Возраст третьей любви - Берсенева Анна (читать книги без сокращений .txt) 📗
У Юры и у самого была синяя «Тойота», которую он, подзаняв денег, купил на второй год после приезда в Южно-Сахалинск, – подержанная, но вполне приличная. «Тойота» почти не требовала ремонта, а когда требовала, Гринев отгонял ее на сервис и вечером забирал готовую. Возня с карбюратором и стартером его не привлекала.
Была еще рыбалка, которой увлекалось поголовно все мужское население острова. Но увлекаться рыбалкой – это значило не просто ловить рыбу. Рыбы-то здесь водилось столько, что она клевала даже на кусок зеленого поролона; ловить ее было делом нехитрым. Увлекаться рыбалкой – это значило совсем другое, и Гринев с какой-то даже неловкостью понял вскоре, что его не прельщает и это увлечение.
Ему неинтересно было говорить о мормышках, донках, наживках, сетях, секретах подледного лова, неинтересно было обсуждать, где лучше всего клюет корюшка, а где селедка…
Ему не было интересно ничего, что должно быть интересно нормальному мужику, которого к тому же не пилит жена, который волен делать все, что хочет, никому не давая отчета.
«В конце концов, я же работаю, – думал в свое оправдание Гринев. – И с людьми достаточно общаюсь на двух работах, не то чтобы совсем уж бирюк какой-то. И на хрена мне эти мормышки?»
Но саму рыбалку он любил и ездил на нее время от времени. И в компаниях, бывало, ездил, а чаще один. Иногда приятно было провести целый день на морозе, в снегу, и вроде бы ничего не делать, но к вечеру, дома, почувствовать усталость – и не каменную, а живую, бодрящую усталость.
На рыбалку Гринев и решил отправиться в свой последний перед Новым годом выходной.
Юра вышел из дому затемно. Редкие окошки светились в домах, тишина стояла на пустынной, скованной морозом улице. До гаража было недалеко, все снасти он отнес в машину с вечера – и теперь неторопливо шел по тихо скрипящему снегу, один под звездами, радуясь предстоящему рассвету, и дню, и вечеру…
– Ой, Юрий Валентинович, здравствуйте! – вдруг услышал он и вздрогнул от неожиданности – как будто и правда был один в целом мире.
Оля Ким стояла в двух шагах от Гринева и смотрела на него такими радостными глазами, словно встретила под Новый год Деда Мороза. Ее светлая нерпичья шубка поблескивала в свете фонаря – казалось, тоже от радости. На Оле был такой большой пуховый платок, что ее смуглое личико казалось в нем еще меньше и тоньше.
– Доброе утро, Оленька. – Гринев улыбнулся ее радостным глазам. – Ты куда это ни свет ни заря?
– А я не куда, я откуда, – ответила она. – Я ездила к родителям и теперь возвращаюсь обратно.
Тут он заметил, что Оля держит в обеих руках дорожную сумку – тоже слишком большую по сравнению с ее маленькой фигуркой – и еще какой-то сверток.
– Ну, давай помогу. – Юра протянул руку к сумке. – Давай, давай, не смущайся, – повторил он, заметив, что Оля даже отступила на шаг.
– Зачем же? – пролепетала она почти испуганно. – Зачем вы будете носить? Я сама…
Но он уже взял у нее сумку и пошел обратно к дому – и Оля невольно последовала за ним.
На площадке третьего этажа, у лифта, Оля остановилась – как в прошлый раз, когда он провожал ее после пикника.
– Я сама отнесу в комнату, Юрий Валентинович, – сказала она. – Там Ира еще спит, наверно. Извините, что вам пришлось задержаться.
– Да я не задержался совсем, – пожал он плечами. – Я же не торопился, Оля. На рыбалку еду, не к спеху.
– На рыба-алку? – Ресницы ее дрогнули так взволнованно, как будто он сообщил, что едет по меньшей мере в Париж. – Как хорошо…
– Хорошо, – согласился Юра. – Хочешь, вместе поедем?
Он и сам не понял, почему вдруг предложил ей это, и почти пожалел о неожиданно сорвавшихся словах. Но Олино лицо мгновенно осветилось изнутри – и тут же застыло, как будто она ожидала: не откажется ли он?
– Или ты с дороги устала? – спросил Юра, чтобы развеять ее тревогу.
– Я – устала? – Теперь лицо ее просияло так, что впору было зажмуриться. – Как я могла устать, что вы, Юрий Валентинович!
– Тогда поехали? – повторил он. – Знаешь что, я пока пойду в гараж, машину греть, а через полчаса подъеду за тобой.
Всю дорогу до гаража и потом, пока прогревался мотор, Гринев был почти сердит на себя. Что за странный порыв, зачем он предложил ей ехать, ведь так радовался предстоящему отдыху, и тишине, и своему в этой тишине одиночеству… А теперь надо будет что-то говорить, как-то ее развлекать, не молчать же весь день наедине с девочкой.
Но как только Оля села в машину, он сразу почувствовал, что развлекать ее пустыми разговорами не придется.
Она села сзади, и Юра спросил, обернувшись:
– Что это ты туда забралась, как в такси? Боишься меня, что ли?
Трогательно было это ее смущение по пустякам, и ему понравилось необидно дразнить ее, заставляя так смущаться.
Конечно, она смутилась и сразу пересела вперед. И молчала всю дорогу, но не обиженно, а как-то очень естественно – так, что и он не чувствовал неловкости от своего молчания.
По обеим сторонам узко расчищенной дороги высились сугробы; даже ветра за ними не чувствовалось. Пока доехали до места, рассвело, и снег мерцал в прозрачных сумерках синими искрами.
С шоссе свернуть на машине было нельзя: к берегу вели сквозь сплошные снега только узкие тропинки, протоптанные рыбаками. Юра достал из багажника лопату, выкопал в сугробе у дороги «карман», чтобы поставить машину. Точно такие же снежные стоянки были прокопаны рядом; рыбаков в это воскресное утро приехало немало.
Юра взял донки, рюкзак, складную скамеечку и пошел по тропинке к берегу. Снег едва слышно скрипел у него за спиной под Олиными мелкими шагами.
– Одета ты тепло? – вспомнил он. – Если замерзнешь, сразу скажи, в машину сбегаешь погреться.
Сам он был одет точно по погоде: в высоких рыбацких сапогах, в летчицкой куртке на меху и в овчинной шапке, надвинутой до бровей.
– Мне тепло, – покачала головой Оля. – Не беспокойтесь, Юрий Валентинович.
Еще несколько раз за день Юра интересовался, не замерзла ли она. Один раз даже спросил густым, как в сказке «Морозко», голосом:
– Тепло ли тебе, девица?
Но она, кажется, не знала этой сказки – посмотрела удивленно.
Корюшка брала хорошо, и не только у него: над всеми лунками, тянущимися чуть не до горизонта, то и дело взблескивали на лесках рыбины. Но Оля каждый раз так радовалась, когда он вытаскивал рыбу, как будто это было свидетельством Бог знает какой его удачи. И ее повторяющаяся радость нисколько не раздражала, потому что была совершенно искренней.
– Ну, Оля, теперь даже я замерз! – сказал он наконец. – Давай-ка согреемся немного, да и перекусить пора.
Они побежали к машине. Теперь уже Оля бежала впереди, и Гринев видел, как быстро мелькают ее белые валенки, специально надетые на рыбалку.
В машине стоял ясный голубоватый полусвет – из-за сугробов. Гринев завел мотор, достал из бардачка плоскую металлическую фляжку с коньяком. Он забыл взять ее с собою к лунке и очень по этому поводу переживал.
– Дотянись-ка, Оля, там бутерброды возле заднего стекла лежат в пакете, – попросил он.
– А я тоже взяла поесть, – сказала она, разматывая платок. – Я же как раз от мамы всего привезла, что вы любите!
– Откуда ты знаешь, что я это люблю? – удивился Юра.
Оля развернула у себя на коленях плотную бумагу и уже раскладывала на ней пакетики с корейскими блюдами: и такими, какие он часто покупал на рынке, и совсем ему незнакомыми – по-особому приготовленная рыба, что ли… Запахло острыми приправами, и Юра почувствовал, как у него потекли слюнки.
– Вы же сами говорили – помните, на пикнике? – ответила Оля.
Он уже и забыл, что говорил два месяца назад на пикнике, а она, выходит, запомнила.
– Ну, за хороший день, Оленька. – Юра поднял фляжку, отхлебнул коньяк. – Твое здоровье!
– За ваше здоровье, Юрий Валентинович, – тихо произнесла она. – Дайте мне тоже выпить.
