Раздел имущества - Джонсон Диана (читаем бесплатно книги полностью TXT) 📗
— Зачем же эти вещи так надраили, они же теперь испорчены! — воскликнула женщина, только что вошедшая в магазин. — У вас здесь несколько прекрасных английских образчиков, но они испорчены.
— Местным покупателям они нравятся именно такими. Это поколение выросло на Интернете. Они ничего не смыслят в этом, но думают, что все должно блестеть. Поэтому мы и полируем.
— Это ужасно, — печалилась женщина. — Неужели вы не можете им это объяснить? Дать представление об оригинале, о реставрации?
— Никто их ничему не учил. Если бы не Марта Стюарт, всю культуру ведения домашнего хозяйства спустили бы в канализацию. Они не знают ничего — просто диву даешься. Они не умеют гладить и не знают, как накрыть на стол. Матери их не научили, они работали. И матери сами ничего не знали!
— Они могли бы позволить другим научить их. Консультантам, декораторам.
— Они не знают того, что они этого не знают. Поэтому им не приходит в голову задавать вопросы.
Этот разговор не стал для Эми откровением, он просто подтолкнул ее к размышлениям о том, кто подразумевался под местоимением «они» — возможно, люди ее возраста, сделавшие деньги в мире электронной коммерции, как и она сама. Более мучительным оказался вопрос о знаниях, которыми «они», то есть она, не обладали. В каком-то смысле это ее не волновало: было совершенно очевидно, что существует множество такого, чего она не знает, и вопросов, которых она еще не задавала. Она знала то, что ей необходимо было знать. Но было интересно размышлять о том, что бы такое могли знать эти две седовласые женщины, что было недоступно Эми. Что-то об антикварной мебели — да, но их тон и упоминание Марты Стюарт, гуру ведения домашнего хозяйства, говорили о каких-то более широких практических знаниях, которые обычно накапливаются матерями, приравниваются к самой культуре и которым был нанесен урон. И об этом Эми ничего не знала.
С тех пор каждый день приносил ей новые свидетельства недостатка ее культуры, ее невежества и неопытности — и, несомненно, ее коллег тоже. Она думала, что с ними дело обстоит еще хуже, чем с ней, поскольку они не задаются таким большим количеством вопросов. Ей казалось, что в определенном смысле это ее патриотический долг — доказать своим собственным примером несправедливость того, что обычно говорят об американцах: что они слишком поглощены собой, что у них нет вкуса к истории, как нет и какой-либо культуры, о которой стоило бы говорить.
Именно это и привело ее к идее пропаганды взаимопомощи — как теории, так и замечательной книги с одноименным названием. Простые замечания князя Кропоткина, без его политических воззрений, всегда волновали Эми. Их преподавательница, мисс Стейнуэй, никогда не делала упор на политическом аспекте этого учения или, возможно, не обнаруживала перед ними его просоциалистических идей, которые могли бы вызвать тревогу родителей милых молодых леди, вверенных ее попечению. А может, и не могли бы Раз автор «Взаимопомощи» был князем, то насколько губительным для юных душ он мог оказаться! Конечно, идея взаимопомощи была более сложной, чем просто благотворительность или сотрудничество. Она подразумевала целую философию, укоренившийся образ действий. Пионеры Америки продемонстрировали это, возводя свои жилища и занимаясь сельским хозяйством. (Князь Кропоткин не упомянул эти величественные примеры из истории Америки, позволившие предкам Эми преодолеть все трудности и в итоге победить.)
Эми была воспитана с верой в то, что человек должен не только получать, но и отдавать что-то взамен, и со школьных времен она всегда помнила о том, что однажды ей захочется посвятить свои личные возможности — в частности финансовые — продвижению взаимопомощи, сделав так, чтобы труды князя Кропоткина стали известны и понятны как можно более широкому кругу людей: снабдив выдающейся книгой каждый номер отеля. Она подумывала о чем-нибудь вроде работы «Гедеона»[19]. Такая и похожая на эту работа будет главной для фонда, основателем которого она станет и который будет возглавлять, когда вернется в Калифорнию, — после того, как сама наберется культуры.
Продвижение взаимопомощи, как и повышение собственного культурного уровня, казалось вполне достижимой, определенной целью, добродетельной и стóящей, той целью, в которую она верила, — если оставить в стороне совершенно смехотворную политическую философию П. Кропоткина, которая, возможно, и была подходящей для его времени и русского национального характера. Она бы ни за что и никому не уступила своего восторженного преклонения перед тем американским капитализмом, который вознаградил ее толковых и творческих друзей и даже ее самое за ту пользу в приобретении состояния, которую она им принесла своей, пусть даже и не слишком заметной, ролью. Америка, безусловно, самая лучшая страна, но у нее есть не все, и ничто не мешает вам постараться приобрести отдельные очаровательные штрихи, которыми европейцы, по-видимому, украсили свою жизнь, — например, долгие-долгие катания на лыжах. В Аспене вы такого просто не найдете.
— Скажи мне, что случилось, — с этим разумным вопросом обратилась она к Кипу. — Пока что все, что я слышала, — только слухи.
— Первое: тебе нужна сиделка, — решила она, когда он закончил рассказывать о Керри, Гарри и Тамаре, сердитой девушке, которая работала в отеле. Кипа разочаровало, что его собеседница сама не предложила посидеть с ребенком — она просто излучала уверенность, но все равно его глаза защипало от благодарности: рядом находился другой американец, который знал, что делать. Кип заплакал бы, но он понимал, что уже слишком взрослый для этого.
Глава 7
Когда зазвонил телефон, Эми уже закончила завтракать и надевала лыжный костюм. Звонила из Парижа ее мудрая советчица и добрый друг Жеральдин Шастэн, приятельница тетушки Пат, ее подруги. Она была взволнована. Только что мадам Шастэн прочитала в утренней газете, что Адриана Венна погребло под лавиной. Адриан Венн был одним из ее знакомых. Не слышала ли Эми какие-нибудь подробности?
Жеральдин Шастэн никогда не приходило в голову, что кого-то из тех, кого она знает, может засыпать снежной лавиной и, тем более, что какая-то лавина может изменить жизнь ее дочери, Виктуар. Но в это утро, когда она включила телевизор, ее ожидал удар. Из всех людей, которых поглотила альпийская катастрофа, Адриан Венн был самым известным, и этого оказалось достаточно, чтобы его имя прозвучало в заголовках новостей: «Известный английский издатель в числе жертв альпийского оползня». Жеральдин почувствовала, как внутри у нее все дрожит от удовлетворения.
Она слушала новости и искала подробности на других каналах, ее дыхание участилось и стало коротким, как у животного, а щеки загорелись лихорадочным румянцем. Она сама была удивлена собственной реакции. То недолгое время, которое она провела с Адрианом Венном, внезапно воскресло в ее памяти и отозвалось такой же мучительной болью, какую он причинил ей тогда. Опыт, вынесенный Жеральдин из того времени, — это опыт человека ненавидимого, оскорбленного, подвергнутого сарказму и осмеянию, избитого и поруганного. Никогда больше она не испытывала ничего подобного, и пусть все это случилось тридцать лет назад, но для нее все еще было свежо, как будто произошло только что, как будто не пряталось в глубине души все это время. Она снова услышала его голос, высмеивающий ее английский акцент, бросающий обидные слова, причиняющие боль.
Она была рада, что ее муж, Эрик, сейчас на работе, он бы непременно заметил, как она потрясена — не смертью, нет, а воспоминанием, возвращавшим ее к тому далекому состоянию. Все это время эти чувства таились глубоко внутри, возможно отравляя ее и вызывая рак. Говорят, так и бывает из-за тяжелых эмоциональных переживаний. В известном смысле, пока она не избавится от этих чувств, ее жизнь подвергается опасности. Она сделала над собой усилие, чтобы справиться с охватившими ее эмоциями.