Дело всей жизни (СИ) - "Веллет" (читаем книги TXT) 📗

Шэй выслушал все это, но понял, что смысл теряется, и почти несчастно попросил:

— Хэйтем, переведи.

Мистер Кенуэй хмыкнул:

— Коннор поведал нам легенду о том, что злой колдун, Опутанный, который мог как-то по-хитрому убивать, исцелился от безумия, что застилало ему глаза, потому что в душе его жила любовь. Кстати, я уже слышал это сказание. После исцеления тирания Тадодахо пала, и будущий Совет Шести создал свой Великий Закон и то, что мы теперь называем Конфедерацией ирокезов. Полагаю, это нам намек: если будем чаще любить друг друга, то исцелимся от влияния Ордена и… м-м-м… поверим в Кредо, например?

Коннор раздраженно уперся локтями в стол и мрачно посмотрел и на одного, и на второго:

— Я имел в виду только то, что понял — вы искренне друг друга любите. Хотел проявить тактичность, как ты учил, отец, но что-то не получается. Могу еще хуже сказать, надо?

— Нет, спасибо, — вежливо отказался Шэй. — Ничего нового мы не услышим.

Хэйтем немного помолчал, а потом проговорил:

— Я почти примирился с мыслью, что ты… убил одного из наших. И не могу не признать, что у тебя были причины. Конечно, я бы предпочел действовать иначе, и тогда, возможно, убивать бы не пришлось, но… Тебе всего восемнадцать лет, Коннор, и ты, наверное, действительно не видел другого пути. А может, и пришел слишком поздно. Но я говорил, что не смогу следить за Джонсоном, так что не смей обвинять в этом меня.

Шэй поерзал, а потом решился. И пусть Хэйтем не оценит — зато оценит Коннор.

— А мне, признаться, немного полегче стало, — он пожал плечами. — Ты говорил с Джонсоном об индейцах, но он все равно предпочел действовать за твоей спиной. Я считаю, что лучше работать одному, чем с дрянным соратником.

Коннор тоже помолчал и признал — уже не зло, а горько:

— Перед смертью Джонсон сказал, что хотел защитить мой народ. Что он купил бы землю — и тогда никто другой не покусился бы на нее. И я бы, возможно, испугался, что убил зря… Но вспоминаю его слова о моем народе — и понимаю, не зря. Если бы он уважал тех, кого собрался защищать, он бы создал кусочек мира там, куда придет война. Но он хотел создать клетку с дикими животными, которых можно дрессировать, чтобы выпустить, когда это будет нужно ему. Если война придет, она придет, и это неизбежно. И мой народ будет гибнуть. Но он будет гибнуть за себя, а не потому, что так сказал тамплиер.

Хэйтем скептически приподнял бровь:

— Если будут гибнуть, то уже не так уж важно, сказал это тамплиер или нет. На мой взгляд, тебе бы стоило озаботиться тем, чтобы не гибли. В тебе — европейская и индейская кровь, ты мог бы объединить народы.

Коннор глянул хмуро:

— Ты предлагаешь мне занять место Джонсона?

— Не обязательно так радикально, — Шэй даже слабо улыбнулся.

Колоссальное напряжение начало спадать, но мистер Кормак пока опасался поверить, что острый момент пройден. Коннор мог вспылить на ровном месте, но… Но хотелось надеяться, что до самого страшного уже не дойдет.

— А как? — юный ассасин сощурился.

— Ты мог бы накопить денег и выкупить земли сам, — оценивающе оглядел сына Хэйтем. — А еще ты можешь заняться объединением не в качестве тамплиера, а в качестве ассасина-миротворца. Ну, в качестве исключения.

— Отец… — Коннор воззрился непонимающе, отчаянно. — Не понимаю, как ты можешь иронизировать, когда я… убил твоего друга. Я, честное слово, был так зол на тебя, что…

— Не удивлюсь, если когда-нибудь этим закончится, — так же язвительно буркнул мистер Кенуэй. — Надеюсь, в этом случае у тебя проснется совесть — вы же в Братстве по имя света действуете, должны тяготиться содеянным.

Шэй чувствовал себя несколько неловко, но все-таки это сказал:

— Хэйтем, насчет совести… Знаешь, не всегда. Гист как-то упрекнул меня, что я, когда еще был ассасином, убил его лучшего собутыльника. И мне было стыдно. Но вот до этого как-то не очень стыдно было…

— Как вы можете шутить? — Коннор непонимающе перевел взгляд на мистера Кормака. — Это же был ваш друг! Если бы кто-то убил Раксота, я бы…

— Я даже знаю, кто мог бы это сделать, — заметил Хэйтем, а потом смягчился. — Ну что ж, Коннор, раз ты так желаешь порицания, то я категорически тобой недоволен. Ты поступил отвратительно, и знаешь это сам. Действительно знаешь, потому что мог бы подумать головой и захватить Джонсона живьем. И тогда и ассасины были бы сыты, и тамплиеры целы.

— Да не мог я! — воскликнул Коннор. — Там же пол-гарнизона с мушкетами собралось! Если бы я ранил Джонсона, они бы от меня мокрого места не оставили, и заложники бы погибли. А так — все остолбенели, я крикнул своим на нашем языке, чтобы скорее убирались отсюда, а сам остался их прикрывать. Дрался с солдатами, но понимал, что долго не выдержу. Так что когда все заложники убежали в лес, я оттуда и сам смылся. Спрыгнул с обрыва — и не хуже орла полетел, только в воду. А потом еще под водой плыл, пока из мушкетов озеро обстреливали. Думал, лопну.

— Главное, жив, — повторил мистер Кенуэй те же слова, которые говорил еще до встречи, и тягостно вздохнул. — Коннор, ты должен сразу уяснить несколько вещей. Во-первых, твоя жизнь уже никогда не станет прежней. Ты шагнул на скользкий путь, и неизвестно, куда он тебя приведет. Но мы были к этому готовы, а вот готов ли ты?

Шэй поймал взгляд Коннора и кивнул:

— Все так. И дело не в том, что когда начинаешь убивать кого-то из противоборствующего ордена, нельзя остановиться. Например, я уже несколько лет добиваюсь своих целей без этого. Иногда приходится сталкиваться с солдатами или с пиратами, но ни одного ассасина за последние годы от моих рук не погибло. Дело в том, что ты нарушил равновесие — как тогда, на «Октавиусе». До этого мы с Хэйтемом могли закрывать глаза на твою деятельность и прикрывать тебя. Теперь — нет.

Хэйтем благодарно кивнул Шэю и перехватил инициативу:

— Коннор, в моем доме в Нью-Йорке ты больше не живешь. Назовешь адрес — и я найду способ безопасно переправить туда твои вещи. Либо заберешь их сам, но, опять же, так, чтобы никто ни о чем не догадался, даже если за домом будут следить.

Коннор свел брови, словно такого результата своей деятельности не ожидал, а потом кивнул:

— Ты прав, отец. Мое присутствие будет тебя компрометировать.

— Слабо сказано, — Хэйтем скривился. — Если тебе некуда пойти, могу помочь деньгами, но не более.

Коннор смущенно отвернулся:

— Мне действительно некуда пойти в Нью-Йорке, но я решу это сам. Иначе это просто нечестно. Я выбрал путь и теперь сам отвечаю за себя.

— Достойно, — согласился Шэй. — Но если все-таки понадобится, ты знаешь, что умирать в канаве не обязательно.

— Я не повторю твоего… опыта, — Коннор посмотрел в глаза смело. — В конце концов, я могу жить и в поместье Дэвенпорт, и на «Аквиле». Так что до канавы не дойдет. А еще у меня есть цель, которая поможет мне преодолеть трудности.

— Утопия, — нейтрально заметил Хэйтем, но заострять на этом внимания не стал. — Какие бы цели ни преследовал Джонсон, доказать его предательство или даже ненадежность я не могу. Особенно, когда он был убит человеком в одеянии ассасина. Если я правильно понял, Коннор, то тебя видели десятки людей, которые, конечно, молчать не будут. Они могут не понимать ровным счетом ни черта, но те, кто работали с Джонсоном, несомненно, поймут, откуда ветер дует. А потому будь готов, что за тобой начнется охота, Коннор. Настоящая. Как четверо охотников загоняют рохвари. Более того… Я не только не ограничу эту охоту, я объявлю награду за твою голову.

— Хэйтем… — осторожно вклинился Шэй и наткнулся на взгляд возлюбленного, в котором горела боль.

— Именно так, — ровно подтвердил мистер Кенуэй. — В нью-йоркском доме тебе больше появляться нельзя. В этом доме тоже — да и мы сегодня же его покинем. Шэй сейчас принесет бумаги и чернил, и ты напишешь письмо, в котором отречешься от меня — от отца-тамплиера. Датируешь вчерашним числом, а местом укажешь любую деревню во фронтире.