Драконьи танцы на битом стекле (СИ) - Патрикова Татьяна "Небо В Глазах Ангела"

— Вообще-то, я ничего не смыслю в гончарном деле.

— И это значит?

— Но у нас с сестрой… — шут запнулся, глаза на мгновение погрустнели, — было другое хобби.

— Что-что у вас там было?

— Так в наших летописях называются личные увлечения.

— И? — дракону уже сейчас натерпелось узнать, чем же тогда в его брюшко будут долбиться, но Шельм явно не собирался сразу раскрывать все карты. Масочник, несчастный! Мог бы морально поддержать. Между прочим, для лекаря это тоже будет первым и единственным замужеством. Может он, в конечном итоге, хоть понервничать как приличный жених?

Шельм только улыбнулся. Так, словно подслушал мысли своего обожаемого дракона. Взял Ставраса за руку и повел за собой в глубь сада. Со стороны они, наверное, странно смотрелись. Но Ставраса это давно не смущало. Привык. Да и как тут руку отпустишь, когда прямо здесь и сейчас хочется чувствовать всем телом, каждой морщинкой и складочкой. Вжаться, вплавиться, врасти. Но не здесь же? Не прямо в саду, где может бегать маленькая Веренея, младшая сестра Шельма. Или ходить-бродить кто-нибудь из младших масок, не входящих в комедию Дель Арте, которые обычно прислуживали в таких богатых домах, как поместье Икуф. Но Шельм повел его дальше, в настоящий лес. И привел к двум раскидистым деревьям — дубу и липе. На обоих высоко в листве притаились два деревянных домика.

— Это что? Как у Шлимов? — недоверчиво уточнил Ставрас, которому Рамират рассказал, как побывал вместе с Арно в таком же вот домике неподалеку от поместья Шлим.

— Почему как? — возмутился Шельм, — у нас в принципе есть традиция, в приличных домах для детей шалаши на деревьях строить.

— Шалаши, говоришь? Да тут, по-моему, полноценные дома. В таких и ночевать можно. Вон, даже веревочный мосток между домиками протянут!

Шельм не выдержал и рассмеялся.

— А у нас все равно называются шалашами. Мы тут с сестрой в детстве целыми днями пропадали. Кстати, именно в таких домиках у нас, даже уже повзрослев, прячут результаты своих увлечений.

— А! Так вот почему гончарная мастерская Арно оказалась именно на дереве.

— Ага. К тому же, хобби зачастую переходить внутри одной семьи по наследству. Логично, что, когда растет отпрыск, отец и мать и в шутку и всерьез учат его именно тому, что любят и умеют сами. Так что вон в том домике на липе еще мой отец зависал. А, когда женился, построил на соседнем дубе себе новый дом, а матери отдал старый, уж больно липа эта ей по душе пришлась. Говорят, что они Делю… — шут запнулся, словно смутившись, Ставрас с интересом повернулся к нему, Шельм негромко фыркнул, словно насмехаясь над собственным смущением, и договорил: — в общем, они говорят, что сестру мою старшую именно в этом доме и зачали.

— О! — протянул дракон, у которого мысли как-то неожиданно свернули в плотскую плоскость. Конечно, зачатие им обоим не грозит, но вот попробовать, каково это любить на дереве, было любопытно. Но все еще оставался не проясненным вопрос о том, чем Шельм будет его по животу дубасить. Ставрас уже собирался спросить, но шут высвободил руку и птичкой вспорхнул по канату с навязанными на нем крупными узлами, вверх, на дерево. Дракону ничего не оставалось, как последовать его примеру.

Домик был мил и аккуратен. Похоже, его не забросили после смерти старшей дочери и побега младшего сына. Обстановка выглядела обжитой и уютной. Стол, парочка стульев, матрас прямо на полу и… несколько щепок рядом с ним. Только задержавшись на них взглядом, Ставрас решил пройтись по периметру единственной комнатки и, обойдя ствол, вокруг которого был выстроен домик, обнаружил небольшой стеллаж, на котором стояли фигурки. В самом центре, прямо на уровне лекарских глаз, примостился дракон, вырезанный из дерева так детально, что можно было рассмотреть каждую чешуйку, каждый изгиб шеи. Он был искусно расписан бронзовой краской и выглядел настолько достоверно, что в первый момент Ставрасу, который и не такое видел в иных мирах, показалось, что это какой-то злой гений подловил одного из его сородичей, обратил в деревяшку и уменьшил до размера безобидной фигурки. Но сзади подошел Шельм и, не прикасаясь к своему любимому, сказал:

— Вырезал я, расписывала Аделаида. У нас даже мать с отцом познакомились, когда мама предложила расписать его фигурки.

— Так значит, ты его таким вырезал еще… до меня?

— Ну, конечно, до! Я же говорю, сестра расписывала… — сказал шут чуть тише, а потом неожиданно провел раскрытой ладонью по спине. Ставрас даже вздрогнул слегка. Как-то слишком задумался. А Шельм смял ткань туники в пальцах, шагнул на полшага ближе, прижался грудью к спине, выдохнул на ухо:

— Видел мосток между шалашами?

— Угу, — слабо откликнулся Ставрас, который боролся с желанием развернулся к мальчишке лицом и… в общем, заняться чем-нибудь весьма интересным. Какая уж тут свадьбы?

— Я просто подумал, что никакой горшок нам не нужен. Да и тотемными цветками смысла нет меняться. Ты и так моя, а я твой, но…

— Но? — лекарь напрягся.

Шельм, зараза, горячо выдохнул в шею, отчего Ставрас чуть не потерял нить разговора, но шут легко нашел правильные слова, чтобы вернуть своего дракона с небес на землю. Отстранившись и разжав объятья, в которые успел заключить своего лекаря, неожиданно невинным тоном напомнил:

— Кажется, кое-кто крылья обещал сложить…

Повисла выразительная пауза. Лекарь соображал. Нет, он, конечно, был не против. Сам же пару раз напоминал любовнику о своем обещании, но ведь должен же быть какой-то подвох, да? Масочник же, у них все из-под выподверта! И тут его посетила жуткая догадка.

— Ты хочешь на этом хлипеньком мосточке?

— А как еще создать эквивалентные условия?

— Экви… что? — ошарашено выдохнул лекарь и повернулся к шуту лицом. Тот больше не улыбался. Смотрел серьезно. Ждал, какое решение примет Ставрас.

— Я не против. Но, надеюсь, ты нас хоть своими нитями подстрахуешь? Не хочу сверзиться с небес на землю в самый ответственный момент, — шуточно произнес Ригулти.

Шельм, напрягшийся было, расслабился и даже улыбнулся.

— Подстрахую. А ты не сиганешь вниз, когда эти нити и тебя, родного, оплетут?

— А чего ж мне сигать? Я тебе доверяю. Или ты сомневаешься?

— Да что-то по тому, как ты трусил, что я твой ненаглядный живот покалечу, есть откуда появиться недоверию, — с прищуром заявил масочник.

Лекарь демонстративно закатил глаза к потолку.

— А ты бы не нервничал на моем месте, — и тут же подмигнул своему визави, — перед свадьбой-то?

— Тогда уж перед брачной ночью!

— Дудки! Брачная ночь у нас с тобой уже была и не одна, а вот свадьба только предстоит… — лекарь сделал интригующе паузу и, подвигав бровями, игриво протянул: — Приступим?

Они вышли через небольшой балкон, который по совместительству играл в домике на дереве роль крылечка и ступили на подвесной мостик, который упруго запружинил под ногами и закачался из стороны в сторону, вынуждая на каждом шаге подпрыгивать. Шельм сказал:

— Когда был ребенком, обожал скакать по нему на одной ноге. А ведь поручни сделали уже потом… без меня, — последнее он добавил чуть слышно.

— Для младшенькой старались. Боялись и ее ненароком потерять, — мягко произнес лекарь стоящий чуть позади, и взял Шельма за руку. Заставил развернуться к нему лицом. Поцеловал и… они вместе опустились на мост.

Страсть была неспешной. Над головой лекаря, которого ласкал языком и руками ненасытный шут, качалось небо. Он видел, как в первый момент, стоило им только оказаться в горизонтальном положении, ввысь взметнулись нити марионеточника, полупрозрачные и серебрящиеся на солнце. Оплели поручни — представляющие собой две протянутые вдоль моста веревки. Другими концами зацепились за окружающие их деревья, отчасти зафиксировали, отчасти еще больше раскачали. Но теперь, действительно, можно было не бояться, что мост оборвется в самый ответственный момент. И лекарь расслабился, отдался на волю чужим рукам. Шельм урчал в поцелуях, как кот. Выгибал спину, терся пахом о промежность мужчины. Своего мужчины, любимого. Он так привык растворяться в его руках, млеть от его ласк и поцелуев, что долго не мог решиться на то, чтобы растворять самому, целовать и ласкать, наслаждаясь активной ролью. Кто бы знал, что это окажется не меньшим наслаждением! И какое же счастье, что Ставрас такой понятливый, такой чуткий. Что позволил ему это. Просто расслабился, просто ни разу не попытался перехватить инициативу. А потом… шут охнул, когда его обхватили чужие, сильные ноги, а на поясницу надавили пятки, и сам непроизвольно толкнулся вперед, радуясь, что успел как следует подготовить своего бронзового, поэтому проникновение не вызвало сильного дискомфорта. И на смену ему быстро пришло наслаждение. Терпкое, как вино, и не менее сильно дурманящее голову. Мост ходил ходуном. Раскачивался из стороны в сторону. В небо взлетали ненасытные стоны. Звуки мокрых поцелуев и шлепки двух тел друг о друга.