Смерть супермодели (ЛП) - ДеМайо-Райс Кристин (е книги TXT) 📗
— Это не похоже на работу на себя.
— Это миф. Мы все работаем на кого−то.
Она посмотрела в его кофейные глаза и задумалась над его историей, его жизнью и удивилась, откуда у него такие мысли.
— На кого работаешь ты? Ты сам себя финансируешь. Сам принимаешь решения.
— Мой босс — время.
Она сразу поняла, что он имел в виду, так как его преследовал призрак его фиброза и прогноз, который не простирался дальше сорока лет.
— Дай мне поспать, и я приду завтра, готовая ко всему.
— Иванна идет с помощником, поэтому нужно быть энергичной и веселой. Она захочет пойти на 40−ю улицу, а у меня шоу завтра, я не смогу прийти и все сгладить. Но ты принесешь всем билеты, как на свое собственное. Хорошо?
— Хорошо.
— Руби тоже. Она должна быть свободной и жизнерадостной весь день. С ней все будет хорошо, если ты позволишь всем делать свою работу. Если на этой неделе ты не будешь на высоте, то подведешь ее.
— Хорошо.
— Подготовь ткань на осень. Можешь одолжить пару журналов из моего кабинета, полистай.
— Хорошо.
— И не бойся.
Одного этого требования было для нее слишком много, даже если это было для ее же блага.
— Может, ты сейчас остановишься, пожалуйста? Ты не можешь целоваться со мной днем, а потом читать мне лекции по ночам. Ты больше не мой босс, и я не знаю, кто ты, но ты не знаешь ничего том, что мне нужно.
— А если бы я целовался с тобой прямо сейчас? Могу я читать тебе лекцию?
— Нет. Во−первых, вы должны сказать мне, что вы хотите от меня, потому что это не может быть только бизнес иногда и… что−то еще… в другое время.
Он отпустил ее руки, и её руке сразу стало холодно без его прикосновения.
— Что я хочу от тебя? Разве это было не очевидно с нашей первой встречи? Я относился к тебе иначе, чем кто−либо другой, с той минуты, как ты вошла в дверь. Сколько часов мы тусовались по утрам? Как думаешь, я хотел появляться здесь в семь тридцать каждый день? Черт, нет. Но ты приходила, и я тоже был там. Господи, я расширяюсь повсюду, но я нашел способ выделить тебе кусок моего выставочного зала. Мы выполняем заказы и делимся персоналом. Какого черта, Лора? Ты хочешь что−то глупое вроде открытки или цветов?
— Но это всегда бизнес.
— Если я впускаю тебя в свои дела, я впускаю тебя в мою жизнь. Ты знаешь это.
В какой−то момент они посмотрели друг на друга, и между ними возникло понимание. Вот кто он такой, и она может любить его или бросить, но она знает, во что ввязывается.
Прежде чем Лора выбралась из своего затруднительного положения, вошла Эмира.
— Джей−Джей, Карлос порезался. — Увидев их так близко, она словно застыла на месте. — Ой. Ах, неважно? Это не серьезно. Он просто хотел, чтобы ты это увидел.
Джереми встал и помог Лоре подняться, чтобы ее не повело от потери баланса. Затем взял ее левую руку и сжал их пальцы вместе. Она сжала в ответ все, что смогла обхватить. Он вытащил ее в коридор, не расцепляя рук, что все в мастерской могли их видеть.
Когда они стояли в ожидании лифта, она сказала.
— Не надо кричать на меня. Мне это не нравится.
— Я знаю.
— Ты настоящий мудак. Ты играл со мной годами.
— А что должен был делать? Я бы взял тебя в любом случае. — Двери лифта распахнулись, и они вошли.
— Терпеть тебя не могу, — сказала она.
Когда двери закрылись, он обнял ее и стал целовать, шепча: «Прости, прости, прости», пока она не поцеловала его в ответ.
Глава 20
Такси было чистым. Вероятно, самым чистым, какое она видела за последние годы. Но разве это не похоже на Джереми — прогуливаться по улице с дрожащей девушкой и едва успеть поднять руку, как перед ним предстает самая чистая машина в городе? Он был волшебником, но любила ли она его?
Ее лицо горело от пятнадцати минут поцелуев губ в обрамлении щетины, пятнадцати минут чистого бездумного рая, под которым все это исчезло. Она подразумевала под «этим» убийство, которое она видела тем утром или увидела бы, появись она на десять минут раньше. «Этим» была и ее сестра, попавшая в беду, и которой не разрешили ни вернуться в свою квартиру, ни взять необходимые вещи из собственного шкафа. «Этим» стала возможная потеря бизнеса. «Это» Стью и его девушка, о которой, кажется, никто не думает, что её имя созвучно с продуктом, кроме тебя.
В течение пятнадцати минут все, что имело значение — это его губы, его запах и его руки на ее шее и спине.
Он никогда не шутил по поводу ее сломленного «чувства юмора» и не настаивал на дополнительной информации о том, почему он у нее такой. Он считал, что это отвлекает от того, что она должна делать, и не хотел подбадривать, задавая вопросы. Или он так сказал. В глубине души она боялась, что ему все равно.
Или, возможно, он был прав. Как она могла быть великолепной во всем, если она продолжала распылять свою энергию вокруг? Возможно, ей следует оставить расследование адвокатам и полицейским, которые знали, что делать.
— Высадите меня на углу, — сказала она. Она могла пройти квартал до дома. По какой−то причине её смущало, что она выйдет из такси с повязкой на руке перед фургончиком с журналистами.
Фургон в темноте был виден прекрасно, бело−синий, огромный со спутниковой антенной наверху. Практически поравнявшись со своим домом, она почувствовала непреодолимое притяжение этой большой машины. Она вскользь подумала о своей сделке со Стью и пообещала себе, что будет уважать его эксклюзивное право на историю, но единственными людьми, обладающими большей информацией, кроме адвокатов и полицейских, которые клялись помалкивать, были репортеры.
Джереми велел ей забыть об этом и лечь спать, и она сделает это, как только проверит одну вещь. А затем смоет все, как кусок мыла в ванной. Она постучала в заднюю дверь новостного фургона.
Роско Кнутт, открыл дверь в хлопчатобумажной рубашке, расстегнутой до живота и одетой на несвежую футболку с круглым вырезом. Он жевал хрустящую соленую зелень зеленого горошка.
— Ты делаешь мою работу слишком легкой.
— Пожалуй, к этому стремлюсь.
— Что случилось с твоей рукой? Не говори мне. Это связанное с этим беспорядком на пересечении Парка и 48−й.
— Не помню, чтобы я участвовала в стычке.
— Держу пари, я перекурил слишком много травки. Загнивает кратковременная память. Уменьшается оперативка. — Он так сильно постучал по голове указательным пальцем, что она испугалась, как бы он не сделал в ней дырку.
−Заходи, если заходишь.
Фургон оказался совсем не таким, как она ожидала. Конечно, были мониторы и соответствующая полная нехватка места, а также циферблаты и ручки повсюду. Чего она не ожидала, так это большого экрана с множеством каналов Twitter−а и мигающими окнами в соц. сетях.
— Сидишь на Facebook? — спросила она.
— Они мне не позволяют. Честность, видимо, не лучшая политика в журналистике. Они заставили меня сидеть в этом ящике посреди ночи.
— Что они ищут?
— Тебя.
— Сейчас ты должен получить повышение по службе.
— Нет, если ты постучалась сюда в поисках горошка. — Он протянул пакет с зелеными хрустящими хлопьями.
Лора была чертовски голодной.
— С кем целовалась? — спросил он.
Ее рука машинально подскочила ко рту, так, что зеленая посыпка от горошка все оказалась на её щеке.
— Зацелованные губы. — Он усмехнулся. — Крупная история. Мы знаем, что у тебя нет парня, кроме того, который пишет для «Нью−Йоркера». Ты знаешь, что он спит с наследницей «Кастон Блич», верно?
О, Тофу была богатой наследницей. Просто чертовски богатой.
— Да уж. Он не мой парень.
— Да. Если ты так говоришь.
Она почти видеть, как он делает заметку в своей голове.
— Итак, что заставило тебя думать, что я участвовала в потасовке на Парк−авеню?»
— Имя твоего парня появилось в протоколах об аресте. Мы получаем все в тиккере. — Он указал на экран, где высвечивались сообщения похожие на Твиттер. — Его и раньше арестовывали. Никогда не пропускает «ненасильственные» протесты. Его адвокат−коммуняка вытащит его утром. Не волнуйся.
