Долина забвения - Тан Эми (библиотека электронных книг TXT) 📗
Мы перешли мост и наконец попали на тропу, которая поднималась на Небесную гору. Всего через десять минут подъема Вековечный объявил, что мы дошли до нужного места. Перед нами открывался вид на черепичные крыши домов, рисовые поля, небольшие навесы. Я сказала Вековечному, что не устала и что мы можем подняться выше.
— Дальше тропу перекрыли оползни и обломки скал, — сказал он. — Путь слишком опасен.
— Зачем же ты обещал мне чудесные красоты, открывающиеся с высоты, где плывут облака?
— Нам не нужно подниматься выше, чтобы достичь чудесных высот, — ответил он. — Мы прямо здесь можем заняться любовью, и ты сможешь кричать так громко, как захочешь. Никто тебя не услышит, — он похлопал себя по паху. — Видишь, что ты со мной делаешь? Мой меч уже занесен. Он уже поднялся из ножен и хочет вонзить свое могучее острие в твои нежные глубины, чтобы твой зад стал его рукоятью.
Я едва удержалась от смеха, слушая, как он витиевато изъясняется, пытаясь меня возбудить.
— Только ты порождаешь во мне такое неистовое желание, — сказал он, — Я никогда не просил Помело подняться сюда со мной.
— У Помело забинтованы ноги, — заметила я. — Она просто не смогла бы сюда дойти.
— Об этом я не подумал. И это только доказывает, что я никогда не испытывал такого желания. Скорее снимай платье! Я сгораю от мучительного ожидания!
Я показала на острую гальку, которой была усыпана тропинка, и заметила, что из нее выйдет довольно убогая кровать.
— Вы, шанхайские девицы, такие избалованные! Тогда повернись ко мне задом и наклонись к тому камню. Я войду в тебя сзади. Ты уже мокренькая?
В Шанхае он занимался сексом так осторожно, что его можно было даже назвать неуклюжим. Но сейчас он говорил о сексе с отвратительной грубостью.
— У меня месячные, — соврала я. — Мне было неловко тебе в этом признаться.
— Но ты должна рассказывать мне обо всем, — сказал он нежно. — И неважно, о чем пойдет речь. Мы договорились делиться всем, что у нас есть, — мыслями, телом, душой, — неожиданно его тон стал жестче: — Ничего не утаивай от меня, Вайолет. Ничего! Поклянись мне сейчас же!
Я кивнула, чтобы не распалить в нем гнев, и он снова стал нежным. Он велел мне опуститься на колени и удовлетворить его ртом. Кончил он в считанные секунды.
На обратном пути он обращал мое внимание на примечательные места, которые я не оценила при подъеме: на дикую яблоню с кислыми плодами, на пень, оставшийся от гигантского дерева, на могильные холмики, усеивавшие склон горы. Я притворялась, что мне все это крайне интересно, а сама искала взглядом ту дорогу, о которой Волшебная Горлянка недавно узнала от служанки Лазури. Все служанки обменивались слухами о своих госпожах, и так как они думали, что Волшебная Горлянка — моя служанка, ей доставались те же сплетни о делах в доме, что и остальным. По ее словам, каждые три-четыре недели Вековечный сообщал Лазури, что собирается нанять повозку и поехать проверить свою лесопилку, которая находится примерно в двадцати милях от деревни. И каждый раз Лазурь просила, чтобы он не «проверял» новых куртизанок и не привозил их домой. Служанка утверждала, что Лазурь никогда не была в городе. Она даже за пределами Лунного Пруда никогда не бывала. Но слуга, про которого все знали, что он ее не слишком-то тайный любовник, обещал, что когда-нибудь увезет ее отсюда. Она считала, что подобное предложение было равносильно предложению о замужестве.
Любовник слышал, что до города легко добраться.
— Нужно пройти по главной улице через деревню, перейти через мост и идти прямо, пока не выйдешь на довольно широкую дорогу. Дальше нужно держать путь на запад, в сторону слепящего солнца, идти где-то двадцать миль или пока дорога не закончится — и вы окажетесь в городе Ван.
По словам слуги, это был настоящий городок, а не деревня. Там даже были магазины, бордель и работающий речной порт. Сам он всего этого не видел, так как в городке этом еще не был. Но один-два раза в год через Лунный Пруд проходили путешественники, едущие в город Ван или из него. Они останавливались в Лунном Пруду ненадолго, но этого времени слуге хватало, чтобы вытянуть из них информацию о мире за пределами деревни, которую он никогда не покидал.
В своем воображении я рисовала лодки, которые можно было найти в том порту. И мне было неважно, куда они направлялись. Я просто поплыву на одной из них так далеко, как только возможно. Там должен быть еще один город, и в том городе, вероятно, будут и другие дороги, ведущие к водным путям, лодкам и кораблям. Я буду двигаться в сторону Шанхая, приближаясь к нему и удаляясь от Лунного Пруда. Но чтобы это сделать, мне нужны были средства, которых у меня не будет, пока я не узнаю, где Вековечный припрятал наши деньги и драгоценности. Как-то раз я сказала ему, что хотела бы носить свой браслет, но он ответил, что в Лунном Пруду незачем в нем красоваться. С ним я буду выглядеть высокомерно, а тут не перед кем важничать.
У меня не было выбора. Мне придется украсть у него то, что принадлежит мне. Когда я рассказала Волшебной Горлянке о своем плане, она отметила в нем недостатки.
— Ты не сможешь дойти до моста, чтобы тебя кто-нибудь не заметил. Тебя любой дурак узнает. И даже если ты доберешься до восточной дороги, тебя может догнать на повозке Вековечный, схватить за волосы и притащить назад. Нам нужно придумать что-нибудь другое.
Я придумала с десяток хитроумных планов и размышляла над вставшими передо мной проблемами. Что хуже: работать в Шанхае в опиумном борделе или жить на краю света в качестве наложницы Вековечного? Ответ оставался тем же: я лучше умру в Шанхае.
А вот Лазурь была рада жить и умереть в Лунном Пруду. Она уже готовилась к тому, чтобы занять достойное место на небесах, хоть ее смерть и не была такой близкой, как надеялся Вековечный. Будучи матерью единственного сына Вековечного, она после смерти удостоится ежедневных подношений и почестей: фруктов, чая, воскурения благовоний и обязательных поклонов от всех нас. У нее уже были подготовлены мемориальные таблички для нее самой и Вековечного, выполненные из лучшего камфорного дерева. У предков Вековечного их не было — род их был опозорен, и они были недостойны того, чтобы им поклонялись. Так что ей пришлось принести наследие своей семьи — свитки, таблички, рукописи, фамильные портреты, — чтобы ее маленький сын мог проводить ритуалы.
Я осторожно спросила у Лазури, почему у них нет мемориальных табличек предков Вековечного. Она ответила, что они сгорели в огне, но не уточнила, в каком именно. Затем я спросила, сделают ли они новые.
— Когда появятся деньги на камфорное дерево, — ответила она. — Если бы нам не пришлось кормить еще два лишних рта, мы бы сделали их раньше.
Даже если бы я не прочла рукопись Вековечного о «Великом бесчестье», я бы и так обо всем узнала. Это был секрет, о котором часто говорили, слухи ходили и между слугами, что-то нам рассказала Помело, а что-то можно было понять из полуправды, которой кормил меня Вековечный, пока я не сказала ему, что все знаю. У меня целую неделю была изжога от злости на саму себя за то, что я погналась за разрушенной репутацией семьи ученых, которая завела меня в этот гноящийся пруд.
Дважды в день, утром и вечером, нам приходилось ходить в семейный храм, который восстанавливала Лазурь, становиться коленями на каменный пол и шепотом воздавать почести ее предкам. Мне никогда раньше не приходилось участвовать в таких ритуалах. Мать считала их обычными суевериями. Эдвард вообще не интересовался обычаем почитания предков. Я знала нескольких куртизанок, которые кланялись и молились у себя в комнатах. Но большинство девочек не помнили, из каких семей их выкрали, чтобы отдать в цветочный дом. Ни один предок не желал бы, чтобы за него молилась обреченная гореть в аду куртизанка.
Наступил дождливый сезон. Вода капала на наши головы через дырявую крышу храма и гасила курящиеся благовония. Я думала, что Лазурь поступает глупо — тратит деньги на убранство храма, вместо того чтобы сначала починить крышу. В один из дней, когда по моему лицу струилась дождевая вода, я решила показать Вековечному, что мои идеи тоже могут быть полезны.
