Шкатулка с бабочкой - Монтефиоре Санта (книги онлайн полностью .TXT) 📗
— Феде, можно мне войти?
Она повернулась и увидела в дверях отца.
— Конечно, — ответила она. — Я сейчас как раз собираю эту потрясающую камеру, чтобы сделать несколько фотографий и показать их всем в Англии.
— Отличная идея, — одобрил Рамон, садясь на другую кровать. — Я насчет этих поэтических строк, — начал он.
— Они очень меня ободрили, — радостно сообщила она. — Сейчас я стала другим человеком.
— Я их не посылал, — признался он.
С лица Федерики медленно сползало радостное возбуждение.
— Ты их не посылал? — в изумлении повторила она.
— Нет, — подтвердил он, качая головой. — Но я не хотел говорить это при всех, чтобы не поставить тебя в неловкое положение.
— Нет, конечно, ты их посылал, — сконфуженно сказала она. — Было всего две записки: одну бросили в ящик на моей двери, а другую — прямо на заднее сиденье автомобиля.
— Они были подписаны?
— Нет, — произнесла она, прищуривая глаза.
— Я уже много лет не был в Лондоне, — признался отец.
— Правда?
— Правда. Послушай, когда Хэл проснется, я возьму его с собой в мой дом на берегу. Там есть книга, которую я хочу дать ему почитать. Ты не возражаешь?
— Конечно нет, — нерешительно произнесла она. — Но я не могу поверить, что ты действительно не посылал мне эти записки.
— Извини, — сказал он, вставая. — Но я хотел бы, чтобы я их тогда послал.
— Это не важно. Кто бы ни был их автором, результат остался бы тем же, — небрежно сказала она, будто это действительно не имело особого значения.
Когда Рамон ушел, она уставилась на камеру в полном недоумении. Затем, когда ее пронзила мысль о том, что это мог быть только Сэм, она ощутила тяжесть в животе. Он заботился о ней с самого начала. Он спорил с ней за ланчем, а потом на похоронах Нуньо, но она не желала слушать. После этого он уже не мог обратиться к ней снова, во всяком случае открыто. Это было совершенно очевидно, и все же ей так мучительно хотелось верить, что за этими посланиями стоял отец, что пришлось убеждать саму себя. Как бесчувственно с ее стороны было отдать все свое доверие Рамону. Без всяких сомнений, Сэм был очень этим удручен.
Пока Мариана показывала ей альбомы из ее детства и последующих лет, когда ее уже здесь не было, Федерика заставляла себя сосредоточиться, поскольку не способна была думать ни о чем, кроме Сэма. Мариана сопровождала каждый снимок краткой историей, как это любят делать старые люди, но Федерика была слишком взволнована и поедала глазами телефон. Рассеянно слушая рассказы бабушки, она обдумывала, будет ли удобно попросить разрешения сделать звонок в Англию. В этот момент Мариана добралась до фотографии Эстеллы, которая отвлекла внимание Федерики от своих мыслей. Она вглядывалась в ясное лицо женщины, укравшей сердце ее отца. Она была красивой и нежной, с таким же выражением лица, как у Рамонсито. Инстинктивно она тут же поняла, что полюбила бы ее, если бы они могли встретиться. Трагические обстоятельства ее смерти глубоко затронули Федерику и напомнили ей о бренности собственного существования. Эстелла была слишком прекрасна и молода, чтобы умирать. Федерика тут же вспомнила о Топакуай и представила себе, что та должна была выглядеть в точности как Эстелла. В этих смертях она увидела преходящую суть жизни и важность полноты проживания каждого мгновения, поскольку смерть может явиться в любой момент, чтобы забрать человека навсегда.
Игнасио беседовал с Рамонсито, заканчивая с ним партию в шахматы. Солнце еще пекло, так что деду приходилось периодически снимать шляпу и вытирать лоб белым носовым платком, припасенным в кармане. Эти секунды Рамонсито использовал, чтобы взглянуть на прекрасное лицо своей сестры, когда она не могла видеть, что он за ней наблюдает. Ему не терпелось сообщить Пабло и Марии Рега о внезапном приезде давно утраченных детей его отца. Все, что касалось Рамона, очень интересовало их, поскольку он был представителем совсем другого мира, но в то же время любил их Эстеллу.
Проснувшись после долгой сиесты, Хэл не сразу осознал, где находится. Он оглядел комнату, ее белые стены и добротную деревянную мебель, медленно вспоминая, где он находится. Его голова болела от жары, а тело страдало от отсутствия спиртного, которое его чуть не доконало. Собравшись с силами, он принял душ, позволив холодной воде смыть усталость и следы несчастья, преследовавшего его до самого Чили. Когда он появился на террасе, Рамон уже ждал его, чтобы взять с собой в свой дом на берегу.
— А Федерика поедет? — спросил Хэл, когда Рамон предложил ему отправиться в путь.
— Нет, только ты и я. Я хочу, чтобы ты кое-что прочитал. — Хэл последовал за отцом к машине, ощущая прилив оптимизма и одновременно стыдясь этого, поскольку был необычайно рад, что отец наконец-то взял с собой его одного.
— Это дом Эстеллы, — пояснил Рамон, когда они подъехали. — Я поселил ее здесь, когда родился Рамонсито. Ее нравилось жить у моря, да и мне тоже.
— Здесь просто очаровательно! — воскликнул Хэл, наконец обретя голос. — Совершенно очаровательно, — повторил он, глядя на оплетенные вьющимися растениями стены и крышу и на величественные горы, возвышавшиеся позади. Внезапно его охватило какое-то непонятное ощущение. — Наверное, здесь все напоминает тебе о ней? — спросил он.
Рамон кивнул.
— Все, — ответил он. — Не проходит и дня, чтобы я не думал о ней.
— Я хотел бы так полюбить, — задумчиво признался Хэл.
— Наступит и этот день, я уверен, — сказал Рамон. — Ты еще очень молод.
— Я знаю, и у меня еще вся жизнь впереди, — отозвался Хэл. — Но пока я растрачивал ее без всякого смысла.
— Всегда есть время, чтобы начать сначала.
— Я хочу начать сначала, папа. И я хочу сделать это здесь, — решительно ответил Хэл. — Не могу объяснить это, но я чувствую свою связь с этим местом.
— Это в твоей крови, сынок, — пояснил Рамон.
— Наверное, так и есть, — согласился Хэл. — Это в моей крови.
Рамон провел его по дому, прихватил по дороге свою рукопись, написанную для Элен, и бутылку воды, а затем отправился с Хэлом на берег. Они устроились на солнце, жар которого уже начал ослабевать, и говорили о жизни и о любви. Потом Рамон показал ему свою книгу.
— Я написал ее на английском языке для твоей матери, а также для тебя и Федерики, — сказал он. Хэл взял ее и быстро перелистал. — Она не очень большая. Я бы действительно хотел, чтобы вы ее прочитали. Ее еще никто не читал.
— Для меня это будет честь, — искренне ответил Хэл. — А что, ее действительно никто еще не читал?
— Нет.
— Почему ты решил ее написать?
— Потому что она стала для меня катарсисом, потому что я хочу, чтобы Элен поняла, в чем была наша ошибка. — Он замолчал, а потом улыбнулся Хэлу и поправил себя: — В чем была моя ошибка.
— Похоже, ты действительно измучил себя этим чувством вины, да?
Рамон посмотрел на него и рассмеялся.
— Ты считаешь, что я перестарался?
— Я не думаю, что тебе следует слишком бичевать себя, — произнес он, улыбаясь в ответ.
— Значит, ты полагаешь, что я занимаюсь самобичеванием, так? — спросил Рамон, шутливо толкая сына в спину.
— Что-то в этом роде. Тебе не стоит так уж винить себя. Множество людей разводятся и оставляют детей. И ничего, все они выживают, не правда ли? И мы выжили.
Рамон с любовью посмотрел на него и обнял его за плечи.
— Знаешь, для человека, который не очень хорошо себя чувствует, ты вполне прилично рассуждаешь.
— Я рад. А мне уже казалось, что я совсем потерял дар речи.
— Что ты еще потерял, как думаешь? Может, руки?
— Ты хочешь поплавать? — с энтузиазмом спросил Хэл.
— Если ты составишь мне компанию.
В волшебном свете заката они бросились в золотые воды Тихого океана. Хэл завопил от холода, пронзившего его тело, но Рамон крикнул, что нужно быть мужчиной, и нырнул. Следуя примеру отца, он тоже нырнул, ощущая, как вода сковывает холодом конечности до тех пор, пока у него уже не оставалось сил терпеть ледяную температуру моря. Он поплыл обратно, смеясь и перебрасываясь шутками с отцом, чувствуя, как ласковые волны уносят куда-то бессмысленную суету последних лет. Когда они наконец улеглись на песок, чтобы согреться и просохнуть в лучах угасающего солнца, Хэл уже твердо осознал, где ему следует жить.
