Соната незабудки - Монтефиоре Санта (книги онлайн полностью txt) 📗
— Моя уважаемая мисс Хорнер, вы так говорите потому, что не видите их.
А однажды она просто запрокинула голову и расхохоталась, к ужасу бедной мисс Хорнер, которая не понимала свою странную ученицу.
— Вон там, в углу комнаты, сейчас сидит крохотное создание и смеется над моей дерзостью. Давайте продолжим и заставим его маленькие ножки танцевать!
Мисс Хорнер продержалась всего несколько месяцев, и когда пришел следующий учитель, Одри предусмотрительно попросила дочь держать своих «маленьких друзей» в секрете, потому что не все смогут понять ее так же хорошо, как мама.
Грейс была счастливым ребенком. Она много смеялась, и, казалось, ничто не могло напугать ее. Она интуитивно ощущала, что недобрые люди очень несчастны: злоба, зависть и ненависть — все эти эмоции порождаются горем и отвращением к самому себе. Она не отвечала им злостью, а, наоборот, относилась с терпимостью, не характерной для маленького ребенка. Ее не терзали обычные сомнения, которые беспокоят детей, потому что с ней всегда были ее друзья-ангелы, которым можно задать вопрос, и мама всегда была рядом. Грейс полагалась на себя и была очень независимой, часто надолго исчезала, так же как когда-то в молодости ее мать, и возвращалась домой с улыбкой и небрежно растрепанной гривой длинных кудрявых волос.
Ночью, после того как мама укладывала ее в кровать и целовала, желая спокойной ночи, ей всегда являлся добрый дух с длинными непослушными локонами и улыбкой, которая была одновременно озорной и ласковой. Он садился на край кровати и гладил маленькое личико Грейс, вглядываясь в него с любовью. Грейс обожала эти моменты, делилась с ним своими мыслями и желаниями, а дух терпеливо выслушивал ее, прежде чем усыпить нежным поцелуем в лоб.
Сесил с опаской поглядывал на Грейс, так как она, казалось, видела его насквозь. Ему пришлось спрятать бутылки со спиртным и перейти на водку, запах которой не так сильно чувствовался в его дыхании. Дочь долго всматривалась в него своими большими всевидящими глазенками и говорила:
— Папочка, если бы ты немножко чаще улыбался, тебе не нужны были бы эти лекарства, которые ты все время принимаешь. Улыбка может вылечить все.
Сесил никогда не был особо близок с Грейс, потому что думал, будто она не нуждается в его обществе. В моменты, когда его сознание бывало затуманено алкоголем, она всегда напоминала ему о Луисе.
Одри тоже думала о Луисе всякий раз, когда смотрела на свою дочь. Как ей хотелось, чтобы он смог увидеть это божественное создание, которому они дали жизнь вместе! Но она вынуждена была постоянно напоминать себе, что должна быть благодарна за эту маленькую частичку возлюбленного, которую ей было позволено оставить себе, и не должна желать большего. Одри плакала, когда оставалась одна или когда сидела в театре, так как в темноте, где ее никто не мог видеть, слезы легко текли по щекам. Когда начинал играть оркестр, она вспоминала Луиса и его любовь к музыке, унаследованную Грейс. Там она чувствовала себя ближе к нему, несмотря на то что они никогда не были в театре «Колон» вместе. Она купила себе пластинки с ритмами танго и слушала, когда Сесила не было дома, а Мерседес спала. Зашторив окна, она танцевала по комнате, воображая себя в объятиях Луиса под фиолетовыми палисандровыми деревьями в те весенние дни их любви…
Грейс подрастала, привыкая к внезапным приступам меланхолии своей матери. Она пряталась в коридоре и наблюдала за ней сквозь щель между створками двери, а если та была закрыта, сквозь замочную скважину. Ей нравилось следить за этим одиноким танцем. В этой таинственности было что-то манящее, так как мама танцевала только тогда, когда была уверена, что ее никто не увидит. Романтичность этого действа глубоко трогала ее, потому что, танцуя, мама часто плакала, но причина ее слез оставалась загадкой. И сколько бы Грейс ни расспрашивала своих друзей-духов о причине этой печали, они не спешили с ответом.
Одри не знала, что дочь наблюдает за ней, и не подозревала, какое сильное впечатление производит на ребенка ее танец. Грейс никогда не спрашивала ее, почему она танцует, так как знала: если мама поймет, что она за ней следит, то перестанет это делать. А Грейс инстинктивно чувствовала, что этот танец необходим ей. Это был вопрос жизни и смерти.
Но больше всего Грейс интересовала маленькая тетрадь в шелковой обложке, которую мама прятала в ящике для нижнего белья. Когда она вынимала и открывала ее, то надолго замирала с ручкой в руке, а Грейс до боли в глазах пыталась рассмотреть, что же она там пишет. Мамино лицо бледнело, а глаза блестели, как во время танца слез. Она долго сидела в задумчивости, а Грейс наблюдала за ней, с трудом сдерживая любопытство.
Однажды, когда мамы не было дома, а Мерседес пекла пирог на кухне, девочка пробралась в спальню и открыла ящичек, хранивший секретную тетрадь. Она лежала там, под шелковым бельем и чулками. Дрожащими руками Грейс вынула тетрадь и тотчас же ощутила исходящие от нее волны печали и разочарования. Ее настроение тут же испортилось. Она глубоко вздохнула и постаралась отгородиться от этих нехороших эмоций; иногда ее дар проявлялся в самый неподходящий момент. В ее руках была очень красивая маленькая тетрадь. Красные и зеленые блики вплетались в изображение голубых цветов, мягкая на ощупь ткань блестела на свету подобно волосам ангелов. Тетрадь была перевязана зеленым шнурком с шелковистыми кисточками. Грейс села на подоконник и медленно развязала шнурок. На секунду смелость изменила ей. Она знала, что не должна вторгаться в личную жизнь матери. Если бы Одри хотела, чтобы Грейс увидела тетрадь, то сама показала бы ее дочери. Но любопытство оказалось сильнее — она открыла ее и обнаружила, что на первой страничке выведены странные слова: «Соната незабудки». Девочка нахмурилась, вглядываясь в написанные аккуратным маминым почерком слова, но они по-прежнему ни о чем ей не говорили. Конечно же, она знала, что незабудка — это цветок, и голубые цветы на шелковой обложке вполне могли оказаться незабудками. Но она интуитивно чувствовала, что во всем этом есть более глубокий смысл. Она перевернула первую страницу в надежде найти то, что прольет свет на эту тайну, но там были только точки, словно мама сотни раз пыталась начать предложение, и пятна от слез. Она разочарованно вздохнула и снова вернулась к загадочному названию. «“Соната незабудки”, — прочитала она. — Что же это может означать?»
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Англия, 1971 год
Флориен сидел в саду под яблоней, наблюдая, как вечернее солнце омывает стену ярким золотым светом. Отдаленный грохот комбайнов летел по ветру вместе с удушливым дымом с полей и запахом гниющей листвы. Бледное водянистое небо напоминало о приближении безрадостных зимних месяцев. Он взял яблоко из стоявшей рядом корзины и надкусил его. Отец всегда говорил, что яблоки, подпорченные осами и пчелами, — самые лучшие, и был прав, — яблоко, усыпанное маленькими дырочками, было на вкус слаще любого другого. Его ленивые мысли вернулись к Леоноре и Алисии Форрестер.
Леонора помогала Флориену весь день. Она ему нравилась. Ласковая девочка превратилась в миловидную семнадцатилетнюю девушку с тонкой талией, пышной грудью и бедрами. Лицо ее стало более выразительным, природная нежность светилась в широкой открытой улыбке и красивых голубых глазах. Казалось, Леонору не волнует, как она выглядит. Она связывала свои каштановые волосы в тугой конский хвост, прятала фигуру под свободными рубашками и джемперами, предпочитая пачкать руки в садовой грязи, вместо того чтобы тратить время на нанесение макияжа и маникюр. С Леонорой можно было поговорить. Она была доброй и умела сопереживать. Флориен был уверен, что она восхищается им. Ее выдавали горящий взгляд и легко вспыхивающие румянцем щеки. Алисия была совершенно другой. Но именно она день и ночь жила в его мыслях. С дьявольской ловкостью она пленяла его своей дразнящей улыбкой и острым умом, моментально обезоруживая, ставя в тупик своими репликами.
