Дело всей жизни (СИ) - "Веллет" (читаем книги TXT) 📗
Из-за дверей кто-то высунулся, огляделся, с кем-то переговорил — и спрятался обратно. Двери снова захлопнулись. По площади пробежал легкий гул, как в море, когда набегает волна посильней остальных, и было видно, что нетерпение нарастает. Это было… Шэй даже слегка поежился. Слишком живы были воспоминания о солдатском бунте.
— Две минуты четвертого, — Хэйтем щелкнул брегетом и убрал его обратно в карман. — Как невежливо со стороны героя войны. Впрочем, мистер Вашингтон и на битвы умудрялся опаздывать… Не удивлюсь, если и на собственные похороны не успеет.
Со стороны здания раздался шум, как будто снова открылись двери, но ничего не происходило, и Шэй машинально начал искать источник шума. И нашел — на балкон, единственный балкон прямо над входом, вышел мистер Вашингтон в новенькой форме и вскинул руки.
Толпа немедленно приветствовала его криками и бурными аплодисментами, и в воздух даже взметнулись пара-тройка дамских шляпок.
Коннор прикрыл глаза ладонью.
Вашингтон, кажется, что-то говорил, но ничего не было слышно, и только после его взмаха рукой наступила относительная тишина.
— Мои дорогие друзья, — хорошо поставленным голосом произнес Вашингтон — и эти слова отразились от стен и стекол. — Соотечественники! Братья и сестры!
— О-о-о… — протянул Шэй. — Кажется, это надолго.
— Пусть, — сдавленно отозвался Коннор. — Это миг его триумфа, пусть насладится.
— Сегодня, в этот прекрасный осенний день, — продолжал Вашингтон, — я приехал, чтобы проститься с вами. Со всеми, с кем мы прошли бок о бок эту нелегкую войну. Со всеми, с кем делили тяготы походов, горечи поражений и радости побед. Со всеми, с кем мы ели из одного котла и по-братски делились тем немногим, что у нас было. Со всеми, кто отдал этой войне больше, чем имел.
— Хорошо сказано, — заметил Хэйтем. — Особенно прекрасно звучит в условиях современной инфляции и отсутствии выплат жалования и пенсий.
Коннор тяжело вздохнул:
— Когда Вашингтон приехал унять восстание в Филадельфии, он пожаловался на то, что у него сильно испортилось зрение. Он так и сказал солдатам: «Я поседел на этой службе, а теперь еще и ослеп»*. И я… посоветовал ему твоего специалиста по линзам, отец. Мистера Риттенхауса.
— А мне его посоветовал мистер Франклин, — протянул Хэйтем. — И я знаю, сколько стоят линзы мастера Риттенхауса. Что-то не верится про «из одного котла».
Шэй фыркнул:
— Это условность, Хэйтем. Ты же не возмущаешься, когда видишь на сцене толстую тетку в роли четырнадцатилетней пастушки?
— Справедливо, — мистер Кенуэй осекся и умолк.
Главнокомандующий тем временем закончил долгое и витиеватое обращение и оперся на перила балкона. Теперь его слушали внимательно, словно он мог сказать что-то, о чем еще никто не знает.*
— Я должен сказать, — проговорил он звучно и полновесно, — что тот миг, которого все мы так долго ждали, наступил. Британия признала независимость Соединенных Штатов Америки, и я лично держал в руках документ, подтверждающий это.
Толпа немедленно разразилась одобрительными возгласами и аплодисментами, но Вашингтон властно взмахнул рукой, добиваясь тишины, и провозгласил:
— Это светлая и радостная весть, важная точка в нашей истории. Но это еще не конец. Всем нам — тринадцати штатам — придется научиться жить своей головой. Добиться честного и справедливого управления, безопасности внешней и внутренней, мира, где все будут равны.
Повисла пауза, и Вашингтон добавил уже несколько другим тоном:
— И я обращаюсь к вам, мои братья-патриоты, поскольку именно вам предстоит этот нелегкий, но праведный путь. Что же касается меня, то я считаю своим непременным долгом завершить этот этап моей жизни, вверив интересы нашей родной страны защите Всемогущего Бога и тем, кто управляет ею под Его святой защитой.
По площади словно пронеслось дуновение ветерка. Солдаты и офицеры оторопело переглядывались, словно не могли себе представить картины мира без главнокомандующего — точно овцы, отбившиеся от стада. Гражданские тоже восприняли слова Вашингтона с удивлением, но куда более сдержанным — возможно, возлагали надежды на Конгресс, который им, в отличие от солдат, пока не успел так задолжать.
Хэйтем фыркнул и повернулся к сыну:
— Не передумал? Мистер Вашингтон просто как по бумаге озвучивает стремления твоего Братства.
— Вот именно, по бумаге, — страдальчески поморщился Коннор. — Я надеюсь, что мне удастся воплотить это в реальность, когда Америка наконец станет свободной — и от британцев, и от Вашингтона.
— И тут тиранию нашел? — поддел Шэй.
— Лучше уж Блессингтон, — буркнул сын. — Кстати, где он, отец? Для меня его след потерялся в Йорктауне. И как-то это… сомнительно, учитывая, что ты здесь, а действующий великий магистр — неизвестно где.
— В Чарльстоне, — смилостивился Хэйтем. — Но думаю, скоро приедет, хотя обстановка там оставляет желать лучшего. После массового бегства рабов Луизианы в Чарльстон и вспышки желтой лихорадки там бы следовало навести порядок, но общее дело важнее. Думаю, к двадцать пятому ноября мистер Блессингтон будет в Нью-Йорке. Или здесь, в Принстоне.
— Авелина писала, — засопел Коннор. — Это еще Чарльз Ли устроил… То есть уважаемый мистер Бенвилл.
— Мистер Бенвилл ничего не устраивал, — заметил Хэйтем. — Мистер Бенвилл мирно и спокойно живет, и мы, кстати, собираемся заехать к нему по пути в Нью-Йорк.
— Зачем? — с подозрением сощурился Коннор.
Шэй вздохнул:
— Если бы у нас был страшный план, тебе бы об этом все равно никто не сказал, — он хлопнул сына по плечу. — Но поскольку страшного плана у нас нет, то… Просто заехать. Сюда мы добирались на лошадях и назад поедем так же. По пути все равно где-то придется ночевать и отдыхать, так почему бы не у Чарльза? Он наш друг, а мы давно не были у него.
— Вот как? — Коннор нахмурился. — А я хотел вам предложить поехать в Нью-Йорк вместе. Я тоже прибыл на лошади — «Аквила» осталась в доках, ей требуется ремонт после путешествия через Атлантику.
— Да что ты говоришь? — фыркнул мистер Кормак. — По-твоему, мы просто так предпочли долгий и неудобный путь по суше приятному путешествию по воде? А «Морриган» сложнее ремонтировать, ей лет-то сколько…
— Ты можешь отправиться с нами, — подумав, решил Хэйтем. — Тем более что в Нью-Йорке, надо полагать, у нас будут разные дела. Но только в том случае, если ты заранее смиришься с тем, что тебе придется провести ночь, а то и не одну, в гостях у Чарльза… Бенвилла.
— Хорошо, — после долгого молчания наконец решил Коннор. — В конце концов, я могу остановиться не у него, а в гостинице поблизости. И дождаться, пока вы будете готовы выдвигаться. Все распоряжения в Нью-Йорке я отдал, теперь придется ждать до освобождения Нью-Йорка.
Когда он договорил, оказалось, что на площади царит тишина. И над замершей толпой раздался голос мистера Вашингтона:
— И я оставляю пост с легким сердцем, зная, что наши земли в надежных руках.
— Интересно, что он говорил все это время? — ляпнул Шэй. — Я не слушал.
— Мне больше интересно, чьи руки он имеет в виду, — хмыкнул Коннор. — Перед тем, как он сказал, что оставляет пост, мне на миг показалось, что он видит меня в толпе и готов выстрелить.
— Потому что лучше надо уметь «быть незаметным в толпе», — ядовито сообщил мистер Кенуэй. — А твои перья за милю видно. Что сказала мисс Анэдэхи на французский парик?
Сын усмехнулся:
— Смеялась. Очень смеялась. И запуталась в моем французском костюме. То есть…
— Мы поняли, — усмехнулся Хэйтем.
— А еще я пообещал, что отвезу ее в Париж, — серьезно добавил Коннор. — К Лафайету или в ту гостиницу, где подписали договор. Мне там понравилось.
— Ой, лучше не туда, — протянул Шэй, а на вопросительный взгляд сына туманно ответил: — Просто поверь, есть комнаты гораздо удобнее.
20 ноября 1783, Массачусетс
Темнело уже довольно рано, и в седьмом часу вечера Коннор, державшийся на лошади позади обоих отцов, вдруг заметил:
