Выстрелы в замке Маласпига - Энтони Эвелин (читаем книги TXT) 📗

– Сюда, внутрь, – выкрикнул герцог. – Быстрее. За аркадой был грот, который Катарина сначала не могла разглядеть в сумрачном, почти зеленом свете. Забежав в него, они остановились. В его глубине стояла массивная каменная статуя Нептуна с поднимающимися из волн морскими конями. С потолка свисали сталактиты, статуя была сильно обезображена белыми чешуйками.

– Ну, как вам нравится парк Романи? Видели ли вы когда-нибудь что-то подобное? – Капли воды сверкали на его лице и одежде; она чувствовала, что и в ее волосах застряли большие капли. – Дорогая, – сказал он, – вы промокли.

Она предвидела, что должно случиться, но не могла сдвинуться с места. Он крепко прижал ее к себе, и она не могла уклониться от его поцелуев. И только видела, что с обеих сторон входа в грот бьет вода, сплошной пеленой закрывая его от посторонних глаз. Она попробовала его оттолкнуть, но он был очень силен. Он не причинял ей никакой боли, но не отпускал. На какой-то миг рот ее оказался свободным.

– Перестаньте сопротивляться, – сказал он. Ее глаза сомкнулись, а губы разомкнулись в ожидании его поцелуев. Она почувствовала, как его хватка крепнет, а затем слабеет. Она запрокинула голову, ее глаза застлали слезы.

– Не делайте этого! Отпустите меня!

– Я люблю тебя, – сказал он.

Фонтаны, закрывавшие вход в грот, перестали бить так же внезапно, как и начали. У входа сверкала широкая лужа. Алессандро все еще держал Катарину, глядя на нее с выражением, какого она никогда еще не видела на его лице.

– Я никуда вас не отпущу, – сказал он спокойно. – Вы моя, только моя. Я знал это с первой нашей встречи.

Она отступила назад, оттолкнув его руки.

– Я не желаю вас слушать. Вы умело воспользовались водяной феерией, но все уже закончилось, пора отправляться домой. – Она вышла из грота, прямо через лужу, откинув мокрые волосы назад. Все ее тело била дрожь: в гроте было холодно и сыро. Он нагнал ее и пошел рядом.

– Ты поцеловала меня, Катарина, – сказал он. – Что бы ты ни говорила, ты меня поцеловала. Но я сделал ошибку. Я должен был сперва поговорить с тобой.

– Нам не о чем говорить, – сказала Катарина. Она видела, что Джон Драйвер и герцогиня наблюдают за ними с верхней площадки. – Я поеду домой вместе с ними.

– Ты поедешь вместе со мной.

– Я попрошу Джона взять меня с собой. Он остановился и поймал ее за руку.

– Только попробуй, – сказал он. – И я выброшу его на улицу. То, что он путается с моей женой, их собственное дело. Но я не потерплю, чтобы он вмешивался в наши с тобой отношения.

Они вместе поднялись по лестнице; герцогиня была очень бледна. Джон стоял со смущенным видом.

– Ну как? – спросил он с нарочитой веселостью. – Милая забава, не правда ли? И с большим сюрпризом.

– Тебе надо было бы пойти вместе с Франческой, – холодно сказал Алессандро. – Могу рекомендовать грот. – Он зашагал к воротам так быстро, что Катарине приходилось почти бежать, чтобы поспеть за ним. Он открыл для нее дверцу машины и шумно ее захлопнул. Сел сам и завел двигатель. – Надо бы пристегнуться, – сказал он, резко вывернул руль, и машина с ревом помчалась по обсаженной кипарисами дороге и вскоре выехала на автостраду. Катарине казалось, что они едут очень долго. Она сидела в напряжении, все в ней протестовало против такой безумной гонки, но она ни за что не хотела просить его сбавить скорость. Она скосила на него глаза. Лицо натянуто, губы поджаты. Стрелка спидометра дрожала на отметке 170 километров.

Когда они свернули после последнего пропускного пункта, она не узнала дорогу.

– Куда мы едем? – спросила она. – Это не та дорога, по которой мы приехали из Маласпига.

– Мы едем не в Маласпига, – ответил он, – а туда, где сможем спокойно поговорить.

Она попробовала протестовать, но он ничего не услышал, ибо как раз в этот момент они пересекали мост, и все вокруг них грохотало и вибрировало, как будто они ехали в поезде. Разговаривать в таком оглушительном шуме было просто невозможно. А когда проехали мост, оказались на узкой дороге, бегущей вдоль реки.

– Это Магра, – сказал он. – Постоянный мост обрушился в прошлом году, новый не стали строить потому, что рядом есть другой мост, тот самый, который мы только что проехали. Это мост Бейли, оставшийся еще с тех времен, когда здесь проходили союзники. Боюсь, выход не очень удачный, но такова Италия.

– Ваш сарказм неуместен, – сердито отпарировала она. – И вам не надо было гнать машину так, будто вы одержимы мыслью напугать меня.

– Извини, – сухо сказал он. – Но я всегда гоню машину, когда зол. Почему ты не сказала мне, чтобы я ехал помедленней?

Она ничего не ответила.

Они поднимались в гору, оставляя внизу реку Магру. Дорога вилась среди сосновых и кипарисовых рощ. На этот раз он вел машину медленно, и она знала, что он делает это ради нее, в качестве уступки.

– Посмотри наверх, – сказал он. – Туда-то мы и едем. На самом верху холма стояла деревушка с маленькой бело-розовой церковкой, увенчанной традиционной тосканской колоколенкой; улицы были узкие, вымощенные булыжником. На деревенской площади играли детишки; держась за руки, неторопливо прошли две старухи, все в черном. Солнце еще припекало, но у горизонта уже струилось розовое сияние. Герцог сделал еще поворот, обогнув деревню, и остановился на краю дороги.

– Это самое красивое место в Италии, – сказал он. – Монте-Марчелло.

Перегнувшись, он открыл с ее стороны дверцу. Она неохотно вышла, он – за ней и встал рядом. Достал портсигар, предложил ей сигарету и закурил сам.

– Прости, – сказал он, – я не должен был гнать с такой скоростью. Вероятно, мне хотелось, чтобы ты обратилась ко мне хоть с какой-нибудь просьбой. Это было детское чувство. Прости.

Они стояли на вершине холма; внизу, в нескольких сотнях футах от них, лежала долина, где катились серебристые воды Магры, испещренные точками лодок; деревни Амелья и Бокка-ди-Магра с их розово-желтыми домами были как будто вписаны в пейзаж кистью живописца. Позади вздымались огромные Каррарские горы, которые казались такими холодными и зловещими, когда она смотрела на них из Замка. Теперь они величаво и мирно высились над прекрасной речной долиной, простиравшейся у их подножия. Алессандро, видимо, почувствовал, какое впечатление этот ландшафт произвел на Катарину, он положил руку ей на плечо и повернул лицом к себе.

– Это самое прекрасное место, которое я знаю, – повторил он. – Я давно уже хотел привезти тебя сюда, чтобы мы вместе могли насладиться красотой здешних мест. Но я не хотел, чтобы мы приехали сюда поссорившись.

– Но я не сержусь на вас, – сказала Катарина. – Вы не понимаете.

– Нет, – согласился он, – не понимаю. Ты говоришь, что совершенно равнодушна ко мне, но, поцеловав меня, ты показала, что это ложь. Ты считаешь, что я бессердечный итальянец, который унижает свою жену и делает все дела с особой аффектацией?

– Я считаю, что вы обходитесь с ней отвратительно. И я не люблю вас, что бы вы там ни утверждали.

– Почему же ты не смотришь мне в глаза, когда говоришь это? – Он держал ее на расстоянии вытянутой руки. – Почему ты боишься меня, Катарина? Дело тут, похоже, не только во Франческе? Почему ты так упорно борешься со мной и с собой?

Она ничего не ответила.

– Хорошо, – сказал он. – Ты не хочешь отвечать? Очень хорошо. – Он отпустил ее и отвернулся, глядя на великолепный пейзаж. – Тогда поговорим сначала о Франческе. О моей женитьбе и о том, почему между нами сложились такие отношения.

– Я ничего не хочу слышать, – помедлив, отказалась Катарина. – И ничего не хочу знать.

– Потому что ты намеренно закрываешь глаза на правду, – сказал он. – Но я открою тебе глаза. Ты выслушаешь все, что я скажу тебе о Франческе. Обязана выслушать. – Она взглянула на него; на его лице было какое-то странное, незнакомое ей выражение. – Пожалуйста, выслушай меня, а потом суди. – Она не смогла ничего выговорить, только кивнула. Она никогда даже не думала, что человек, столь неукротимо гордый от рождения, может снизойти до смиренной просьбы. – Я уже говорил тебе, что мы сильно обеднели после войны. Я говорил, что женился на Франческе, потому что она была богата. Это оскорбляет твой слух, потому что ты американка, браки у вас, как известно, заключаются на небесах, что не мешает им распасться через несколько лет. Мы не сентиментальный народ, моя дорогая. Я знал свой долг перед семьей, и я выбрал девушку хорошего происхождения и с достаточно большим состоянием, чтобы с его помощью поправить наши дела. И я любил ее. Сейчас мне очень трудно сделать это признание, но я в самом деле ее любил. Она была очень хороша собой, хотя я знавал женщин более элегантных, более сексуальных. Но меня привлекало в ней это холодное спокойствие, сдержанность. Замкнутая и недоступная, она напоминала мне картину Джотто [21]. Я очень хотел ее. И я мечтал быть счастливым и перестроить свою жизнь рядом с ней. Мне было тридцать пять, когда я на ней женился, и у меня было до этого множество женщин. Я был уверен, что смогу заставить ее полюбить меня.