Любовь без поцелуев (СИ) - "Poluork" (читать книги без регистрации полные txt, fb2) 📗
– Банни, – я подошёл к ней вечером. – Пошли поговорим.
– Что такое?
– Тут у меня проблемка образовалась. Твоя помощь нужна.
– Конечно! – Банни у меня умница, самая моя лучшая помощница. Она ничего не боится. – А что надо делать?
– Сейчас объясню.
Король и Шут “Некромант”
====== 35. Банни. Сестра по крови. – 1 ======
...Как бессонница в час ночной
Меняет, нелюдимая, облик твой,
Чьих невольница ты идей?
Зачем тебе охотиться на людей?*
Кто-то сказал, что нельзя ненавидеть бесконечно. А я отвечу – можно. Можно и нужно. Ненависть – это то, что поддерживает меня на протяжении последних лет. Говорят, что ненависть иссушает. Я же вижу её, как огненную реку, которая, наоборот, питает мою душу. Потому что, если я перестану ненавидеть, мне лучше будет лечь и умереть. Я стану жалким ничтожеством. Это значит – я простила. Это значит – я слабая.
Психолог говорит, что я должна отпустить прошлое. С удовольствием. Когда буду стоять над их могилами. Я знаю, что однажды это случится. И гораздо раньше, чем они думают. Когда я и мой брат покинем это место, мы придём за ними.
Странно, но что тогда случилось, я не помню. Словно память вытолкнула всё это из себя. Защитный механизм – я прочитала это где-то. Когда в тело попадает инородный предмет, оно стремится его изгнать и окружает гноем. Лёгкое нажатие – и рана прорывается, и тогда надо просто выдавить его, чтобы полилась чистая, чистая кровь.
Кровь. Я её не боюсь.
А какой же я была дурой в самом начале! Что ж, в своё оправдание я скажу – мне было только тринадцать. В такие годы не понимаешь многого. Например, что твоя мать – богатая женщина, чей первый муж был намного старше неё. Что её новый муж – намного моложе. Что мужчина его возраста не должен заходить в спальню к своей падчерице перед сном, садиться на кровать, притрагиваться…
Подонок покупал мне сладости и водил за ручку. О Господи! Если бы я могла путешествовать во времени, я бы вернулась туда и воткнула ему отвёртку в глаз. Но время движется только вперёд.
Древняя мудрость гласит, что надо сидеть на берегу реки и однажды ты увидишь, как она пронесёт труп твоего врага. Когда я рассказала брату об этом, он только усмехнулся. «Конечно», – сказал он. «Ты ведь сам его туда спихнул».
Только одно помню – какое-то невероятно мерзкое ощущение. Я даже не помню, было ли мне больно. Наверное, было. Мужчины – отвратительны. Секс между мужчинами и женщинами – отвратителен. Людям давно стоило бы изобрести способ рождаться с помощью каких-нибудь машин, а мужчинам и женщинам разделиться на два государства и делать специальные прививки против сексуального желания. И объявить вне закона материнский инстинкт.
Моя мать. Когда я думаю об этом, вот здесь, под горлом, возникает такой мерзкий, колючий комок, как будто я ядовитый кактус проглотила. Знаете, одно из наиболее жалких зрелищ – это влюблённая женщина. Женщина, которая во что бы то ни стало хочет оставить при себе своего самца. Даже если он – преступник и насильник. Женщина, которая РЕВНУЕТ к родной дочери. Пощёчина – я её до сих пор помню. И бормотанье, когда мать говорила, что я лгу, что я просто ненавижу её дорогого Валерочку, что я желаю ей зла. Что я сама, сама виновата во всём, шлюха малолетняя!
«Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать». Конечно. И так я оказалась здесь.
Когда я думаю про ад, я не представляю себе ни чертей, ни сковородок. Ад – это другие люди. Достаточно собрать в одном месте свору разнокалиберных ублюдков и любое место станет адом. Здесь никто никого не любит, не жалеет и не прощает.
Но здесь я встретила его. Второго достойного мужчину в моей жизни. Первым был мой отец, настоящий отец. А второй – он, мой названный брат. Случилось это так.
Шла третья неделя этой каторги под названием «жизнь в интернате». Как мне было плохо… Как плохо… Я всю жизнь жила дома, я даже в оздоровительные лагеря не ездила никогда! А тут – общая палата, общий душ, туалет… Приходишь – а замок с твоей тумбочки сорван, вещи валяются, что-то растоптано, что-то украдено. Сидишь читаешь – а книжку вырывают из рук. «Что я вам сделала?» – спрашивала я у них тогда. «Пожалуйста, оставьте меня в покое!» Я с ними пыталась разговаривать.
Я же говорю, дурой я тогда была. А они смеялись. И продолжали.
«Знаешь, чем люди хуже животных? Животные поступают, как им велят инстинкты. Нападать стаей или добивать раненое животное, или убивать нежизнеспособное потомство, или выгонять из стаи того, кто на них непохож. Не потому, что они злые или подлые. Это их природа, ну, вот, как шерсть, перья, хвост там… А люди, люди – ЗНАЮТ. Что поступают плохо, что так нельзя. И всё равно делают. Потому что могут. Потому что хотят. Потому что не накажут. Люди – самые мерзкие в мире создания и есть только один способ выжить. Стать хуже всех.» – вот так говорил он, мой брат.
Это верно. Прав ты, неправ, честно ли, нечестно, добро, зло – ничего этого нет. Важно, есть ли у тебя силы сопротивляться, и как далеко ты можешь зайти в своём сопротивлении, не оглядываясь.
Её звали Ира, а вот фамилию не помню. Смутно помню её глаза – большие, но как-то очень широко расставленные, с редкими ресницами, на которых повисали комки туши, осветлённые до желтизны волосы и пирсинг в носу. Как стразовый прыщик. Я не знаю, что я ей сделала, – да ничего я ей не сделала! Никому я ничего тогда не сделала!!! Я просто была новенькой, я хотела, чтобы меня не трогали, дали побыть наедине с собой, со своими мыслями… Дали быть такой, какая я есть. Но это никого не устраивало. Мне казалась, она меня ненавидела, хотя сейчас думаю – да не было там ненависти. Просто надо кого-то травить. Ей, в общем-то, может и плевать было, ну, ещё её бесило, что я не матерюсь и грамотно разговариваю.
Что она там мне говорила тогда, на лестничной площадке, когда из узкого окна падал холодный солнечный луч? Я не помню. Тогда я впервые почувствовала её.
Ненависть – не слово, это сила.
А эта Ира развернулась и пошла по лестнице, вся довольная тем, что довела меня, тринадцатилетнюю дурочку, до слёз, до жалких всхлипов с соплями вперемешку. И пошла вниз, сверкая своим стразовым прыщиком, как звезда на подиуме.
Тогда ещё можно было носить обувь на каблуках. До того случая.
Это было похоже на неодолимую волну, на что-то, прошедшее сквозь меня, добавившее бесконечной, бесконтрольной решительности, а что делать – я знала и так. Резко разбежавшись, я толкнула её в спину – обеими руками, вкладывая в удар весь вес, всю злобу, всю ненависть, сама едва не падая, но, в последний момент, мёртвой хваткой вцепляясь в перила. А она – не успела.
Девка, которую я почти не запомнила – имя да стразик в носу, скатилась с лестницы с взвизгиванием и вдруг замерла. Я смотрела на неё, на странно повёрнутую голову и отчётливо понимала – она мертва. Мертва. Окончательно мертва.
Всё – решительность и ненависть, и секунда злобного триумфа сгинули, как под порывом ледяного ветра. Солнце так же светило, где-то на переферии слуха раздавался тот ни с чем не сравнимый звук – не-шум-не-тишина, который всегда стоит во время учебного процесса. А человек лежал мёртвым. Всё.
Нужно было кого-то позвать, попытаться объяснить, как-то оправдаться – а может ли оправдаться убийца? Я развернулась и увидела его.
Это был парень из моего класса. Я к нему особо не присматривалась раньше, вообще мне сложно было тогда идентифицировать парней. Они не лезли к нам, кроме некоторых, но, в общем-то, были все одинаковыми – в форме, коротко стриженные.
Этот не был исключением – жутко худой и довольно высокий, он был выше всех в классе. Очень светлые волосы, светлые брови. Странные, чересчур светлые глаза – никогда и ни у кого я не видела таких глаз – ни до ни после. Почти сошедший синяк под глазом.
Он смотрел и улыбался. Это была улыбка… Словно ты всю жизнь бредил Египтом и вдруг, в взятом на сдачу лотерейном билетике, тебе выпала поездка к пирамидам. Такая радостная улыбка, улыбка, когда сбывается твоя мечта.
