Любовь без поцелуев (СИ) - "Poluork" (читать книги без регистрации полные txt, fb2) 📗
Я понял, что влюбился в Стаса Комнина. И с этим пониманием мне оставалось двести двадцать девять часов, он считал, оказывается. Почему? Я хотел спросить, но не смог. Я всегда, глядя фильмы о любви, думал: «Ну, что вы мучаетесь и страдаете фигнёй, неужели нельзя просто взять и сказать друг другу? Выяснить, наконец, что и как?» Оказывается – нельзя. Любовь делает тебя идиотом, полным и абсолютным, ты будешь нести всякую чушь, язвить и огрызаться, но не скажешь, не признаешься, потому что иногда лучше не знать, лучше не услышать, лучше быть не уверенным.
Тем более со Стасом. Он такой жестокий, Стас. А каким он должен быть среди всего того, с чем он жил? У него нет никого и ничего, и он, кажется, к этому привык. Для него нет таких вещей, которые нельзя сделать потому, что это плохо, потому, что так нельзя. А я и не знал, до чего может дойти человек с хорошим воображением, огромной физической силой и для которого нет «плохо». Я никогда не считал себя особенно добрым, но так… Так обращаться с людьми, даже с теми, кто мне не нравится… То есть, мне нравилось, когда очередной умник, который вякал мне что-то в спину получал себе порцию компота за шиворот или смачный пинок под зад. Но иногда это было слишком. Я бы так не смог.
А тогда на дискотеке… Это было так удивительно, так невероятно… Я был пьяным и влюблённым идиотом, и ночью мне снилось, что мы целуемся со Стасом, занимаемся любовью и танцуем в водовороте разноцветных снежинок на палубе Титаника, и ещё какой-то пьяный бред.
Потом наступило утро, похмелье и острое понимание того, что я беспросветный дурак. И что мне это всё нафиг не нужно, но вот только… Только сердцу не прикажешь? И о том, что скоро всё кончится, я старался не думать.
Я держался только благодаря тому, что он был со мной, потому что я сходил с ума. Холодно. Мне постоянно было холодно и страшно. И хотелось есть, вот что хуже всего. Даже утоляя голод до физической сытости, я всё равно продолжал испытывать острую потребность что-нибудь съесть, и, видит Бог, я знал, что это значит.
О булимии мне рассказали в Англии. Тогда, приехав, я никак не мог избавиться от привычки запихивать в рот всё, что вижу. Дома к этому относились нормально, отец только радовался, говорил, что я расту, и заваливал меня едой. Прямым потомкам тех, кто пережил блокаду и голод, детям страны, где вечным зовом звучит «Ешь с хлебом!», такие вещи, как анорексия и булимия, кажутся какой-то смешной выдумкой, причудой «заевшихся юсовцев». Но психолог в Англии была действительно профессионалом, она смогла мне помочь, пока болезнь не переросла в критическую стадию. Стать жирдяем? О Господи, нет! Всю жизнь метаться между холодильником и унитазом? Да чтоб меня! От навязчивого желания есть, бесконечно есть, съедая всё, как лангольера, на своём пути, отвязаться было непросто. Тем более, в одиннадцать-то лет! О таких вещах, как красивая фигура и чистая кожа, я тогда не думал, просто знал, что толстяков все дразнят и шпыняют. Это что же, меня Рома будет дразнить? Я представил себе, как возвращаюсь через год домой, по трапу скатывается такой себе колобок, и мой друг смотрит на меня с презрением и жалостью, как смотрел обычно на побирушек или инвалидов, если они нам вдруг случайно попадались, и отворачивается. Для меня была составлена особая диета, как сейчас помню – с огромным количеством зелёных овощей, меня возили в специальный центр на занятия детской гимнастикой. Не знаю, удалось ли мисс Финчет объяснить моему отцу, в чём моя проблема… Вряд ли. Скорее всего, он просто заплатил и не стал слушать «вздорную англичанку». Я вообще подробностей всего не помню, очень уж давно дело было. Только одно в памяти вертится – разговор психолога и мисс Финчет:
« – Поверить не могу, что то, что он рассказывает, правда. Никогда не сталкивалась с таким. Сын русского мафиози…
– Его отец не мафиози, а бизнесмен. Правда, в данном случае – разницы никакой...»
Меня это очень смешило, и своим английским приятелям, соплякам лет по одиннадцать-двенадцать я так и представлялся: «Макс, сын русского мафиози». Их это жутко впечатляло. Эх, детство-детство…
«Волчий голод» возвращался ко мне и потом. В те дни, когда отец узнал про меня, я жил у Спирита, так на нервной почве я съел даже сушеный укроп в доме. Выйти из дома я не мог (не мог, потому что… не мог), и к тому времени, как Спирит вернулся, я уже доедал французскую горчицу. Ложкой, как варенье. Это был один из тех редких случаев, когда Спирит меня ударил по-настоящему. Да, он отдубасил меня тогда, а потом затащил в спальню и практически изнасиловал, чтобы, как он мило выразился, «дурь вытрахать». А потом долго сидел и давил мне на психику, рассказывая, что со мной будет и где я окажусь, если буду продолжать в том же духе, – сидеть дома, есть и по новому кругу перечитывать старые книги. Спирит умеет мотивировать, и от его «и когда соседи вызовут МЧС, потому что запах станет невыносимым, МЧСники будут соскребать твои разложившиеся останки с ковра, а они будут разваливаться… Это будет похоже на мармелад – на мармелад из гнилой плоти, а твой протухший жир будет соскальзывать пластами. Вся квартира будет заполнена мухами, несколько поколений мух будут вскормлены твоими бездарными останками, они будут совокупляться там, откладывать в твоё тело личинки и умирать… Пиршество Вельзевула! Самого молодого и симпатичного МЧСника стошнит на твои останки… У тебя не будет нормального гроба, тебя постараются побыстрее сжечь и закопать, и никто, слышишь, никто не придёт на твои похороны, потому что, в глаза мне, Макс, смотри, никому не нужен сумасшедший жирный педик! И мне – в первую очередь! Понял?! Всё, подбери сопли и вали в ванную! А потом одевайся и мы идём клуб! И если я увижу, что ты там что-то жрёшь, хоть что, хоть оливки, я тебя трахну бутылкой от пива прямо там. Я понятно выразился? Айн, цвай, драй!!!» мне как-то полегчало. Милый, милый мой Спирит. Ловя себя на желании наедаться до отказа, я обычно старался чем-нибудь отвлечься: куда-нибудь пойти – на свежий воздух или, наоборот, потанцевать в клуб, или курил (собственно, из-за этого я, в основном, и начал), или Спириту жаловался, но это, конечно, край. Я знаю, что мне надо обратиться к врачу, но как-то стыдно… Гей, да ещё с такой бабской проблемой… Хватит и тех придурков, которые, по просьбе моего отца, пытались меня лечить от непойми-чего. Я неплохо справляюсь сам, просто не думаю об этом большую часть времени, и это работает. К тому же, секс – отличная замена еде.
И вот сейчас это вернулось. Вернулось дикое желание есть, есть бесконечно, бесконтрольно, запихивая в себя всё, даже хлеб, который я в обычной жизни почти не ем, с майонезом, который я вообще не переношу. И ещё день-два – и я бы сорвался, стал как тот мальчик, которого видел в самом начале, – как там его, которому Стас ещё пасту разрезал.
Я бы сорвался и раньше, но Стас был рядом со мной всегда и это меня поддерживало. Я забывал о «волчьем голоде», когда он был рядом, я забывал обо всём. Любовь, оказывается, лечит булимию ничуть не хуже, чем седативные и сеансы групповой терапии.
Но иногда я уходил от него и сидел в одиночестве, пытаясь понять… Что-то понять про себя, про него. Когда я только познакомился со Стасом я подумал, что он просто, ну, такая фигура «злого хулигана», с которым мне нужно как-то примириться, чтобы протянуть все эти дни. «Плохой парень» – это тот, кто мешает жить всем остальным «нормальным», на этом его роль заканчивается, и никого не интересует, что происходит за кадром, в котором его нет. Но это жизнь, и Стас был человеком, человеком из крови и плоти (довольно притягательной, кстати, плоти), со своим внутренним миром, со своим прошлым, со своими мечтами. Что с этим делать?
Но я решил последовать своему жизненному принципу – пусть всё идёт, как идёт, а там посмотрим, пока же – получай от жизни всё. И я получал. И в постели – тоже.
Я когда-то говорил, что Стас асексуальный? Да не дай Боже мне так когда-нибудь ещё ошибиться! Ему, по-моему, хотелось всегда и всегда ему было мало. Если бы не условия интерната, когда ты почти всегда на виду и нет возможности уединиться, мы бы, наверное, сутками из постели не вылезали. Меня только долго задевали две вещи: что Стас не целует меня по-настоящему, в губы, и что не хочет пойти до конца. Я долго думал: может он, всё-таки, слегка брезгует мной? Я хотел его поцеловать, безумно хотел почувствовать его губы на своих, почувствовать, как они раскрываются мне навстречу, как он сам начинает целовать меня… Но кто знает, что происходит в голове у этого человека? Стас – не Игорь. И я каждый раз говорил себе: «Да и ладно, да и что, в конце концов, мы с ним никто… Мы просто так...»
