Когда цветут липы (СИ) - "Эвенир" (читать полностью бесплатно хорошие книги TXT, FB2) 📗
Дома скрутил голову одной из бутылок ещё в передней, едва услышав, как лязгнула за спиной тяжёлая дверь. Усилием воли остановил себя, неторопливо прошёл на кухню, достал из шкафчика приземистый квадратный стакан. Рука чуть подрагивала, горлышко бутылки жалобно звякало о край стакана. Первый глоток — самый важный, самый целебный. Не выпуская из рук бутылки и стакана, переместился в кабинет, сел за компьютер. Письмо шефу, генеральному директору «ИнфоДжена»: «Краткосрочный отпуск за свой счёт… Состояние здоровья… Текущие вопросы к Ирине Кравцовой…» И ещё одно письмо, маме: «Срочная командировка… вернусь на следующей неделе… Скажи Антону, что квартира на сигнализации, пусть не суётся». Последнее важно. Ещё не хватало, чтобы непутёвый брат решил воспользоваться якобы свободной хатой. Анне можно было не писать. Последний раз они говорили ещё в начале лета. Раньше они хотя бы обменивались эсэмэсками, теперь отпала необходимость. Осталось только выключить телефон — и можно будет забыть обо всем. Экран высветил кучу пропущенных звонков и непрочитанных сообщений, и только тогда Андрей вспомнил: день рождения! Ведь он обещал родителям прийти на ужин. Мама, конечно, накрыла на стол, приготовила подарки, они ждали его, и какая же он после этого скотина!
Залпом осушил стакан. Обожгло, закружило, отпустило. «Далвини» берет мягко, но настойчиво, именно так, как он любит. Когда тебя вроде бы ни к чему не принуждают, но ты и не мыслишь отказать. Ладно бы ещё он любил брать. Всего несколько раз он был сверху, и всегда это было неловко, даже страшно: страшно сделать больно, страшно не доставить удовольствие. Вот такой он урод. Что сказал бы отец, если бы узнал? А его гаражные друзья: дядя Коля, трижды женатый и каждый раз — удачно, Саня-таксист, бабник и задира, Сергей Павлович, отставной ментовский начальник, успевший стать дедом в неполные пятьдесят, — что сказали бы они? Вот Антон обрадовался бы. Ведь его, Андрея, порок раз и навсегда выписал бы братцу надежнейшую индульгенцию. Подумаешь, нет ни работы, ни образования, большое дело — алименты на двоих детей, а вот ваш идеальный Андрюша вообще голубой! Педик. Подставляет зад мужикам. И не надо краснеть, не надо кривиться. Все так и есть, если говорить открытым текстом.
Виски в стакане заворачивалось золотой воронкой. У этого, не-его, не-друга и не-любовника, глаза такого же цвета: тёмного золота, густого янтарного мёда. Он утонул в этих глазах в первый же день, увяз, как муха в кленовом сиропе. Но он не станет думать о нем сейчас и здесь, на просторах шотландских предгорий, где пахнёт вереском и близким морем, северным и холодным. Иначе можно не выдержать, побежать, пойти, поползти к нему и не отдаться даже, а просто прижаться лицом к его коленям, поцеловать его руки, такие тонкие и сильные, выплеснуть в его ладони весь этот чёрный яд, сжигающий изнутри, ведь больше невозможно держать его в себе, невозможно.
Бутылка опустела слишком быстро, но встать за новой уже не было сил. Качалась кровать, на которой он не помнил, как оказался, кружился над головой далёкий потолок, холодный, того и гляди снег пойдёт. Действительно, как же он оказался в этом месте, в этом сером безвременье? Что он сделал не так, в чем ошибся?
Может быть, его ошибка, корень его теперешних проблем тянется из того, давнего, отболевшего, но не забытого?
Влад уехал, и Андрей затосковал. Даже не по самому Владу, а по этому безумному животному притяжению, которое на короткое время расцветило жизнь всеми красками радости. Но Влад уехал, и краски померкли. Никто не глядел на него так, никто не поджидал в темной прихожей, чтобы прижать лопатками к стене, прикусить губы в хищном, жадном поцелуе, горячо зашептать, касаясь уха влажным дыханием: «Я так хочу тебя, мелкий, чувствуешь, как у меня на тебя стоит?..» Антон ушёл с головой в долгожданную свободу, в которой были девушки, попойки с друзьями, баловство с травкой и с таблетками подешевле. Ему было не до Андреевых терзаний, да и разве он понял бы? Андрей ему и под пыткой не сказал бы такого. Посиделки и выезды на природу с друзьями отца тоже утратили прелесть. Он словно впервые заметил, насколько они старше, насколько мир их забот и интересов далёк от его собственного. Конечно, были тренировки и школьные друзья, тусовка во дворе с гитарой и бутылкой дешёвого портвейна. Эти как раз казались Андрею детьми. Он смотрел на них почти с жалостью, как на неполноценных. Он оказался потерянным, подвешенным в вакууме между двумя полюсами.
Конечно, он много и самозабвенно дрочил, представляя себе Влада, как можно яснее, с мельчайшими подробностями реконструируя их такие немногочисленные встречи, а иногда и внося в них свои поправки. Вот они любят друг друга, стоя по пояс в течении неширокой и медленной реки, где отец с Сергеем Павловичем прошлым летом растягивали браконьерскую сеть. Вот они едут на мотоцикле куда-то далеко-далеко. Потом останавливаются среди огромного поля, которому не видно ни конца и ни края, только зеленые колосья колышутся над головой его викинга, когда тот входит в него резко и глубоко, при этом бережно придерживая под ягодицы. А когда спадала звенящая волна, неизменно накатывал стыд, смешанный с разочарованием. Да, куском хлеба можно утолить голод, но разве можно всю жизнь довольствоваться хлебом?
Удача улыбнулась неожиданно, ничтожная, по-нищенски грошовая, но удача. В один из выходных, во время гаражных посиделок возникла популярная идея сгонять в магазин и накатить, но наличных при себе оказалось немного. И тогда отец сказал Андрею, как самому молодому и безотказному:
— Андрейка, у меня там заначка, знаешь, где носки мои лежат! Не знаешь? Ну, комод такой с зеркалом, в левом ряду второй сверху ящик. Там поглубже, в лыжных носках должна быть пара сотен. Сгоняй!
Конечно, он побежал, что ему стоило. Лыжные носки пришлось поискать, а потом он обнаружил такое, из-за чего мгновенно забыл про деньги. В самой глубине отцовского ящика нашёлся длинный пластиковый член глубокого синего цвета. Пластик был гибкий и приятно льнул к ладони, удивительный член с покатыми поперечными рёбрами упруго покачивался. Очнувшись от первого потрясения, Андрей сунул находку за пояс, прикрыл рубашкой. Унёс к себе в комнату и спрятал в книжной полке за рядом чуть отодвинутых от стены книг. Справедливо решил, что искать пропажу не станут, а если и станут, то тихо, соблюдая конспирацию. Не будет же отец спрашивать: «Слушай, а ты, когда заначку искал, случайно, дилдо не видел? Ну, такое синее, ребристое?» Ясно, что скорее язык проглотит.
Находка открыла новые возможности. Андрей придумал Игру. Он создал себе парня.
Необходимые сведения нашёл в интернете. Ясно же, это на разовый перепихон можно заявиться как попало, а для своего парня нужно готовиться. Теперь он знал как. Нужные предметы покупал в аптеке, твёрдо глядя продавщицам в глаза, будто бросая вызов: «Да, я гей, а вы что-то имеете против?» Правда, аптеку нашёл подальше от своего района, не хватало ещё нарваться на знакомых. Дома выбирал время, когда никто не сможет ему помешать. Запирался сначала в туалете, чистил себя и растягивал. Иногда этого хватало, чтобы кончить, но Игру это не прерывало. Потом принимал душ, где все тело становилось до ужаса чувствительным, будто каждая мышца и каждая пядь кожи сладко ныла в предвкушении. Перебирался в свою комнату, старательно запирал дверь, сбрасывал с постели одеяло и подушки. Закрыв глаза, долго гладил шею, скулы, губы, почти до боли прижимал соски.
Так легко было представить себе, что это его парень целует глубоко и жадно, заставляет облизывать пальцы и вводит их в скользкое от смазки отверстие, это его парень обхватывает ствол напряжённого члена и скользит ладонью в рваном ритме, то быстро и едва касаясь, то мучительно медленно, сильно сжимая. А когда терпеть уже становилось невмоготу, когда лиловые звёзды вспыхивали за опущенными веками и каждое движение подёргивалось болью, Андрей начинал просить. Он умолял перестать мучить его, умолял трахнуть его скорее, пока он не сошёл с ума, пока его не разорвало от мучительного и страшного желания… Исчезали знакомые стены, и иллюзия становилась единственной реальностью, и его парень входил в него, иногда медленно и осторожно, но чаще — резко, сразу на всю длину… Андрей кричал, захлёбываясь слезами боли и счастья. Потом, когда стихало грохочущее сердце и рассеивался хмельной туман, приходила досада, горький стыд, густо замешанный на отвращении к себе. Нормальные парни в это время спали с девушками. Надо быть ебанутым извращенцем, чтобы получать такой кайф, трахая себя в зад синим пластмассовым дилдо. Досада была бессильной, импотентской и повлиять ни на что не могла. Стыда хватало на несколько дней, а потом Игра продолжалась.
