Чёрный лёд, белые лилии (СИ) - "Missandea" (книги бесплатно без регистрации .TXT) 📗

И потому ещё, что ― слышится ей, должно быть ― спустя бесконечные секунды-века Антон шмыгает носом, как мальчишка, осторожно, невесомо кладёт ладони на её лопатки, будто боясь сломать, и прижимается подбородком к её шее, порывисто выдыхая в неё. Потому, что вдруг подтягивает её к себе, наверх, так, что землю Таня чувствует только кончиками пальцев, и обнимает крепко-крепко.

Пара кое-как сросшихся рёбер отчаянно протестует.

Таня ― ни капли.

― Как ты? ― неслышно прошелестела она. Антон не ответил: он всё не разнимал рук, плотно сомкнутых у неё на спине. И дышать тоже, казалось, перестал совсем.

― Только не её, Господи, ― вдруг хрипло, отрывисто прошептал он. ― Только не её…

Только не её…

Двадцать девятое октября, пять вечера, и Таня вдруг с удивительной ясностью и простотой видит: что бы теперь ни произошло, что бы они ни говорили друг другу, как бы ни ссорились, сколько бы ни врали, ― он навсегда останется человеком, сильнее которого она не полюбит никого.

И, Господи, просто… просто…

Только не его, Господи.

Только не его.

Антон, наконец, чуть ослабил хватку, позволил Тане встать на землю, но и тут не отпустил ни на секунду, будто боялся, что она испарится. Придерживал под локти, сильно-сильно сжимая пальцы. И смотрел…

Смотрел совсем новыми глазами, не теми, что были минуту назад. Таня смотрела тоже и не узнавала: между этим Антоном, непривычно светлым, живым, лучащимся изнутри, и тем, ощетинившимся, мрачным, загнанным в угол, ― будто тысяча лет.

― Как ты? ― повторила она, зачарованно глядя в горящие чёрные глаза. Антон с трудом разомкнул спекшиеся губы, несколько раз двинул ими, будто ни звука не мог произнести, и прошептал наконец:

― Ни есть не мог, ни спать. Веришь?

Голос хриплый, усталый. И в глазах ― такая серьёзность и доброта. Улыбка у Тани получилась сама собой: помнит…

Всё это одновременно так далеко и так безумно близко. Чисто убранный кубрик, стул посреди него, а на стуле ― Калужный, с довольной до невозможности мордой, в грязных берцах, сидит, закинув ногу на ногу, смотрит колко и нахально. Кривит губы. Какая-то нелепая, запальчивая перепалка, а потом из какой-то папки у него на коленях выскальзывают на пол большие Танины фотографии. Те самые. Уродские. «Нет, это я так с собой ношу. Ни есть не могу, ни спать, веришь?» ― тянет он с насмешкой.

Тогда-то она, конечно, ответила какую-то гадость.

Тот Антон и этот ― одно. Одно ― и её. И всё, кажется, встало на свои места, потому что Таня почти задохнулась от охватившей её нежности. Антон здесь. Антон всё ещё здесь, и он всегда будет здесь, и это тот самый Антон, что готов был впечатать её головой в стену, и тот самый, что готов пойти за неё и в огонь и в воду. В груди разливалось огромное, необъятно огромное тепло. Как его высказать, она не знала, поэтому ответила просто и вместе с тем так серьёзно:

― Верю.

― Таня!

Сзади подбежали запыхавшиеся девочки. Она обернулась, не отходя от Антона. Прижалась к нему боком, чтобы чувствовать: он здесь. И улыбнулась им порывисто, счастливо, широко: как хорошо-то!..

― Таня, ну что же ты, я же просила! ― воскликнула Валера почему-то очень напуганно. Остановилась в нерешительности, рвано вздохнула и бросила на Антона взгляд, полный паники и отчаяния. ― Антон Александрович, вы…

― Всё хорошо, Лера, ― быстро выдохнул он. Таня подняла голову, посмотрела через плечо, поймала его дрожащее, тёплое выражение глаз. Что-то в Антоне ещё было не так; что-то тревожное, загнанное, нервное по-прежнему таилось и в тембре его голоса, и в неровных взмахах ресниц. Но смотрел он прямо, мягко и тепло. Он здесь. Она здесь. С остальным они как-нибудь разберутся.

И это «Лера» ― как хорошо звучит! Таня улыбнулась. Да ведь он никогда не звал так Валеру. Всё «Ланская» да «Ланская», а если под горячую руку попадётся, так «психопатка» или «больная»…

― Да вы подружились! ― радостно воскликнула Таня. Валера улыбнулась как-то болезненно, снова взглянула на Антона и сказала негромко:

― Да. У нас… было много общих тем для разговоров.

― Да, мы очень с ним подружились, даже два раза чай ходили пить! ― тут же весело заявила Машка. ― Мы уже почти с товарищем старшим лейтенантом закадычные друзья! ― уверила она и тут же замолчала, с опаской глядя на Антона: ясно, что подобная реплика вряд ли пришлась ему по вкусу. Но Антон молчал, глядя куда-то вниз. На губах его остановилась тихая, неверящая улыбка. Сам он был где-то совсем далеко.

Таня только осторожно сжала его ладонь: я здесь. Всё будет. Мы всё успеем, всё обсудим.

― Ну, я уж бачу, что вы спелись. Яка драма, и в кино ходити не треба, ― Коваль, ехавший с Таней с последнего перегона, вырос будто из-под земли. Улыбнулся своей розовощёкой, кругленькой, ладной улыбкой, потянул Антона за рукав.

― Гарна, гарна дивчина, панове, ничего не скажешь, но идти потребно. Ну, девицы, будьте здорови! Антон, пишли, чи що?

Но на этом лимит приятных встреч на сегодня не закончился: из толпы возник лейтенант Назаров, всё такой же весёлый, задорный, всем своим видом доказывающий, что война ― это тоже жизнь, и жизнь по-своему неплохая. Разве что похудел он немного, но и это белокурому лейтенанту было к лицу.

Кхм. Старшему лейтенанту, между прочим.

― Вот обязательно каждый раз убегать? Где тебя носит?! Никитин срочно приказал тебя…

Голубые, детские глаза Назарова остановились на ней, и он едва не поперхнулся своими словами. Таня улыбнулась, кивнула головой, радостно подняв брови:

― Товарищ старший лейтенант.

― Солов… ― звуки будто застревали где-то в его глотке. Назаров откашлялся, молниеносно взглянул на Антона. ― Соловьёва?..

― Вроде... того, ― поражённо отозвался тот, улыбаясь легонько. Губы у Антона тоже дрожали.

― Лисёнок, идём, а? ― спросила Валера, беря Таню под руку. Старший лейтенант Назаров исподлобья посмотрел и на неё, чуть двинул бровями, мол, ну? Валера едва заметно опустила ресницы ― нормально. Таня насторожилась, сжала Валерину руку сильней: просто так люди не понимают друг друга без слов. Очень интересно…

― Очень, очень рад тебя видеть, Таня, ― поспешно заговорил Назаров. ― Мы тут все, знаешь, без тебя… очень скучали. Особенно эти товарищи. Очень не хочется отвлекать вас, но, Тон, идти бы надо, Никитин срочно сказал.

― Да, я… иду, ― проговорил Антон. Ещё раз бросил на Таню мягкий, пристальный, отчаянный взгляд, будто хотел её всю запомнить. Таня ещё раз успокаивающе коснулась его запястья ладонью.

― Ну що за мелодрама, наворкуетесь ще, пишли, хлопцы!

Их спины уже почти скрылись в пестрящей камуфляжем толпе, когда Таню вдруг кольнуло что-то изнутри: нет, нельзя его так отпустить! Нужно… что-то ещё нужно… Нужно увидеть его спокойные, добрые глаза, увидеть, что он в порядке, а раньше никак нельзя уйти. Снова вырвавшись у Валеры, она в несколько десятков шагов догнала их, просунула руку под руку Антону. Он вздрогнул, обернулся к ней, остановился. Через несколько секунд второй рукой накрыл её ладонь.

Таня, право, и не знала, что сказать — просто смотреть бы и смотреть, как светятся у него глаза…

― Ан-тон, ― просто сказала она.

Так просто, оказывается.

Всё так просто…

― Почему ты так говоришь? ― улыбнувшись, спросил он.

― Я тебе всё-всё расскажу. Слушать устанешь. Ну, хочешь?

― Хочу, ― быстро кивнул Антон, вдруг сжал её руку сильней, посмотрел прямо, честно. ― Я не знаю, на сколько меня сейчас выдернут… Но ты приходи вечером, Таня. Пожалуйста, приходи.

И в этом «пожалуйста» столько горечи, столько невысказанного, что и слов больше никаких не нужно было. Таня порывисто вдохнула, быстро прильнула к его груди, руками уцепилась за ворот бушлата.

― Конечно, приду. Ещё как приду, ты меня выгонять замучаешься…

Родной мой, бедный мой, усталый мой…

Её приобняли за плечи. Таня подняла подбородок, чтобы видеть его лицо: брови болезненно сдвинуты, глаза закрыты, губы ― одна тонкая полоска, и всё такое бледное, с такой глубокой, несоскребаемой усталостью, с таким отчаянием, будто в последний раз её видит.