Любовница коменданта - Семан Шерри (чтение книг .TXT) 📗
Но где бы я ни оказывался, я не мог убежать от нее. От этой девушки, моей племянницы. И найти ее я тоже не мог. Зато по ночам, стоило мне закрыть глаза, — она оказывалась со мной, рядом. Я протягивал к ней руки, но она ускользала из моих объятий.
Каждую ночь мне снилось одно и то же: я стою на берегу и зову ее, но корабль уходит все дальше и дальше от берега. И от меня. Я бросаюсь в темную воду. Зову ее. Я ощущаю ужасную тяжесть в ногах и леденящий холод воды. Одежда на мне намокла, и я все глубже и глубже погружаюсь в разбушевавшиеся волны. Я выпускаю из рук «Стоящих вдоль улиц мертвецов». Книжка у меня на глазах разбухает и превращается в плот. Я забираюсь на него и устремляюсь вслед за кораблем в открытое море.
Я зову ее. Машу руками. Девушка стоит на палубе.
Я уже почти рядом, но она не видит меня. Я окончательно выбиваюсь из сил. Вода становится еще холоднее. Глубже. Она заливает мне глаза. Я теряю сознание. От усталости. Когда я открываю глаза, корабля уже нет — он исчез. И она исчезла вместе с ним.
Каждый раз я просыпался с чувством неистребимой тоски и одиночества, независимо от того, была рядом Марта или нет. Случалось, я кричал во сне, тогда она тормошила меня и старалась утешить, говоря, что это всего лишь сон. Я отталкивал ее. Она все равно ничего не поняла бы. Стоило мне закрыть глаза, как над головой у меня смыкались волны. Иногда я заставлял себя не спать всю ночь, чтобы только не видеть этот сон, чтобы не дать «Мертвецам» утащить меня на дно. До последнего дня я продолжал искать девушку, но так ее и не нашел.
«Девушка найдена».
Телеграмма дрожала в моей руке. Я ухватился за спинку стула и сел. Я снова и снова перечитывал ее:
«Девушка найдена. Живет в снятом на лето домике. Адрес прилагаю. Судя по всему, не замужем. Ее имя — Рашель Сара Леви. Жду дальнейших указаний».
ГЛАВА 7
— Ну, наконец-то я вас догнал, — сказал отвратительный толстяк, остановившись перед моим столиком. — А вы шустрая птичка. За вами не угонишься.
— Простите, я…
— Не стоит втирать мне очки, — оборвал меня толстяк. Он уселся на стул и отодвинул в сторону мою чашку с кофе. — Я знаю, кто вы. Эй, голубушка, принеси сюда еще чашку кофе. И пару пончиков.
— Я не имею обыкновения обедать в обществе посторонних, — сказал я и, сложив салфетку, бросил ее на стол.
— Как же, как же. Вы имеете обыкновение делать кое-что другое, не правда ли?
Он проворно схватил мою руку и прижал ее к столу. Потом приподнял полу пиджака, под которым за поясом торчал пистолет.
— А теперь будьте паинькой и сидите смирно, пока я выпью кофе и съем пончики, — прошипел он. — Нам предстоит кое-что обсудить. Поговорим как мужчина с мужчиной. Как джентльмен с джентльменом.
— Вы будете платить отдельно? — спросила его официантка.
— Нет. Внести это в счет моего приятеля. А ты хорошенькая. Когда ты заканчиваешь работу, крошка?
— Вам угодно еще что-нибудь, сэр? — спросила официантка, повернувшись ко мне.
— Ему много чего угодно, только ты вряд ли сможешь ему это дать.
— Нет, благодарю вас, ничего, — ответил я.
Официантка отошла, окинув моего собеседника неприязненным взглядом.
— Итак, с моей точки зрения, ситуация выглядит следующим образом, — сказал он, чавкая и осыпая стол крошками.
— Боюсь, у нас с вами разные точки зрения, — проговорил я. — Мы с вами незнакомы, и, признаться, меня это вполне устраивает. Я уже закончил обед и не имею ни малейшего желания продолжать этот разговор.
— Вот как, ваше высокоблагородие? Может, вам предпочтительнее схлопотать дырку в животе? Или, может, вам угодно узнать, какое вознаграждение за вас обещано? О, ваша голова оценивается в кругленькую сумму. Чтобы я ее мог получить, вам вовсе не обязательно оставаться в живых. — Он улыбнулся. — Я так и знал, что эта новость отобьет у вас желание встать и уйти.
Он высыпал в чашку все содержимое сахарницы и с шумом втянул в себя густую жидкость. Потом принялся за второй пончик, выпачкав подбородок джемом. Его живот вместе с пистолетом с трудом умещался под пиджаком.
— Что вам нужно? — спросил я.
— Вот это уже другой разговор. А сами вы как думаете?
— Понятия не имю.
— Бросьте прикидываться. Вы умный человек. Как-никак бывший начальник. Попробуйте угадать.
— Я не привык играть в шарады. Говорите, что вам нужно.
— Нет, попробуйте сами догадаться.
— Говорите же.
— Да будет вам, господин начальник. Угадайте. — Он осклабился, обнажив щербатый рот.
— Позвольте дать вам один совет.
— Совет?
— Да. Это единственное, что я могу для вас сделать.
— Подумать только! Он собирается давать мне советы! Вот это да! Я не знал, что вы такой шутник, начальник.
— Не называйте меня начальником. Позвольте поделиться с вами одной мудростью, которую я усвоил…
— Совет! Вот насмешил!
— Ложь, повторенная много раз, становится правдой.
— Правдой? — прыснул он, забрызгав рубашку кофе. — Это не имеет отношения к правде.
Он ошибался. Это имело прямое отношение к правде. В мире не существует ничего, кроме правды. Порой мне даже кажется, что я остался в живых для того, чтобы рассказать правду.
— Хочешь услышать правду? — спросил Дитер, когда на моей машине мы объезжали лагерь. — Ты намного храбрее Филина.
— Что? Храбрее Генриха? Что ты несешь?
— Он приезжал к нам на прошлой неделе, я уже рассказывал тебе об этом. Решил посмотреть, как проводятся массовые расстрелы.
— Как проводятся расстрелы? Но почему? Вы проводите их как-нибудь по-особому?
— Да нет, — ответил Дитер, глядя из окна на шеренги заключенных, собранных для очередной переклички. — Как всегда. Тем не менее он приказал мне и моим людям отобрать сотню пленных. Мужчин и женщин. И вывести их на плац.
— Женщин тоже?
— Да. Он хотел, чтобы мы их расстреляли. В его присутствии.
Дитер передернул плечами, когда машина остановилась, пропуская группу заключенных. Один из них упал. Охранник спустил собаку, и она тотчас же набросилась на него. Я сделал водителю знак ехать вперед. Водитель нажал на клаксон. Охранники отогнали заключенных в сторону, давая машине возможность проехать. Когда мы завернули за угол, Дитер поднял стекло.
— Как только были сделаны первые выстрелы и убитые повалились на землю, Генриху стало дурно.
— Не может быть!
— У него закружилась голова.
— Невероятно.
— Он чуть не грохнулся в обморок, но в последний момент все-таки взял себя в руки.
— Но ведь это был всего лишь расстрел.
— А потом, ты только послушай, Макс, он стал орать на стрелков моего подразделения.
— Что?
— Он орал и на них, и на меня. За то, что мы не умеем как следует целиться.
— Но вы же отменные стрелки. Что значит «не умеете целиться»?
— Несколько женщин были только ранены. Они остались в живых.
— Поэтому он и стал на вас кричать?
— Да. Будто мы сделали это умышленно.
Он постоянно повторял нам, чего от нас ждут Как нам следует поступать, думать, во что верить Он твердил, что мы войдем в историю как спасители немецкого народа. Он внушал нам, что нас связывают не только общие чаяния, надежды и мечты — нас связывают кровные узы.
— Мы станем обществом, спаянным кровными узами. Мы — представители арийской расы. В наших жилах, в наших сердцах пульсирует чистая кровь. Мы должны быть проворны, как гончие псы. Несгибаемы, как подошва сапога. Тверды, как сталь Круппа. Несгибаемы. Тверды. Чисты. Только чистокровные арийцы способны презреть истину. И отстоять ее любой ценой.
— Мы исповедуем иные истины, нежели вы, — заявил сдан из стоящих передо мной пленных.
Их было семеро, грязных, одетых в окровавленные лохмотья. Один из них едва держался на ногах. Среди них был подросток и коротко стриженная женщина. Она плюнула мне в лицо, когда я подошел к ней. Мой адъютант залепил ей пощечину.
— Где вы их обнаружили?
