Гадание при свечах - Берсенева Анна (книги онлайн полные txt) 📗

Анна Берсенева

Гадание при свечах

Часть первая

Глава 1

Яблок в этом году было так много, что утренний воздух был пронизан не только запахом, но и золотистым яблоневым сиянием.

С яблоневым запахом и светом связано было сегодняшнее Маринино настроение. Она не могла объяснить эту связь, но ясно чувствовала какой-то особенный трепет в груди, похожий на печаль и на предчувствие радости одновременно. Вот точно так яблоки и светятся, так они и пахнут – смешанный запах радости и печали.

Она сразу поняла, что поездка будет необычной. Конечно, в последнее время в ее жизни было так мало событий, что любая поездка нарушила бы однообразное течение времени. И все-таки дело было не в разнообразии ожидаемых впечатлений. Марина никогда не ошибалась в своих предчувствиях и знала, что может полностью им доверять.

Тем более – в яблоневый Спас. В такой день сокровенные тайны проясняются, словно промытые чистой водой, и даже самые незоркие люди могут их разглядеть. А уж она, Марина…

Даже толстая пожилая Нина Прокофьевна, старшая медсестра из терапии, выглядела взволнованной, почти растроганной.

– Девочки, – басила она, ни к кому конкретно не обращаясь, – день-то какой сегодня, а? И правда, праздник божий!..

– Просто праздников же не осталось у нас, до того жизнь поганая, – пыталась возразить Люся из процедурной. – Погода хорошая, выходной – вот и праздник, много ли нам надо.

Но и в голосе Люси, несмотря на природную ворчливость, чувствовалась радость.

Дребезжащий «Икарус» катил по шоссе, ведущему из Мценска в Спасское-Лутовиново. Это и была неожиданная поездка – в тургеневское родовое гнездо. Вообще-то, конечно, обыкновенная экскурсия, такие в прежние времена устраивались часто, в том числе и для работников больницы. Но то в прежние времена, а в новые – удивления достойно. Зачем бы, кажется, облздравовскому начальству думать о культурном развитии врачей и медсестер, зарплату бы выплатить вовремя.

Как и следовало ожидать, поехали в основном незамужние женщины. У семейных хватает дел в выходной, не до развлечений. Они послали вместо себя детей-школьников: не пропадать же бесплатной поездке. И детки сдержанно галдели теперь в большом автобусе, обмениваясь своими какими-то новостями, взрослым непонятными.

Рядом с Мариной сидела дочка главврача, двенадцатилетняя Катюша Наточеева. Марина давно знала ее, и девочка ей нравилась. Катюша часто приходила к отцу в больницу и всегда заглядывала к Марине в кардиологию, подолгу сидела у нее в процедурном кабинете, наблюдая, как Марина делает уколы или снимает кардиограмму.

«Конечно, врачом хочет быть», – незаметно улыбалась Марина, глядя на взволнованное, с почти благоговейным выражением Катино личико.

Как все это было знакомо – больница, большой отцовский кабинет, чувство почтительного восторга!..

Даже сейчас в пронизанном солнечными лучами автобусе Катюша думала не о хорошей погоде, не о яблоках и не о Тургеневе.

– Тетя Марина, а для чего адреналин? – спрашивала она.

Приходилось отвечать, да еще подробно. Маленькая, с прозрачным личиком Катюша была девочкой обстоятельной. Сначала Марина отвечала терпеливо и безропотно, но в конце концов ей это надоело. На очередной Катин вопрос о том, как делать непрямой массаж сердца, она ответила:

– Папу спроси как-нибудь, ладно, Катенька? Смотри, какое утро, не хочется ведь сейчас об этом думать, правда?

Девочка обиженно шмыгнула носом и умолкла. Что ей было до какого-то утра, до чудесных пейзажей, плывущих за окном, – поля и поля, куда они денутся. А о том, чтобы быть врачом, настоящим кардиологом, Катя думала всегда, это было ее самым заветным желанием. Марине даже жаль стало девочку: в самом деле, много ли их теперь, мечтающих стать врачами, а не элитными проститутками? И разве сама она не была такой когда-то – да не когда-то, а всего лет десять назад?

Но ей действительно не хотелось думать сейчас о работе, и даже не из-за того, что она любовалась пейзажем… Печальный и счастливый холодок предчувствия будоражил Марину.

Марина Стенич работала в кардиологии уже три года, и вообще-то работа ничуть не угнетала ее. Со стороны казалось, что она все делает играючи, ее тонкие пальцы прикасались ко всему легко и мимолетно.

– Ты, сестричка, вроде кардиограмму снимаешь, а вроде уже и лечишь, – сказал ей как-то пожилой пациент, которого привезли по «Скорой» в предынфарктном состоянии. – И как это у тебя получается, прямо чудо, да и только. Ей-богу, полегчало, покуда ты со мной возилась. Способности, что ли, у тебя такие?

Марина только улыбнулась в ответ.

– Может, и способности. Вы лежите, лежите, Степан Сергеевич, – сказала она, заглянув в регистрационную карту. – Думаете, чуть-чуть отпустило, так уже и вставать можно?

Конечно, способности. Сейчас – такие же мимолетные, как прикосновения Марининых пальцев, но усатый Степан Сергеевич все равно их почувствовал.

– На врача шла бы учиться, – сказал он. – Молодая, самое время, кому ж учиться-то, как не тебе?

– Пойду, наверное, – кивнула она.

– Не ленись, не ленись, – назидательно добавил Степан Сергеевич. – Молодежь теперь как все равно одурела, только деньгу загребать. Что бог дал, о том совсем не думают. Сама потом будешь жалеть, вот помяни мое слово.

– Да какие у нас здесь деньги, – пожала плечами Марина. – Разве в больнице кто-нибудь из-за денег работает?

– И то верно, – вздохнул он.

Степан Сергеевич Евстафьев оказался последним ее пациентом на сегодня. Рабочий день был окончен, и Марина чувствовала себя слегка усталой после ночного дежурства и целого дня беспрерывной беготни. Медсестер катастрофически не хватало – впрочем, так было всегда, – и она одна вертелась там, где положено было работать троим.

Но это было даже хорошо: меньше оставалось времени на то, чтобы размышлять о равномерном течении жизни – о том, что нагоняло на нее неизбывную тоску.

А мысли эти наваливались на нее сразу, как только она выходила из больницы. Марина медленно шла домой по неширокой, сбегающей к реке улочке и думала о том, что ей уже двадцать три года, а жизнь ее идет точно так же, как у всех одиноких медсестер – все равно, двадцатилетних или сорокалетних. Работа, необременительные домашние заботы – много ли надо одной! – немного больничных сплетен и слухов, то завистливо-злобных, то привычно-равнодушных, потом – тихие, неотличимые друг от друга вечера за книгами или у телевизора. И тягучее, как у всех, однообразие…

Однажды она рассказала об этом Нине Прокофьевне из терапии: несмотря на внешнюю суровость и басовитый голос, та была отзывчива, Марина сразу это почувствовала.

– А ты влюбись, – спокойно посоветовала Нина Прокофьевна. – Молодая девка, чего тебе? Все при тебе, и парни за тобой бегают. Вот нашла себе заботу – жизнь однообразная! Мне б твои годочки, Мариша!..

Марина только вздохнула, выслушав этот нехитрый совет. Зря разболталась, разнюнилась перед Ниной. Ну что толку в чужих советах? Какое такое откровение она надеялась услышать?

Все правильно говорила Нина Прокофьевна. Хотя Марина была не из тех ослепительных красавиц, которые отбою не знают от кавалеров, но и за ней не прочь были приударить не самые последние парни. Дело было не в отсутствии поклонников.

Дело было в ней самой.

Двадцатитрехлетняя медсестра Орловской областной больницы Марина Стенич не только никогда не была влюблена, но даже и представить себе не могла, как это можно влюбиться и в кого. И ни книги ее не убеждали, ни фильмы – она была сама по себе, и любовь была не для нее.

– Приехали, тетя Марина! – Катюшин голос вывел ее из задумчивости. – Смотрите, сколько яблок продают!

Действительно, у самого усадебного забора расположились женщины с ведрами, полными яблок – золотых, зеленых, красных.