила:
– Позволь мне немного посидеть здесь, а сама можешь войти в дом. – Она достала из кармана ключи и протянула дочери. – Потом вернешься и расскажешь, как выглядит дом.
– Ты предпочитаешь мокнуть под дождем? Ведь в доме хотя бы сухо.
– Да, пожалуй.
Руби обогнула кресло и поднялась на веранду. Под ее ногами широкие доски пола, подобно клавишам гигантского пианино, исполняли мелодию из скрипов и стонов. У двери она остановилась и всунула ключ в замочную скважину. Щелчок.
– Подожди! – крикнула Нора.
Руби повернулась. Нора улыбалась, но это была мрачная улыбка, похожая на оскал.
– Я… пожалуй, нам лучше войти вместе.
– Господи, не устраивай спектакль! Мы входим в старый дом, вот и все.
Руби распахнула дверь, мельком взглянув на какие-то зачехленные вещи, нагроможденные одна на другую, и вернулась за Норой. Втащив кресло на крыльцо, она перекатила его через порог и завезла мать в дом.
В центре комнаты стояла составленная в кучу мебель, накрытая старыми простынями. Руби вспомнила, как они набрасывали эти простыни каждую осень, встряхивая их над мебелью. Закрывая дом на зиму, они выполняли своеобразный семейный ритуал. Пусть в доме некоторое время не жили, но за ним хорошо ухаживали. Судя по толщине пыли на белых простынях, она набралась не более чем за несколько недель.
– Кэролайн хорошо содержит дом, удивительно, что она оставила все как было. – В голосе Норы слышалось восхищение, пожалуй, с примесью сожаления. Словно она, как и Руби, надеялась, что Каро постарается стереть следы прошлого.
– Ты же знаешь Каро, – сказала Руби, – ей нравится, чтобы внешне все выглядело красиво.
– Ты несправедлива к Каро…
Руби круто развернулась:
– Надеюсь, ты не собираешься объяснять мне поступки моей сестры!
Нора замолчала, потом чихнула раз, другой, на глазах выступили слезы.
– У меня аллергия на пыль. Тут, конечно, не очень пыльно, но для меня достаточно. Тебе придется навести чистоту.
Руби неприязненно покосилась на мать.
– У тебя сломана нога, а не рука.
– Я не могу вытирать пыль, говорю же, у меня аллергия.
Самый удобный предлог не убираться, какой только Руби доводилось слышать.
– Ладно, я вытру.
– И не забудь пропылесосить, в коврах тоже пыль.
– Неужели? А я и не догадывалась!
К чести Норы, она покраснела.
– Извини, я забыла, что ты… Впрочем, не важно.
– Руби пристально посмотрела на нее:
– Да, я больше не ребенок. И уборка – одно из многих занятий, которые мне и Кэролайн пришлось освоить после того, когда ты нас бросила.
В зеленых глазах Норы отразилась боль, и от этого она вдруг стала казаться старой… и ранимой.
«Опять это слово», – подумала Руби. Хрупкость и ранимость – как раз то, что ей не хотелось видеть в матери. Она подошла к креслу и откатила его на середину комнаты. Ковер заглушил звук колес. Снова стало тихо.
– Наверное, мне придется спать в бывшей детской, я же не смогу подняться по лестнице.
Руби деловито повезла Нору в спальню на первом этаже, где стояли две двуспальные кровати, накрытые простынями. Они помещались по разные стороны от окна, на котором висела льняная занавеска. Здесь же на полу находился крашеный деревянный ящик для игрушек – почти все детство Руби поместилось в этом ящике.
Комната до сих пор была оклеена бледно-розовыми обоями в цветочек, которые они с Кэролайн когда-то сами выбрали.
Руби не желала ничего чувствовать. Она сорвала простыни, в воздух поднялась пыль. У нее за спиной Нора закашлялась, поэтому Руби распахнула окно, впуская чистый воздух и тихий плеск волн.
– Пожалуй, я ненадолго прилягу, – сказала Нора, когда пыль улеглась. – У меня все еще болит голова.
Руби кивнула.
– Сможешь сама выбраться из кресла?
– Думаю, мне стоит этому научиться.
– Я тоже так думаю.
Руби направилась к двери. Она была почти на свободе, когда мать бросила ей вслед:
– Спасибо. Я правда очень тебе признательна.
Руби понимала, что ей полагается сказать в ответ что-то вежливое, но ничего не приходило в голову. Она очень устала, а эта комната была настолько полна воспоминаниями, что они, казалось, вились вокруг как назойливые мухи. Она кивнула, не оглядываясь, вышла в коридор и закрыла за собой дверь.
Глава 7
В своей комнате Дин бросил дорожную сумку на пол и присел на край кровати. Здесь все выглядело так же, как когда он уезжал. На крышке бюро стояли запыленные футбольные и бейсбольные кубки, стены, выкрашенные в кремовый цвет, были увешаны плакатами, их края пожелтели и загнулись. Дин знал, что если откроет ящик комода, то найдет старые игрушки: оловянных солдатиков, пластмассовых роботов-трансформеров, может быть, даже старый строительный конструктор. Над письменным столом висел вымпел футбольной команды «Морские ястребы» с автографом – напоминание о визите Джима Зорна в их начальную школу. Уезжая, Дин не взял отсюда ничего. Фотографии Руби оставил намеренно.
Дин встал с кровати, пересек комнату и остановился возле бюро. Наклонившись, он потянул за ручку нижнего выдвижного ящика. Тот со скрипом, но открылся.
Вот они, напоминания о Руби, лежат в том виде, в каком он их оставил: что-то сложено стопками, что-то разбросано в беспорядке. Здесь были фотографии в рамках и без, ракушки, которые они вместе собирали на пляже, несколько засушенных цветов. Дин порылся наугад и достал небольшую полоску черно-белых снимков, сделанных в кабинке моментальной фотографии на местной ярмарке. Руби фотографировалась на коленях у Дина, слегка обнимая его и наклонив к нему голову. Сначала она улыбалась, потом хмурилась, потом показала камере язык, а на последнем снимке они целовались.
Ему было больно вспоминать Руби даже отвлеченно, а уж идти по следам их детства, запечатленным на фотографиях, и вовсе было все равно что глотать битое стекло. Они познакомились в раннем детстве и уже тогда стали лучшими друзьями. Позже они вместе нырнули в сладкий омут первой любви и в конце концов были выброшены на неприветливый каменистый берег. Дин помнил, как все кончилось, и этого было достаточно.
Он бросил фотографии в ящик и ногой закрыл его.
Кто-то постучал в дверь. Дин открыл. На пороге стояла Лотти с большой пластиковой сумкой в руках.
