Нарисуй мне дождь (СИ) - Гавура Виктор (книги онлайн полные .txt) 📗
У меня в голове зрела шутка, но задумавшись над услышанном, я, как перед этим и Жора, позабыл ее соль. Нет, не зря мы переводили вино, и я ограничился тем, что добавил:
— А кое-чем и покрепче, в виде aqua vitae30.
И мы оба смеемся, и этот смех дарит нам ощущение счастья. Прав был школьник из «Доживем до понедельника», счастье, — когда рядом есть человек, который тебя понимает. Понять человека и быть понятым другим, разве это не счастье?
Глава 9
Завтра я встречаюсь с Ли.
Мы договорились пойти в кино, смотреть французскую кинокомедию с Луи де Фюнесом. Один и тот же отечественный фильм неделями демонстрируется во всех кинотеатрах города. Посмотришь один раз, и смотреть больше нечего. Разве что, пойти на тот же фильм еще раз, но такого желания ни разу не возникало, у меня, по крайней мере. Иностранные кинофильмы лишь изредка появлялись на экранах наших кинотеатров, французская кинокомедия, это целое событие в культурной жизни города.
Я уже купил билеты, простояв почти два часа в очереди в предварительную кассу. Много раз среди напряженно перетаптывающихся, стоящих затылок в затылок любителей иностранного киноискусства прокатывались зловещие слухи о том, что билеты на исходе, вот-вот кончатся или уже кончились, и осталась только броня для особо замечательных людей. Но проверенная истина о том, что «все проходит…», восторжествовала, и после томительного ожидания и всех треволнений, я держал в руке две синие бумажки с проставленными местами в дальнем углу зала, откуда вообще проблематично было что-нибудь увидеть, разве что услышать.
Я обладал билетами, которые с таким вожделением желал заполучить, но вместо радости, желчь отравою разлилась во мне. Я задавал себе вопрос, стоит ли иноземный комедиант, хоть и с дворянской приставкой «де», таких моральных и физических трат? Только Ли одним своим появлением могла развеять мои сомнения, она одна умела примирять меня с жизнью. Я вдруг затосковал по ней и отправился ее разыскивать по всем памятным местам. Я искал ее всюду, но без результата. Под ногами то шуршали желтые листья, то хрустел лед замерзших луж. Когда уже совсем стемнело, я добрался до последней инстанции и отворил дверь в «Чебуречную». Как обычно в это время здесь было полно народа, под гвалт общего говора над головами слоями перемещался сизый дым.
— Ну, шо ты, зайчик, столбычишь тут вжэ битый час та мнешься? — ласково увещевала застенчивого выпивоху буфетчица Софа, глядя на него, как на личное горе. — Скажи мне, шо тебе надо и я тебе отвечу, почему не могу тебе этого дать…
Вдыхая густой дух выдохшегося пива, я искал Ли. Вокруг кирпичные рожи да разинутые рты. За одним столом кто-то плачет, за другим, регочет, за третьим, — назревает скандал. Упившаяся ватага селян, сдвинув два стола, толстыми и тонкими голосами тянут, как кота за хвост песню о широком Днепре, который, не выдерживая этого мучительства «рэвэ та стогнэ». В углу кто-то терзает гармошку, ее жалобное хныканье перекрывают то ли рыдания, то ли вскрики истязаемого человека. О том, что это песня можно догадаться лишь по косвенным признакам: периодическому взвизгиванию и припеву: «Ой, мамань, мамань радная, наради меня назад!» Мне знаком по Херсону воровской фольклор: веселые частушки карманников, слезливые романсы убийц, долгие баллады бродяг, разухабистые песни поездных воров. Здешний же репертуар удручающе убог, воют что, и как попало. Оставаться в этом окружении трезвому, не было никакой возможности. Но и пить сегодня не хочется, возвращаться в общежитие, тоже. Я вышел и стал у входа, как витязь на распутье. Ноги дальше не несли.
Толкнула меня меж лопаток чья-то плясовая. Куда идти? Где ее искать? Неужели, я ее не встречу? Трудно придумать другое обстоятельство, которое могло бы на меня подействовать столь угнетающе, вечер, да и весь день без нее — не прожитое время.
— Подкинь деньжат, братан! — прохрипел мне в лицо незаметно подступивший ко мне пропойца.
От неожиданности я чуть не подпрыгнул. Еще один обиженный жизнью неудачник. У него испитая мордень и наглый взгляд выпуклых глаз. Трясущимися руками зябко кутается в замызганный плащ. Даже здесь на улице от него смердит мочой. Поначалу он вызвал у меня смешанное чувство смутной жалости и непреодолимого отвращения. Однако ж, меня задел его развязно-требовательный тон, а еще больше, преподлое выражение его физиономии. Особенно глаза. Это был не бегающий по сторонам, тоскливый взгляд алкоголика. Вовсе нет, в его, вперенных в меня глазах, виднелось холодное пренебрежение всезнания.
— Я б тебе их подкинул… — с неуверенностью ответил я, — Да еще потеряешь, — не стоит таким тоном у меня что-то вымогать.
— Жалко, стало быть. Что ж, мои соболезнования, — его губы скривились в презрительной ухмылке, обнажив золотой зуб, а рядом с ним прореху из двух-трех отсутствующих зубов. Где ж ты их посеял, соколик? Не иначе, как при подобных обстоятельствах.
— Представь себе, не жалко, — невозмутимо говорю я. — Но, пока у тебя денег нет, ты нищий и у тебя никаких проблем, а если я тебе их дам, станешь богатым, начнешь голову ломать, что с ними делать. Лишняя головная боль. Гуляй, как есть, порожняком.
— Да, я нищий! — с неожиданной болью вскрикнул он. — Такой же, как ты… Когда-то и я был молодым и для меня тоже ничего не стоило унизить человека! Но в отличие от тебя, я никогда не мелочился, у меня было большое сердце, в нем помещался весь мир, со всеми его радостями и всем его горем. Но когда я стал лучше узнавать людей, живущих в этом мире, мое сердце становилось все меньше и меньше…
Зажав рот рукой, в синих змеистых венах, он бурно зарыдал, содрогаясь всем телом и тут же затих. Так рыдать и тотчас успокаиваться могут только пьяницы. Следствие хаоса в самом себе.
— Я, как ты, был сам огонь! — вскинув голову, продолжил он, — И к людям я относился, как к пыли под ногами. Я швырялся людьми, и стал тем, что ты теперь видишь. То же самое ждет и тебя. Ты не ценишь дружбы, легко расстаешься с теми, кто тебя любит и забываешь их навсегда. Ты сильный, из тебя прет твоя гордыня, но пройдут годы и все, кого ты когда-то бросил, станут перед тобой в твоей памяти и спросят, зачем ты растоптал их беззаветную преданность, их неумелую любовь?! И ты станешь мелким и ничтожным, и ты подохнешь от угрызений совести, которой у тебя пока нет… Нет и в помине! Ты не ошибся, да, я нищий. Точнее, я труп, но я еще могу пить. Поэтому и прошу у тебя денег.
— Будь ты проклят! — невольно вырвалось у меня, — Х… тебе в сердце! На кол, и исчезни. Еще раз сунешься ко мне, получишь сразу в морду. Сгинь с моих глаз навсегда!
Я не верю в случайности. Все случайности ‒ не случайны. Суть каждой случайности в ее непознанной закономерности. В событиях и поступках людей сквозь морок бессмысленности проглядывают четкие контуры закономерности, управляемой чьим-то неведомым разумным началом. Нет, не зря вынырнул предо мной из другого измерения этот отброс общества. Но, почему он так задел меня за живое? Да просто вывел меня из себя! Потому, что он в чем-то прав, а если во всем?.. Нет, черт возьми, не во всем!
Роберт Луис Стивенсон, познакомивший нас с незабвенным Сильвером, умирал от туберкулеза. Планеты выстраиваются в определенном порядке, наступает день, пред тобой является Судьба и сдает карты. Хочешь, играй, а не хочешь, ‒ легким движением пальца откажись от игры, прочистив мозги свинцом. Стивенсон с честью поднял перчатку, брошенную Судьбой, и начал свою борьбу со смертельной в то время болезнью. Стрептомицин открыли спустя полвека после его смерти. Лишь климат Южных Морей продлевал его дни. На одном из Гавайских островов он с пирса наблюдал шторм. Огромные волны, поднявшись из глубин Тихого океана, тысячи миль катятся к Гавайям, по пути вырастая все выше, и здесь, усиленные резонансом волн зыби, с сокрушительной силой обрушиваются на берег.
