Долина забвения - Тан Эми (библиотека электронных книг TXT) 📗
Мы с Волшебной Горлянкой тихо переговаривались, для чего ей требовалось все ее самообладание. Горничная Лазури казалась ей подозрительной: Волшебная Горлянка один раз уже застала ее за подслушиванием. Чтобы она не затаилась под нашими окнами, Волшебная Горлянка пустила среди прислуги слух, что видела здесь призрак женщины с глазами, выпученными от удушья. Но даже с такими предосторожностями мы предпочитали говорить шепотом. Кто знает, какой еще служанке из тех, кто прислуживал членам семьи, живущим в другой части дома, вздумается подслушать? Обычно я волновалась насчет горничной Помело, но та забеременела от пожилого жителя Лунного Пруда, и он выкупил ее у Вековечного. Но Лазурь не позволит Помело потратить эти деньги на другую горничную.
Пока Вековечного не было дома, наша жизнь становилась легче. Мы втроем — я, Волшебная Горлянка и Помело — вспоминали былые времена: иногда с тоской, иногда со смехом. Рассказывая друг другу истории о наших любимчиках, мы не вспоминали об унижениях. В чуланах нашей памяти хранились воспоминания почти обо всех клиентах, покровителях, любовниках, куртизанках и мадам. Нам не трудно было выбрать тему для долгого разговора: это могла быть беседа о грубых мужланах, о щедрых клиентах, добродушных покровителях, юношах, чьи сексуальные аппетиты не знали границ. Мы соглашались, что у каждой из нас был покровитель, с которым наша работа казалась отдыхом, которого мы любили, за которого мечтали выйти замуж и который позже заставил нас разочароваться в любви. Я рассказала Помело о Верном.
Когда-то я поклялась, что больше не буду о нем думать, но невозможно было сдержать поток воспоминаний. Он знал меня с семи лет и видел, как я изменилась с тех пор, когда была избалованной американской девчонкой. Верный Фан понимал, чего я от него хотела и чего хотела от любого из мужчин. Он страдал от моих подозрений, от постоянных требований быть со мной честным. Я вспомнила, что он советовал мне не отвергать чужую доброту, учиться распознавать любовь. Оглядываясь назад, я понимала, что он действительно очень любил меня, но по-своему, а мне хотелось большего. Хорошие воспоминания о нем стали подарком судьбы.
Но лучшие воспоминания, конечно, были об Эдварде и Флоре. Они же были и самыми грустными. Мы хранили наши истории о великом горе как самые драгоценные. Они были доказательством любви, и я рассказала Помело и Лазури многое из того, от чего у меня болело сердце.
Однажды я проплакала весь вечер, вспоминая о малышке Флоре. Это было восемнадцатого января, в ее седьмой день рождения. Мы с Волшебной Горлянкой говорили о том дне, когда она появилась на свет: «Помнишь выражение лица Эдварда, когда он ее держал? Помнишь день, когда она увидела, как муха моет лапки?» Я надеялась, что Флора теперь счастлива, и боялась, что она совсем меня не помнит. Внезапно за окном кто-то чихнул, и я быстро распахнула ставни. Я увидела убегающую служанку Лазури. Она видела мои слезы.
В Шанхае, не зная, что Вековечный собирается ухаживать за мной, я свободно говорила с ним об Эдварде. В конце концов, я думала, что он изливал на меня свою тоску по Лазури. Я признавалась ему, что всё, что мы с Эдвардом делили, останется в моей памяти навсегда: как мы говорили об инстинктивной настороженности птиц или о том, как наши глаза меняют цвет. Это были простые, повседневные вещи. Вековечный восхвалял любовь Эдварда ко мне, называл его «твой возлюбленный муж» и поощрял мои разговоры о нем. Он сказал, что мы товарищи по несчастью, и я согласилась, не понимая, как опасно заявлять будущему любовнику, что я никого так не полюблю, как того, кто уже умер.
После того как мы с Вековечным стали любовниками, он нежно спросил, думаю ли я еще об Эдварде. Я призналась, что да, но быстро добавила, что о нем самом я думаю гораздо чаще. Вековечный расплакался от радости. Постепенно мне стало понятно, что он не хочет, чтобы я вспоминала о прошлом. И я перестала упоминать об Эдварде. Со временем мне пришлось лгать, что я не помню ни одного счастливого мгновения, связанного с другими мужчинами. Вековечный хотел, чтобы все выглядело так, будто моя жизнь началась только с его появлением, что только ему адресованы все мои чувства. Но служанка Лазури увидела истину: мои слезы. Она расскажет Лазури, а та наградит ее.
— Лазурь рассказала мне, что ты плакала, — сказал мне ночью Вековечный, когда лежал в моей постели. — Тебе грустно, любимая? — казалось, он беспокоится обо мне.
— С чего бы это? Возможно, она услышала, как я пою. Вечером я пела грустную песню.
— Спой ее мне.
Я растерялась:
— Мне неловко. Я уже не могу петь так же хорошо, как в цветочном доме. Мне нужно сначала потренироваться, чтобы не навредить твоим ушам своим мяуканьем.
— Все, что ты делаешь, очаровательно. И если оно несовершенно, оно еще более чарующе, — он обнял меня. — Пой. Я не отпущу тебя, пока не споешь.
Я собралась с мыслями и, к счастью, вспомнила глупую американскую песню, которую всегда ненавидела. Цветочные сестры часто слушали ее на патефоне и танцевали фокстрот, после чего песня застревала у меня в голове на многие дни. Теперь я напела слова этой песенки по-английски настолько грустно, насколько было возможно:
@
Одинокий маленький китаец
Вещи собирает, скоро отплывает
На огромном корабле.
Как скучать он будет по родной земле.
Час его настал
Покидать причал,
И сквозь слезы он поет:
«Прощай, Шанхай!»
@
Вековечный захлопал в ладоши:
— Твой голос все так же прекрасен. Но что значат эти английские слова? Я понял только фразу «Прощай, Шанхай».
— Это песня о грустной девушке, которая покидает свою семью в Шанхае.
— Ты поешь ее, потому что скучаешь по Шанхаю?
И куда приведет меня эта неудачная песня?!
— Вряд ли я вообще по нему скучаю, — ответила я.
— Правда? Значит, ты скучаешь по чему-то другому. Чего тебе не хватает больше всего? Приемов, красивой одежды, превосходной еды?
Я пыталась придумать что-нибудь безобидное:
— Я скучаю по свежей морской рыбе, вот и все.
Он погладил меня по щеке, а когда я подняла на него взгляд, спросил:
— Ты скучаешь по мужчинам?
Я села в кровати.
— Как ты можешь задавать такие вопросы?
— Тебе стыдно признаться в этом, любимая?
— Я не тоскую о прошлом, — сказала я твердо. — Просто я удивилась, что ты вообще о таком спросил.
— Но почему ты отводишь взгляд? — он повернул мое лицо к себе. — Я думаю, тебе нравится вспоминать некоторых твоих мужчин. Определенных мужчин.
— Никого из них. Это была просто работа.
— Но с некоторыми тебе было хорошо. С красивыми, обаятельными. Например, с Верным Фаном. Он ведь был у тебя первым?
У меня перехватило дыхание. Как он об этом узнал? Верный хвастался перед ним? Наши разговоры подслушала служанка Лазури?
— У меня к нему не осталось особых чувств, — сказала я.
— Но женщины всегда любят своих первых мужчин, — возразил Вековечный. — Должно быть, все эти годы ты привечала его не как обычного клиента. Он гораздо успешнее меня и, должно быть, дарил тебе превосходные подарки. Посмотри на меня. Он красивее, чем я?
Вековечный прижал мои руки, не давая двинуться, и пристально смотрел на меня. Я чуть отвернулась.
— Ты сейчас думаешь о нем? Почему ты отвела взгляд? Тебе нравится представлять, что мой член — это его член? Повернись, чтобы не видеть моего лица.
Не успела я ответить, как он перекатил меня на живот и взял меня, как безумная обезьяна, с криками и хрюканьем. Казалось, он сошел с ума.
Следующей ночью Вековечный казался спокойным, но я была настороже. Мы говорили о его сыне, о том, каким высоким он вырос. Голос Вековечного был ласковым. Он восхвалял усердие сына в учебе, перечислял его умные высказывания. И когда он раздел меня и потянул в постель, он был в приподнятом настроении. Но в считанные секунды Вековечный помрачнел. Обхватив меня руками и ногами, он тяжелым взглядом уставился мне в глаза. Он молчал, но я чувствовала, как он проникает в мои мысли, уничтожает их, заменяет своими.
