Любовь без поцелуев (СИ) - "Poluork" (читать книги без регистрации полные txt, fb2) 📗
– Осторожней, осторожней! – Татьяна Павловна металась там, размахивая руками. Ёлка, чтоб стояла ровнее, была сверху привязана к потолку – за вбитые крюки – и к стенам. Если её сразу отвязать – ёбнется и иголки по всему залу разлетятся… Хотя мне-то пофиг, но смотреть, как они бегают, прямо противно.
– Чё осторожней, – я достал из кармана лазерную фигулю, посветил красной точкой через зал на ёлку туда-сюда, чтоб ошмётки мишуры заблестели, потом перевёл на стену, – потом вон там и вон там отвяжите так, чтоб она на бок завалилась, а потом от ствола остальные отвяжите. И тащите её нахер!
– Так иди и помоги!
– Не, – я поудобнее уселся и засветил красной точкой нашей заучихе в глаза, – я руковожу.
В последнее время меня совсем несло. Как на льдине или там не знаю, как с парашутом в торнадо попал, – лечу, лечу… и похуй. Всё казалось бесцветным, никчёмным – вот, как эта ёлка. И вкус, как от горелой бумаги во рту, как когда бычки потрошишь, крошки табака выковыриваешь и сам самодельную сигарету делаешь, – мы так в детстве с пацанами поступали. И так всё время, а ведь я курить бросаю. Паршиво.
Как я тогда не сдох – непонятно. Не думал, что больно так бывает, чтоб на вид всё, как было, а внутри как будто изодрано всё. Как будто из меня Чужой вылез, только я жив остался, хожу, дышу, говорю… Хоть и не хотелось ничего. Даже от еды блевать тянуло.
Я о Максе даже думать боялся. Я – боялся. Потому что иногда получалось – ходишь и как будто ничего не было, ничего не изменилось, всё, как раньше, как всегда. А потом – раз, как в ледяную воду с головой, как удар поддых – уехал. Уехал. Нету и не будет больше.
Это было уже сто раз, люди приходили, уходили, исчезали где-то за горизонтом. Как кометы в Солнечной системе. Пришли-ушли. По некоторым я скучал. По Ваде, по Андрюхе, по Сергею Александровичу. На других было вообще ровно. А Макс уехал и я чуть не сдох. Вот реально – лежал тогда и всё, солнце погасло, кислород из воздуха исчез, клетки делиться перестали… Случись атомный взрыв, мне и то хуже бы не стало. Ну, это, конечно, не во мне дело, не я изменился с тех пор. Дело в Максе. Я в него влюбился, такая вот хуйня.
Это даже звучит тупо. Любовь. Слово-то какое замусоленное. Тут тебе и фильмы с сериалами тупые, и всякая там хуйня с сердечками… Про всё говорят: «Я люблю». Так и про еду можно сказать, и про фильмы, и про одежду. Про Макса хотелось сказать по-другому, но я других слов не знаю, надо было, наверное, самому для лит-ры сочинения писать и читать всю эту муть, которую нам преподают. Хотя что толку? Даже если бы знал, я бы всё равно ничего ему не сказал. Потому что я не дурак, кое-что понимаю. Максу это всё нахуй не нужно. Ни любовь, ни что-то там. Ни я сам. Если бы всё было там, а не здесь, он бы в мою сторону и не глянул, это стопроцентно. Ни рожи ни кожи, только подлость одна… Ни такта, ни интеллекта, нихуя вообще. На Игоря, может, и посмотрел бы. А на меня – нет. Ну и вообще, иногда лучше жевать, чем говорить, всё равно ничего бы не поменялось. Он уехал. Уехал к себе, куда хотел. А я не сдох, ну, не сдох – и ладно.
Тогда несколько дней меня шатало. Я как под наркозом был, только наоборот. Одна боль внутри. Сидел на уроке и пялился на парту, а на парте – всякие узорчики. Вот какой-то знак вокруг болтика нарисованный – это Макс рисовал, вот огонь от мелких трещинок идёт и превращается в цветок – тоже он. Вот выемка от содранной краски закрашенная – Макс её обвёл и превратил в птицу. Вот закладкой у меня в учебнике его картинка с городом, а вот листочек с нашей перепиской – ничего особенного. «Посмотрим телек сегодня после ужина – «Секретные материалы» – «те чё, такая фигня нравится?» – «Почему, интересная серия, просто не хочу там без тебя сидеть» – «ладно, я чипсов соображу!» Мы тогда пошли и смотрели: какие-то пришельцы, истина где-то рядом…
Макс был, как пришелец, – улетел к себе.
В столовой я ел, а что ел – не понимал. Мне тогда пенопласта покроши – я бы всё сожрал. А вот печенка. А Макс её не ел. А вот рожки – в них он всегда соевый соус лил или кетчуп и всегда спиралью.
Хуже всего было после отбоя. Я лежал, смотрел в окно и думал о том, что его комната стоит пустая, там темно и холодно. Оттуда исчезли его вещи и его запах смыли, как будто и не было. Чтобы хоть немного спать, я пил димедрол и по утрам был никакущий.
Но я не лежал и сопли не жевал. Ходил, по-прежнему, качаться. Учился как-то кое-как. Пизды вломил до конца четверти, по-моему, всем – за весь следующий год, авансом. В карцер загремел. Сидел там и вспоминал, как тогда Макс ко мне пришёл, как он меня обнял, а я его в ответ. Я его, наверное, уже тогда любил, а хотя, хуй знает, как это происходит.
Четверть закончилась. Все разъехались, осталось человек тридцать. Рэй остался, опять его бабка в какой-то больнице. Да ему-то что, гитара тут и ничего человеку больше не надо. Везёт.
На Новый год остаются те дежурить, кого дома никто не ждёт, – платят больше. Ну, там, для мелких всякая «ёлочказажгись», для тех, кто постарше – пиздёж президента по ТВ, «шампунь» и водка. Президент рассказывал, что всё было хуёво, но дальше будет легче. Ну-ну. Некстати вспомнилось, что Макс говорил – про десять лет и президента. Ну-ну. Взять бы машину времени и посмотреть, кто нас с две тысячи четырнадцатым поздравлять будет и чего обещать, кто будет вместо Пугачёвой и «Иронии судьбы». Меня, конечно, за «взрослый стол» позвали. Я посидел немного. Знаю, щас эти дуры нажрутся до того градуса, когда кто-нибудь решит, что я не такой уж и страшный, и полезет. Не, нахер. Я взял гранёный стакан, налил туда шампанского, опрокинул стопку водки и вышел на улицу, ещё одну бутылку взял с собой.
Небо было тёмным, холодным. С него мелкий такой снег летел, даже не снег, а просто иней. Я в одной рубашке был, тоже белой (ну, праздник же, а чёрную выигранную я где-то проебал), стоял, смотрел. Вроде на Новый год под бой курантов полагается желания загадывать, только вот не верю я в это нифига, не сбывается. Это как в детстве, когда Вадя у Деда Мороза просил велик, а ему всякой хуйни для школы надарили, он потом месяц рыдал, обманувшись в лучших чувствах. «И какой тогда смысл хорошо себя вести?» – спросил он. «Ну, я же говорил – никакого», – объяснил я ему в сотый раз. И мы курили втихаря, и сбегали с уроков класть копейки на рельсы, и подбрасывали снежки в рваных пакетах в портфели одноклассницам – снежки таяли и всё содержимое превращалось в мусор. А летом я угнал у какого-то лоха велик, мы прятали его между гаражами и катались там, где никто не видит, а потом его кто-то спиздил из тайника, но всё равно мы почти полтора месяца им пользовались и убили в хлам.
Я стоял и смотрел куда-то в темноту. В этом году у меня было желание. Действительно желание, не то, что можешь сам получить, а то, что либо сбудется… либо, скорее всего, не сбудется. Я хотел увидеть Макса. Не через десять лет. Не хуй пойми, где и когда. Я хотел увидеть его в следующем году. Я и загадал это в тишине, на холоде, пока шампанское пил прямо из горла. Потом ёбнул бутылку со всей дури об стенку и пошёл спать. И всё повторял, как придурок: «С Новым годом, Макс, с Новым годом», хорошо, никто не слышал.
На утро было довольно-таки нехуёво для человека, который ночью северное сияние устраивал и по морозу бродил. Мы с Рэем нагребли остатков жрачки и сели смотреть всякую муть новогоднюю по телеку. В своё время на Новый год я поджигал ёлку; потрошил подарки (ничего оттуда не брал, так просто – выкидывал всё в одну кучу); заморозил здание, пораспечатав все окна, какие смог; сделал новогоднюю гирлянду из дохлых крыс (привязал их хвостами к проводу, мишурой обмотал, самое сложное было наловить столько крыс одновременно, чтоб они не испортились, – я их на холоде держал); сигарету о ватную бороду Деда Мороза тушил… Всего и не вспомнишь. Не люблю я Новый год, и что все с этим так носятся? Дома мы его вообще никогда не справляли, ни ёлки, нихуя, мать уёбывала обычно куда-нибудь, а я по телеку смотрел куранты и спать ложился. Мне почему-то очень нравилась Красная площадь, я там в жизни всего один раз был – на экскурсии в первом классе – и то не помню нихрена, только помню, что с пацаном из параллельного класса подрался, а потом долго в автобусе сидел, а какая-то девочка обоссалась.
