Любовь без поцелуев (СИ) - "Poluork" (читать книги без регистрации полные txt, fb2) 📗
«Беспредел», – сказал я Дёме. Это не я придумал, это ещё до меня тут было. Одно дело – чмырики убогие вроде Леночки или Червяка, которые сами на это идут. Другое дело – те, которые борзеют настолько, что последний страх теряют. Таких мы «опускаем». Потому что есть обычные дела, а есть то, что не прощается. Крысятничество, например. Или стукачество.
Я лично всегда думал, что лучше избить как следует. Почки там отбить, пальцы повыворачивать, да мало ли. Таримов, придурок, прав. На меня бы это не подействовало. Да чего там… Многим бы и того хватило, что со мной случилось тут в самом начале, чтобы полными чмырдяями стать. А мне вот реально было похуй, только зло брало, что эти пидоры меня поймали. Кто после этого что-то вякал – у меня пиздюлей ловил по полной, так что все быстро всё поняли, особенно когда эти четверо исчезли. Принцип есть принцип.
А сейчас… После того, что у нас было с Максом… Мне даже странно, что для других это унизительно. То, что мы с ним делали, – я никогда ничего такого не чувствовал. Я не становился от этого «девкой» и Макс – тоже. Мне нравилось то, что я делал, и то, что чувствовал. Может, дело в том, что у меня это было по любви, может, я сам по себе такой.
– Добрый вечер всем собравшимся, – я открыл дверь в туалет.
– Чё, бля, за нах?! – Азаев развернулся ко мне, потом обратно к Таримову. Кажется, до него начало доходить, что он впух по-чёрному. – С хера ли тебе здесь надо?
– Поговорить. Рэй, дверь запри.
В небольшом пространстве между кабинками и раковинами стало тесно, скоро и дышать будет нечем.
– Слышь, а чё мне с тобой говорить? Ты, Комнин, себя сильно крутым считаешь, – Азаев щурился, глядя мне в лицо, я никак не мог поймать его взгляд. Раньше мы были одного роста, но сейчас я его выше. – Только знаешь, где крутость эта твоя? До дверей этого сортира. А в этой жизни ты никто. У тебя же ничего нет!
Я почувствовал, что злюсь. Прямо сатанею. Потому что думал о себе буквально то же самое. Потому что в каком-то блядском смысле это было правдой.
– Ты нафиг никому не нужен! Тебя, если что, и искать-то никто не будет. Тоже мне, царь и бог школьных коридоров! У тебя мозгов просто нет этого понять. Пока.
– Слушай, а что это ты вдруг охуел? – возмутился за моей спиной Вовчик. – Сам-то, блядь, тут кто? Ты вообще «понаехавший»!
– Только и смотришь, как бы зацепить себе кого-нибудь покруче! Даже с пидором богатым задружился. И не в падлу тебе, – он опять оглянулся на Таримова, – с этим связываться? Давай перетрём между собой, может, договоримся.
– Мы с тобой уже обо всём переговорили раз сто, наверное, – Таримов смотрел на меня через плечо Азаева. – Где, говоришь, моё место? Кто я и кто ты?
Я попытался понять, что он имел в виду, но, похоже, речь шла о каких-то их внутренних разборках.
– Чё ему надо от нас? – поинтересовался Вовчик, стоя рядом. На нём была серая футболка с рисунком – скелет на мотоцикле, и на воротнике я увидел след от перламутрово-коричневой помады.
– А спроси у него, – я с трудом отвёл взгляд от этого пятна. – Может, расскажет.
– А ты, Долгин, шёл бы нахуй, целее бы был! А то ведь в Москве и твоего брата поймать можно…
– Ты щас к чему это, а? – Вовчик протиснулся вперёд. – Ты насчёт моего брата не разевай хлебальник!
Я вспомнил Вовчикова брата, которого видел на каникулах, – тощего, рыжего, очкастого.
– А чё думаешь? Как нехуй делать – поймать!
– Да ты крут, – негромко сказал Таримов, – всем угрожать. А справишься? Со всеми нами? –
он кивнул на своих приятелей.
Что же они не поделили, что такого Азаев о себе возомнил, что он сказал такого, что даже свои озверели?
– Свали, Комнин, – продолжил Азаев, пытаясь одновременно смотреть и на меня, и на Таримова, – в жизни не кулаки, а кое-что другое решает. А ты – никто и ничто. Я захочу – тебя вообще не найдут.
«Нарожают вот таких, а потом они нормальным людям жить мешают!»
«Господи, как же я жалею, что аборт не сделала...»
«Отец, небось, уголовник или алкаш какой был… Я б таких с нормальными детьми не пускала!»
«Какой смысл тебя учить, всё равно закончишь в тюрьме или на помойке!»
– О чём это он? – поинтересовался Рэй, державший дверь.
– Он, видишь ли, решил выместить на мне все свои неудачи в общественной и личной жизни, – привкус металла и чего-то кислого во рту был просто невыносим, и всё становилось бесцветным, дышалось через раз. Я сплюнул на пол. – И позвать своих родственников, чтоб они от меня живого места не оставили. Заступиться-то за меня некому.
– Я его убью, нахер, прямо щас! – голос у Вовчика стал хриплым и он сжал кулаки.
– Да нихуя мне никто не сделает! Вы – малышня тупая ещё, не понимаете, что ли?
– А ты тоже не понимаешь? Ты ведь не один такой – с бабками и роднёй? – вклинился один из приятелей Таримова, Асланбек. – Ты думай, кому и что обещаешь.
– Вот чисто ему, – Азаев махнул на меня рукой, – я обещаю, что жить он будет недолго. Потому как заебал он всех. Мне все спасибо только скажут, включая его мать.
«Да ради бога, шляйся, где хочешь! Прибьёт тебя кто – я и плакать не буду, только спасибо этому человеку скажу!»
– Неет, – теперь от злости у меня аж зубы застучали, а руки сами сжались в кулаки без малейшей возможности разжать пальцы. – Я тебя, суку, пидора гнойного, ещё не ебал… Но это поправимо…
Удара он ждал и попытался блокировать, но не вышло – его смело и он врезался поясницей в подоконник. Следующим ударом я отправил его на пол и двинул несколько раз в солнечное сплетение и по морде, разбивая нос и губы так, чтобы кровь потекла – вперемешку со слюнями и соплями, упал сверху, фиксируя его, – коленями корпус, рукой – глотку.
– Ссууука… Питоргххх… Убьюхх… – он пытался вырваться.
Сильный, зараза! Кровь текла на кафель и, придушив его так, что он вообще говорить не мог, я почему-то смотрел не ему в лицо, а рядом, на пол, на грязные следы от подошв на желтоватом кафеле. Кровь и слюни размывали рельеф подошв. Кровь и грязь.
– Хотел бы убить – убил, – я даже не понял, вслух я это сказал или подумал, придавливая ему руки коленями и зажимая ладонью разбитый нос. Кровь и сопли, скользко и липко. – Давай сюда!
Он увидел эту дрянь и забился сильней, как на последнем издыхании, выворачиваясь из-под меня и завывая, как зверь. Он знал, зачем у нас для такого дела обрезанное горлышко от пластиковой бутылки.
– Бля, Вовчик, ноги, ноги ему держи! Ах ты, козёл безрогий! – он попытался меня укусить, за что получил ещё несколько ударов.
Зубы он разжимать не хотел. Хоть и знал, что выбить могут, и выбивали уже. Нос зажимать бесполезно, только самые тупые рот открывают, дышать и через зубы можно, хуёво, но можно. Я просто двинул ему несколько раз – так, чтобы он поплыл, но не отключился (от тела в отключке какой кайф?), и когда глаза у него разбежались, разжал зубы и впихнул горлышко от бутылки, чтобы рот закрыть не мог.
Он, вроде, очухался. И завыл, пытаясь выплюнуть эту самодельную воронку. Да, он понимал, для чего она, он и сам так делал и знал, что сейчас будет. Лицо у него перекосило, к соплям и слюням слёзы добавились… Я еле удержался, чтобы не сорваться и не начать его тупо бить – ногами, руками, пока он не скорчится, пока вся эта дрянь не перестанет из него течь. Но я здесь не за этим.
Я не смотрел в его лицо – мерзкое, перекошенное, утратившее всю борзоту. Я всё смотрел, как кровь размазывается по кафелю.
– Держите… – мне уже говорить было трудно, в рот словно ржавчина набилась. – Держите его! Кто там с камерой…
А он услышал про камеру и так рванулся, что чуть меня – меня! – не скинул. Я снова перехватил его, надавил коленом между рёбер, ещё чуть-чуть – и в крошку. Какой же я, бля, сильный…
Но даже я не справлюсь с толпой. С несколькими взрослыми. Да если у кого ещё железо будет… Я и с толпой сверстников не справлюсь – с двумя, с тремя, ну, с пятью…
Вот только никто этими двумя-тремя быть не хочет.
