Дело всей жизни (СИ) - "Веллет" (читаем книги TXT) 📗

Коннор задумался и вздохнул:

— Может быть. Могу навести на мысли Толмеджа, но в целом такое отследить почти невозможно. Если узнаешь что-нибудь насчет этого, отец, пожалуйста, дай знать.

— Взаимно, — Хэйтем кивнул. — Если об этом появятся сведения, я тоже хотел бы знать. Если хочешь, Коннор, я выскажу свои соображения.

— Конечно, — тот с готовностью вытянулся в кресле.

— Если все это связано, то этот неизвестный готовит что-то… как ты говоришь, масштабное, — четко и веско проговорил Хэйтем, и это лучше всего говорило о том, что он идет на поправку. — Нам известно пока только о пропаже денег, но сумма такова, что если у нее один обладатель, то этот человек не разменивается на мелочи. Более того, если в деле о возможном подкупе мелькают такие деньги, то их не платят за какие-то маловажные детали. Пропажа пары людей… Если бы пропал кто-то из ключевых фигур, даже теневых, я бы знал. Раз этого не случилось, значит, это еще ждет нас впереди. И в наших интересах это предотвратить.

Коннор кивнул:

— Про армию я сейчас знаю не многим больше, чем про Конгресс, но скоро буду знать больше. А у вас там и сейчас свои люди, насколько мне известно. Например, Чарльз Ли.

— И мистер Блессингтон, — улыбнулся Хэйтем. — Кстати, он просил передать благодарность тебе и некому неизвестному доктору из ассасинов.

— Ты же прекрасно знаешь, кто этот доктор, — засопел Коннор, но в голосе его против воли зазвучали довольные нотки. — Передам. Он неплохой парень, ваш Блессингтон. Мне докладывали, что когда он был у нас, то лежал тихо, ни с чем не спорил, ел что дали, предписания врача выполнял. В общем, этот тамплиер мне нравится куда больше, чем Чарльз Ли.

— Чарльз тоже по-своему неплох, — фыркнул Хэйтем и даже потянулся к халату, где, как знал Шэй, спрятано письмо.

— И мистер Рутледж тоже неплох, — съязвил Коннор. — Для мистера Адамса. А уж мистер Дербишир — вообще просто очарователен.

Шэй не выдержал:

— Откуда знаешь про Рутледжа?

— Слышал, как Сэмюэль отчитывает кузена, — слегка порозовел Коннор. — А уж что он ему сказал, я даже повторять не стану.

— Надеюсь, ты понимаешь, что распространяться об этом не следует, — металлическим тоном потребовал Хэйтем. — Полагаю, мисс Картер очень дорожит своим незаконным заведением…

— Оставь Добби в покое, — буркнул Коннор. — Я никому ничего не скажу. Только об этом половина Конгресса, наверное, в курсе.

— Вас, мистер Кенуэй, это не касается, — вежливо возразил Хэйтем. — Даже если об этом в курсе Георг Третий, Людовик Шестнадцатый и Папа Римский.

— Если они и мистер де ла Серр в курсе о заведении Добби, то это тоже не повод, — не остался в долгу Коннор и вдруг ляпнул: — Кстати, вы же знаете, что Франция отправляет в Америку экспедиционный корпус графа де Рошамбо?

Об этом Шэй слышал от Хэйтема, но когда прилетело письмо от Франсуа, мистер Кенуэй был еще здоров, а потому читал сам и не слишком распространялся по своему обычаю.

— Да, — тем не менее сдержанно ответил мистер Кенуэй сыну. — И мне докладывали, что это весьма неплохой флот и даже сухопутная армия. Надеюсь, они будут собираться меньше, чем маркиз д’Эстен.

— Конечно, меньше, — брякнул Коннор с крайне уверенным видом — и вдруг замолчал.

Хэйтем снисходительно усмехнулся:

— Ты обзавелся шпионами во Франции?

— Нет, — помотал головой Коннор. — Просто мистер Лафайет… писал мне. Он собирается отбыть вместе с Рошамбо, а мистер Лафайет не таков, чтобы годами выжидать. Готов поспорить, к началу летних боевых действий Рошамбо будет здесь.

— На что спорим? — буднично поинтересовался Шэй.

Коннор с сомнением глянул на отца, но поддержал:

— Если проспоришь, с тебя пять фунтов тянучек. А тебе что?

Шэй тоже с сомнением глянул на недовольного любовника и ограничил аппетиты:

— А если ты, то с тебя десять унций хорошего табака.

— Действительно хорошего, — встрял Хэйтем. — Если проиграешь, проконсультируйся со мной. И, кстати, Коннор… Могу я узнать, какие отношения тебя связывают с мистером Лафайетом? Раньше я полагал, что вы общались только в рамках военной кампании Вашингтона, но теперь узнаю́, что он пишет тебе письма… лично тебе. И это в то время, как он сам наверняка очень занят — ведь его возвращение во Францию вызвало фурор.

— Это вовсе не то, о чем ты думаешь! — запротестовал Коннор, хотя вот Шэй, например, ничего не думал. — Жильбер — хороший человек. Он верит в свободу и готов создавать ее своими руками. Когда мы с ним сидели за бутылочкой лафита, он говорил, что хотел бы, чтобы на его родине так же защищали простых людей.

— Это все, что нужно знать про стремления Братства, — философски заметил Хэйтем. — Вы сидели и обсуждали свободу простых людей за бутылкой французского вина ценой в пару фунтов стерлингов.

Коннор немедленно засопел:

— Это не я покупал вино. Жильбер сам принес и предложил отметить успехи. Я не спрашивал, сколько оно стоит.

Шэй глянул на любовника и негромко произнес:

— Хэйтем, этому Лафайету самому чуть больше двадцати, как и Коннору. Конечно, они отлично друг друга понимают.

— Ему… двадцать два, — Коннор сощурился, подсчитывая. — Но дело не в этом. Просто он хороший человек. А еще он оценил то, что я хорошо пишу и читаю по-французски, и говорю почти без акцента.

— А, так вот на чем вы сошлись, — фыркнул Хэйтем.

Шэй слегка улыбнулся. Французскому Коннора учил Хэйтем, который в юности прожил во Франции несколько лет… Шэй, который тоже по общему счету прожил во Франции немало, таким знанием языка, как у сына, похвастаться не мог.

— Ну, это только в самом начале нашего знакомства, — пожал плечами Коннор. — Жильбер мне рассказывал про Париж и Францию. Мне было интересно, я же там никогда не был. А потом мы поняли, что у нас схожие взгляды на жизнь.

— Разумеется, — с показной услужливостью поклонился Хэйтем, сидя в кресле. Чай в его чашке подходил к концу, а приступы кашля почти прекратились. — Он — из французской аристократии, ты — родом из ганьягэха, что же тут непонятного.

— Не из ганьягэха, — вдруг посерьезнел Коннор. — Пусть лучше будет — «из могавков». После того, что я видел в племени онейда… После того, что мне сказали, я… Я — родом из них, да, но они правильно изгнали меня. Я буду защищать всех мирных людей, и индейцев — в первую очередь. Но я больше не могу считать себя одним из них… Давайте лучше о чем-нибудь другом! В Дэвенпорт на мое имя пришло письмо из Лондона от мисс Скотт. Она написала и Раксота — оказывается, он уже писал ей много лет назад. Я не знаю, в чем тогда было дело, но сейчас он очень ругался, когда прочел ее письмо. И сразу спалил, прямо над свечой, даже пальцы обжег. А я ушел и читал на крыше. Она очень умная… и добрая. А вам она не писала?

Шэй отвернулся, чтобы Коннор ничего не прочел в глазах. Хэйтем, конечно, писал сестре. Более того, он отправил ей ту самую брошь в виде тамплиерского креста, которую некогда мадам де ла Серр подарила «мсье О’Райли». Носить ее Шэй, конечно, не стал, а Хэйтем имел с сестрой давние споры, а потому не мог не отправить этой язвительной леди чисто тамплиерскую благодарность за помощь. И так же естественно, что она сначала молчала несколько месяцев, а потом прислала гневное послание, в котором едко и метко прошлась по брату и по его семье. Как и многие женщины, мисс Дженнифер била точно и больно. И с тех пор Хэйтем так и не собрался написать ей в ответ.

— Писала, — наконец проговорил мистер Кенуэй. — Но ко мне она далеко не столь добра, как к тебе. Хотя в уме Дженнифер, конечно, не откажешь. Коннор… Я всегда рад тебя видеть в своем доме, но сейчас я очень устал.

Шэй перевел обеспокоенный взгляд на любовника и увидел, что тот держится с трудом. Да, голос его стал звучать чище, но последствия болезни еще дают о себе знать — слабость и «бледный» вид к ночи все видней.

— Тебе надо лечь и отдохнуть, отец, — обеспокоенно поднялся Коннор. — Я могу переночевать здесь? Если нет, меня не затруднит найти убежище в городе, не беспокойся.