Любовь без поцелуев (СИ) - "Poluork" (читать книги без регистрации полные txt, fb2) 📗
Хорошо, что я наелся как следует и набегался. Хотя бы усну, и следующее утро поскорее.
- Ну, так и чего там с моим кофе? – поинтересовался Макс. Про вчерашнее он ничего не говорил, вот чем он заебатее всех остальных – знает, когда лучше молчать. Ну, это если его не переклинивает, тут он наоборот, такое несёт, что хоть стой, хоть падай, хоть убивай его на месте.
- Всё взял? На кухню пошли.
На кухне нам были не рады. Максу в основном не рады. Я сказал, что первую, кто что-то вякнет, я башкой засуну в кипяток. Макс выбрал что-то типа ковшика, повертел, ополоснул. Я включил маленькую плитку.
- А ты, Стас, наверняка настоящий кофе и не пробовал?
- Да уж наверняка – я с интересом смотрел, запоминая. Ага, вот столько порошка (Или как правильно – крупа? Кофе это крупа или нет? Нет). И вот ещё вот этого из пакетика – это кардамон. А вот это – корица. А теперь ждать, пока пузырьки не пойдут. Воду не кипятить.
Пахнет это отпадно. Просто охуенно пахнет свежий кофе, горько и сильно. Теперь понимаю, почему кофе – он. Мужской запах. Поварихи пялятся на нас, слышу, кто-то бормочет «С жиру бесятся». Тупые твари.
- Не хочу здесь пить, пахнет, так противно – жалуется Макс и мы идём в столовую. Макс принёс ещё и печенье какое-то особо вкусное, печенье для всех.
- Вы чё, без сахара его пьёте? – смотрит Вовчик. – Гадость же жуткая!
- Сам ты гадость, нихрена не понимаешь. Кофе, мой любимый, как же я по тебе соскучился!
Действительно, он потрясающий. Какой, нахуй, сахар, разве можно такое портить сахаром! Это самый клёвый напиток, который я пробовал, это то, что я буду пить теперь всю жизнь! Макс улыбается, дышит паром над чашкой. Кто-то показыват на нас пальцами. Дебилы. Лакайте свою жижу.
Я хочу обнять Макса, но не могу это сделать тут, когда они смотрят. Он уедет, а мне оставаться до конца года, оставаться и быть самым главным.
Он скоро уедет. Табло в голове не гаснет, цифры уменьшаются.
“зека” – не ошибка, а один из вариантов слова “зек”
Макс рисует не “сердечко с обоюдоострой стрелкой”, а символ однополой мужской любви – Двойной знак Марса
====== 26. А потом он уехал – 1ч. ======
Это были дни, каких у меня в жизни никогда не бывало. Вообще ни на что не похожи.
Я был с Максом всё свободное время, которое удавалось выкроить. Все часы и минуты, каждую, какую мог, заполнял им. Так, раздобыв огромную канистру со спиртом, заполняешь все ёмкости дома, потому что канистру надо вернуть.
Я старался не думать, что там будет – после пятнадцатого декабря. Вместо этого я думал о многом. Вот просто так – думал. И понимал, я не дебил, кто б там чего ни считал. Другие… А что мне другие, мне всегда было похуй на других, с самого детства я знал, что я – не такой. Урод, выблядок, тварь – чего я только о себе не слышал, но в этом есть свой смысл. Потому что, когда ты не можешь быть хорошим, ты можешь позволить себе всё. Главное что? Чтоб никто не знал, не их собачье дело.
Отбой, дверь закрывается. Игорь ложится в постель. Знаю, он не очень-то рад, потому что ему потом подскакивать и открывать окно, но мне похуй. Я быстро иду по карнизу, я не чувствую холода, только знакомое чувство радости, предвкушения, возбуждения, которое делает всё таким чётким, а меня – таким ловким и быстрым.
Ещё никто не спит, мне бы подождать, наверняка кто-нибудь меня срисует однажды, но ждать я не могу.
Вот оно – окно, квадратик бумаги с каким-то уродом, занавеска.
– Стас, ты холодный… И горячий тоже. Иди сюда!
Мы сдвинули кровати. Это тоже не супер-класс – кровати узкие, короткие, железные рамы выпирают из-под тонких матрацев, сетка продавлена. Как ни вертись, а всё равно – хуёво. Но всё-таки рядом, вместе и не падаешь на пол, чуть повернёшься.
Я раздеваюсь, кое-как вешаю одежду на спинку кровати и ныряю туда – под два тонких одеяла. К Максу.
Макс тёплый и гладкий, это так потрясающе, так непередаваемо охуенно, что я просто лежу, ни о чём не думая, несколько минут. Я не «человек разумный», я становлюсь телом, телом, которому хорошо. Макс молчит, только сопит мне в шею. Ему тоже хорошо, я чувствую это. Я просто чувствую, я знаю, как всегда знаю. И от этого мне ещё лучше, потому что кайф – когда тебя боятся, кайф – когда ты делаешь больно, кайф – когда тебя ненавидят остальные, но самый чистый, самый потрясный кайф от того, что вот ему со мной хорошо. Не с кем-то другим. Со мной.
В комнате темно, только, сквозь занавеску, проходит световая муть от фонаря. Я вижу, как блестят его глаза. И зубы, когда он улыбается.
– Ты чего такой небритый?
– Утром побреюсь. А что, тебе не нравится?
– Да нет, почему… – Макс, в темноте, трогает моё лицо. Руки сползают вниз – на шею, на грудь. Оказывается, у меня есть эти блядские эрогенные зоны и на груди тоже. Оказывается, если прихватить волосы, которые там растут, и подёргать – это круто. Не сильно, а так… Как Макс это делает. – Ну вот, опять ты трусы оставил, ну какой смысл? Всё равно же снимешь! Нет, дай я…
Хуй его знает, почему я их оставляю. Всегда спокойно раздевался догола, а сейчас всегда, когда ложусь, оставляю их. А Макс свои снимает, потом – с меня. Одеяло соскальзывает и я вижу несколько секунд его фигуру – тёмную в темноте. А потом он вновь прячется под одеяло, ему холодно.
Иногда мне хочется включить свет, чтобы смотреть на него, смотреть, не отрываясь – на лицо, на его руки – тонкие, но сильные, на гибкое безволосое тело, на длинные ноги, даже на его идиотскую татуху. Но я не хочу, чтобы он видел меня. Вот так, в постели… Тупость, он сто раз видел меня голым, и, всё равно, я каждый раз думаю о том, какой я урод, и не хочу, чтобы здесь, сейчас он меня видел.
Лежать неудобно. Кровать коротковата и для него, и для меня, и железная рама впивается в бок. Макс на спине, я – на боку и глажу его. Ничего не могу с собой поделать, руки сами тянутся туда – вниз, к его члену. И не только руки, я чувствую это. Но пока – никак. Пока – это стена, через которую не перелезть, гиря, которую не поднять. Я не могу отсосать Максу, хотя и хочу. Я не могу его трахнуть по-настоящему, хотя очень, очень хочу. И он хочет.
– Стас, я не стану девочкой и не рассыплюсь, я был снизу и ничего… Ну, что ты в самом деле, давай уже! – Макс ругается, пытаясь выбраться из-под меня. А нет, нихуя, я могу его держать так вечно. – Бля, или, может, мне тебя самому трахнуть? Ты – ёбаный Тристан, вот ты кто!
– Заткнись, – я обнимаю его крепче.
– Бля, рёбра… Больно! Ты силу-то рассчитывай, я с утра на себе два новых синяка нашёл! Интересно, а если я перестану тебя пускать?
– Я выбью окно!
От его дыхания ползут мурашки, волосы встают дыбом по всему телу, там, где язык касается кожи – от шеи, через грудь, по животу вниз. Она горит, он слизывает её, оставляя ничем не защищённые нервы. Я не чувствую спиной прутьев кровати, хотя знаю, что остаются следы, сижу неподвижно, а Макс наклоняется надо мной – медленно-медленно… И берёт мой член в рот. И он главный, а я сижу без мыслей, без движения, вдавливаясь в спинку кровати, и в голове только одно – молчать, не кричать, не шевелиться. Держаться, сжимая кулаки, и ждать. Ждать, пока всё совсем не исчезнет. Мне кажется, я выплёскиваюсь весь. Всем телом. Клетками, межклеточной жидкостью, каждым чёртовым нейроном.
А Макс облизывает меня и хрипло спрашивает: «Ну что, нравится? Тебе кто-нибудь ещё так делал?» – и я молчу, потому что знаю, что наговорю всякой хуйни, от которой потом не отмажешься.
Я не считаю время, пока мы так лежим, никогда. Как будто его нет, как будто ничего нет – ни завтра, ни вчера, ни коридора, где шляются любители подслушивать под дверьми, ни двора, где сторожа следят, чтоб не горел свет в жилом крыле. Как будто Макс есть только на ощупь, на вкус, на запах, на звук. И ещё – на это. На это чувство, что ему хорошо.
И, как будто, с ним не я, а кто-то другой. Кто-то, кому всё это можно, так же, как и Максу. Я, он, в темноте. Никто не знает.
