Обуглившиеся мотыльки (СИ) - "Ana LaMurphy" (читать полную версию книги .TXT) 📗
Миранда мертва. Миранда мертва! Мертва! Ее больше нет. Никогда не будет. Она умерла в сорок с лишним лет
в своей постели лишь потому, что пришел срок. Миранда мертва, и последние надежды сохранить семью разбились вдребезги. Миранда мертва, а под ванной до сих пор валяется тот пустой пузырек.
— Мне не нужны были подарки, которые мне дарил отец, — прошептала она, не в силах больше контролировать свои эмоции, сдаваясь в плен чувств. — Или цветы. Или что-нибудь еще. Все, чего я просила — взаимности. Взаимности, Тай! Каждый гребанный раз, когда рушился этот чертов мир, я мечтала о друге, которому могла бы позвонить, который мог бы меня поддержать! И каждый чертов раз этого друга не находилось! Понимаешь? Его не находилось!
Она схватилась за голову в отчаянии, зарылась руками в волосы — этот жест уже не в новинку. Будь тут Сальваторе, он бы его подметил.
Приступы рыдания сотрясали. Ложь расползалась, все поглощая в канву своей серебристой паутины, блокируя попытки выбраться или пошевелиться. Елена открыла глаза, снова выпрямляясь. Она ринулась к выходу, потом — к Тайлеру, потом снова к выходу. Ее бросало в жар, бросало в холод. Ее душа то порывалась простить все, то протестовала, то разрывалась, то вновь становилось цельной.
Ее метания становились причиной его боли. Он сжимал зубы, следя за движениями своей возлюбленной.
А потом возлюбленная остановилась, устремляя взгляд на какую-то только для нее зримую точку зрения. Цепочка выстраивалась само собой. Она выстраивалась, а последние терзания и мечты рушились — соблюдался баланс, будь он неладен.
Бонни вступила в эту феминистскую организацию, Тайлер ей помог, а в это время Елена давилась таблетками в ванной. Сальваторе откачал девушку, забрав ее под свое крыло, выходив, вылечив, высмотрев. Доберман лишь выполнял свою работу, лишь исполнял просьбу друга.
Друг же постоянно исчезал, помогая Бонни, когда та, которую он якобы любит, пыталась совершить суицид, когда ее избивали, когда ее душу пачкали грязными словами, а тело кромсали липкими прикосновениями. Каждый раз выбор совершался в пользу Бонни. Каждый раз Деймон вытаскивал из пропасти. Каждый раз Локвуд обманывал, заставляя Елену мучиться терзаниями совести за то, в чем она не виновата. Ведь к Деймону не было влечения. Был интерес. Были мысли о нем.
Этого всего не было бы, будь Тайлер рядом.
Девушка резко обернулась. Кривая улыбка исказила ее губы, а дым взгляда развеялся. Осталось то, что скрывалось за пеленой загадочности — сумасшествие. Красивая кукла, с красивым личиком, поломалась. Снова.
— А я-то думала, что нашла друга в тебе.
Он резко схватил ее за талию, привлекая к себе.
— Ты нашла его, Елена! Послушай, ничего не было! Я только тебя люб…
— Да не ебет! — выплюнула она, хватая парня за руки, чтобы скинуть их с себя. Сейчас ей хотелось избить или быть избитой. Она чувствовала что «нечто» разрывает ее изнутри. И больше нет шансов и возможностей противиться этому чувству. — Мне не важно было что-то или нет! Ты сделал выбор, Тайлер! Ты сделал свой выбор!
Она начала брыкаться. Избавиться от его объятий хотелось сильнее, чем взвыть раненным зверем. Избавиться от него самого хотелось сильнее, чем расцарапать кожу озлобленной пантерой. Из ее груди вырывались хрипы и крики, но Локвуд был силен. Слишком силен и слишком влюблен.
— Послушай же ты! — он резко схватил ее за плечи, акцентируя внимание на себе. Елена замерла на доли секунд. Она была неистова, обезображена и еще более притягательна, чем раньше. — Я люблю тебя, ты слышишь меня?! Люблю! Это означает, что я не стану предавать тебя!
Снова образ умершей Миранды, потом воспоминания закружили черными воронами: таблетки, Деймон, темнота, раздирание кожи, избиение, клубы, крики, истерики, ссоры, опустошение! Это завертелось, закружилось, вихрем снося все вокруг. Прежний мир сыпался, как карточный домик.
— Нет! — вскрикнула Елена, отталкивая Тайлера что есть силы. Силы в припадке ярости было достаточно. – Нет!!! — еще громче. — Ты бросил меня. Выменял меня на Бонни. Ты уже предал меня!
«Как отец», — продолжил внутренний голос. Как отец. Вот что было первоосновой всего безумия. Можно было бы простить не к месту примененный альтруизм Локвуда. Можно было простить оплошность Бонни, сознаться в своих грехах и сделать шаги на пути к примирению, ведь только упав на самое дно, мы можем вновь возвыситься.
Но обида, оставшаяся еще от предательства отца, смешалась с новой обидой, лентами вплетясь в сознание, в душу. Елена не хотела видеть в Локвуде своего отца, не хотела прощать этого поступка, не хотела снова чувствовать себя использованной. Где-то на задворках сознания пульсировала мысль, что это неправильно, нелогично и подло.
Только вот воспоминания об отце были ярки и живы. Боль от потери матери резала каждый день. Угрызения совести не утихали. И это в совокупности лишало способности трезво мыслить.
— Я устала, — шепотом на вдохе. — Я хочу домой. Отпусти меня, — выдох. Она сжалась, закрывая глаза и затаив дыхание. Тайлер убрал руки. Он не хотел этого делать, потому что понимал: после случившегося Елена его не простит.
Но удерживать Тайлер не умел.
— Я отвезу тебя, — тихо произнес он. Зачем пытаться останавливать? Зачем пытаться что-то доказать? Эмоции ведь не оставили и шанса для того, чтобы быть услышанным и понятым.
Девушка отступила назад. Она выше подняла подбородок. Слезы вновь стали скатываться по лицу. Во взгляде опять появился дым. А вокруг самой девушки образовалась умертвляющая, холодная пустошь.
— Разве ты не понял? — первые шаги по осколкам для обоих болезненны. Болезненны и мучительны. Но это не помешает им научиться танцевать на стеклах. — Все кончено, Тайлер.
Он отрицательно покачал головой, сделав шаг вперед, протягивая к девушке руки, но та лишь отступила на шаг назад. Красивое личико Мальвины скривилось из-за рыданий и гримасы боли. Елена сбросила свою фальшь. Открылась другая грань ее души, которую не узрел ни Тайлер, ни Бонни, ни даже Деймон.
Гилберт не умеет прощать.
— Я не могу, — прошептала она, — не могу смотреть тебе в глаза и понимать, что когда я была в ванной… Не могу быть с тобой, потому что ты такой же, как мой отец. Пожалуйста, просто позволь мне уй…
Ее голос сорвался. Слова скомкались. Фраза оборвалась. Крики и стоны больше не издавались. Шумел лишь ветер. И завывала тоска где-то в подворотнях… А Локвуд с широко распахнутыми глазами смотрел на Елену и не верил, что эта девочка только что разбила ему сердце. Что ему вообще кто-то был способен разбить сердце. Она развернулась к выходу. Медленно и плавно, словно боясь, что потеряет сознание от резкости. Она сделала пару шагов, но тут же ощутила вновь объятия Локвуда. Он сжал ее так сильно, что стало больно. А сил сопротивляться не осталось.
Пустыми глазами Елена вглядывалась в пустоту, не шевелясь.
— Прости меня, — выдавил он, стараясь передать Мальвине свое тепло. Тепло не переходило. — Я люблю тебя, Елена! Черт возьми, я люблю тебя!!!
Пауза. Секундная. Где-то завыла собака.
— Если не отпустишь меня, то больше никогда не увидишь, — железно, безапелляционно и сухо. И Тайлер ощутил, что в него будто вонзились чьи-то шипы или иглы. Во все тело разом.
Елена продолжала вглядеться в мертвую вселенную. В пустоте есть смысл… Должен быть.
Он не убрал руки. Девушка сама скинула их. В очередной раз. Она снова скривилась от боли, от слез, от отвращения и пошла к выходу.
С каждым шагом ей хотелось идти быстрее и быстрее. С каждым вдохом ей хотелось сделать вдох еще глубже. Хотелось закричать, рухнуть на землю и больше не подниматься. Пусть ее накроют пласты грязного ноябрьского снега, если он выпадет. Накроют пласты лжи, жестокости, безразличия и одиночества. Пусть ее растопчут подошвы чьей-то обуви, пусть растерзают вороны и собаки.
Уже все равно как-то.
— Елена! — в пустоту кричать бессмысленно, но почему-то всегда очень хочется. — Ты не можешь уйти от меня! — не крик, а дикий ор. Тайлер Локвуд проходит тему «Душевные терзания» впервые. У него кружится голова. Подкашиваются ноги. — Ты не можешь!!!
