Дело всей жизни (СИ) - "Веллет" (читаем книги TXT) 📗
— Ужин, мсье О’Райли. Бульон, консоме из индейки под соусом бешамель и тарталетки. Желаете вина?
Шэй поднял воспаленный взгляд и глухо буркнул:
— Желаю, мадемуазель. А остальное можете и вовсе не приносить.
Девушка ослепительно, но абсолютно неестественно улыбнулась и втолкнула в распахнувшуюся шире дверь позвякивающий посудой столик на колесиках. Ужин был изящно сервирован, а горничные делали вид, что не замечают того, что большинство приборов «капитан О’Райли» бессовестно игнорирует, предпочитая обходиться самой удобной вилкой и единственным ножом.
Еще на столе заманчиво поблескивало жестяным боком отполированное ведерко с бутылкой вина — и сердце екнуло. Не читая этикетки, Шэй не мог бы сказать, шабли это или еще какое изысканное пойло, но одного вида было достаточно.
Мистер Кормак перевел взгляд на бюро, в котором хранил большинство своих вещей: от расчески и трубки до поддельных бумаг, — и вновь нашарил взглядом лист «La Gazette de France», где мелким слепым шрифтом приводились новости за последние дни. Лист «Газеты Франции» был отпечатан нынешним утром, однако уже теперь выглядел помятым и потрепанным. На бумаге тут, конечно, экономили — даже с милостивого дозволения Его Величества, но прочие экземпляры газеты, выходившей дважды в неделю, лежали в бюро стопкой и выглядели куда приличнее.
Этот же номер, от 15 ноября, кроме невероятно нудного финансового отчета по сельскому хозяйству, восхвалявшего прозорливость Его Величества (руку автора было легко угадать*), содержал в себе новости с другого континента, из-за далекого Атлантического океана.
Прислуга хорошего отеля была еще тем хороша, что, как и в доме Хэйтема, чутко угадывала настроения, а потому девица с отрепетированным полупоклоном ретировалась, а Шэй… Да, черт возьми, у него были причины переживать, и за закрытой дверью он мог себе позволить этого не скрывать.
На поясе у него был отличный кинжал, в наручах — скрытые клинки, а на бюро небрежно валялся нож для бумаг, однако мистер Кормак пренебрег цивилизованными методами и вскрыл бутылку так, как привык — резким ударом по донышку. Пробка ударила в потолок и срикошетила на пол, однако Шэй даже не озаботился тем, чтобы отопнуть ее… например, под кровать. Он взболтал содержимое бутылки и отхлебнул охлажденного вина, не замечая, как мерзко стекает холодная струйка за манжет, и как ледяные капли падают на отвороты камзола.
Не выпуская бутылки, Шэй плюхнулся за бюро и в который раз вчитался в мелкий шрифт — настолько мелкий, что, казалось, впору обзавестись пенсне. Всю основную полосу занимал пресловутый сельскохозяйственный отчет, а на оставшееся место писаки стремились вместить как можно больше статей самых разных направленностей, и даже зная доподлинно, где искать, Шэй не сразу наткнулся на нужную заметку. Сначала взгляд его мазнул по столбцу объявлений, в основном — унылых и безликих, кроме одного, где некая знатная дама, не называвшая своего имени, отчаянно пыталась продать «двух красивых, выносливых и неутомимых кобелей»… Шэй надеялся, что речь об охотничьих псах. Потом натолкнулся на статью о модных в этом сезоне шляпках, потом — на сводку прошедших скачек… Нужная заметка была как раз между скачками и шляпками. «Дьявольское пламя в Нью-Йорке», — гласил заголовок.
Если отбросить патетичность и призывы к Божьему суду, автор заметки сообщал, что 21-го сентября в Нью-Йорке, крупнейшем городе американских колоний Британской империи, вспыхнул пожар, в пучине которого сгинуло полгорода. О причинах говорилось скупо и вскользь — «наказание Божье», а вот за что — автор тоже тактично умалчивал. Шэй не мог не понимать, откуда берется такая расплывчатость формулировок. В Париже хватало противников «старого режима», и статью о колонистах никто бы к печати не допустил. Но даже делая скидку на умение писак драматизировать и преувеличивать, Шэй не мог не понимать, что пожар и впрямь был нешуточным, раз уж вести о нем просочились за океан и были освещены в прессе. Из ориентиров автор статьи указывал только Манхэттен, и Шэй снова приложился к бутылке. Где-то там, в Нижнем Манхэттене, стоит и Кенуэй-холл… Если, конечно, он уцелел.
И причины пожара, столь неловко прикрытые гневом Божьим, тоже напрашивались. Мистер Кормак слишком хорошо знал методы Братства и не сомневался, что к поджогу… Поджога не могло не быть!.. Что к поджогу кто-то приложил руку. Вот только кто? И что это значит для другой стороны?
Шэй скрипнул зубами и снова резко отхлебнул. На еду даже не смотрел, не мог заставить себя поесть. Где-то там почти два месяца назад случилось… что-то. И с тех пор с берегов Америки не было ни одного письма.
В дверь снова постучали, и мистер Кормак невероятным усилием воли отвел взгляд от газеты и рявкнул: «Entrez!». Не было даже желания выяснять, кто там за дверью. Пусть уж зайдет и сам скажет, и если это как-то связано со вторым поводом для беспокойства — пусть. Ни тревога, ни страх, ни вино не делали руку мистера Кормака менее точной, а вот решительности добавляли изрядно.
Однако за дверью обнаружилась только та же самая горничная. Шэй выдержал еще один полупоклон, но смотрел мрачно и хмуро, всем видом показывая, что с церемониями пора завязывать, пока вслед не полетело ведро со льдом.
Девушка взгляд поняла сразу и торопливо выпалила:
— Вечерняя почта, мсье.
— Что там? — Шэй понял, что так просто от горничной не отделаться, и поднялся навстречу.
— Письмо и официальное приглашение, — девица склонилась с крошечным — размером с банкноту — подносом. — Если желаете, вас больше никто сегодня не побеспокоит, мсье.
Шэй в первую очередь увидел плотный толстый конверт, адрес на котором был написан знакомым угловатым почерком… Но надеяться себе запретил. Неизвестно, сколько это письмо добиралось до Франции. Оно вполне могло быть отправлено до двадцать первого сентября.
Но щедрое предложение девицы принять мистер Кормак не мог. Это было бы верхом неосторожности, а потому он полез в кошель на поясе и, выудив оттуда серебряный экю, опустил монету в кармашек передника горничной:
— Простите мою невежливость, мадемуазель, — в голосе не прозвучало ни капли раскаяния, но ритуал был соблюден, а щедрость оценена. — О любой почте я желаю знать немедленно.
— Как скажете, мсье, — горничная опустила ресницы, а стоило забрать корреспонденцию, как вежливо поклонилась еще раз. — Тогда, может, еще вина?..
Мистер Кормак с сожалением глянул на почти ополовиненную бутылку и со вздохом отказался, а дождавшись, пока останется один, торопливо вскрыл ножом конверт и вытряхнул содержимое.
Конверт был один, но письма в нем было два — аккуратно сложенные бумаги развалились на две половинки. Первым делом Шэй развернул то, что было написано безукоризненным почерком Хэйтема, но не начал читать, а нашел последнюю страницу и впился взглядом в дату. Письмо действительно было отправлено в сентябре, но — двадцать второго.
Не оставалось сомнений, что к пожару действительно приложили руку Братство и Орден, однако все это — и то, что оба Кенуэя, и старший, и младший, писали вместе — как нельзя лучше говорило о том, что они оба прекрасно понимали, что Шэй будет волноваться, как только вести о пожаре в Нью-Йорке дойдут до него. И еще отправленные в одном конверте письма говорили о том, что Хэйтем и Коннор не находятся в очередной конфронтации, что им хотя бы как-то удалось договориться. Это обнадеживало.
Шэй начал читать. После положенных приветствий Хэйтем уведомил о том, что Кенуэй-холл и все его обитатели не пострадали, но выражал сомнения в том, что письмо доберется быстро — по его словам выходило, что после пожара, зачинщики которого не найдены, судоходный контроль был еще более ужесточен. Шэй изучил эти строки вдоль и поперек, полагая, что Хэйтем выражается иносказаниями, но не нашел ни намека на то, что устроил все это Коннор. Дотерпеть до письма Коннора стало трудней, но Шэй мужественно запретил себе об этом думать и вчитался дальше.
Дальше магистр Кенуэй сдержанно сообщал, что британские войска высадились в Лонг-Айленде тогда, когда Коннор еще не вернулся из своей экспедиции на Ямайку. Писал и о том, что флот, остановившийся в заливе, поистине небывалый, хоть и невысокого пошиба. Писал о триумфальном возвращении Коннора в Нью-Йорк — с куском карты сокровищ и грандиозной свалкой с участием «Аквилы» в заливе.
