Трудные дети (СИ) - Молчанова Людмила (читаем книги TXT) 📗
Восемь лет прошло. Ни о какой любви и добрых чувствах не может быть и речи. Не в нашем случаи, да и вообще…За столько лет можно любить разве что созданный идеализированный образ, но не реального человека. Это тоже не про нас - я жестоко и с корнем вырвала Залмаева из памяти, а он никогда не любил ностальгию и воспоминания о мертвецах. Живым - живое, мертвым - мертвое. Так он, кажется, говорил.
А что вообще осталось? Не считая мести, дикой обиды, вроде бы похороненной давно, страха и злости? В тот момент я бы никому не призналась, и Марату в первую очередь, но я была до противного, как маленькая девчонка, обижена. Он предпочел мне - и кого?! Даже и это не важно. Он предпочел мне других. Точка. Тогда как для той Саши Марат был всегда на первом месте.
Я гнала обиду прочь, четко понимая, что никакой практической выгоды она не принесет. Мне нужна была ясная, трезвая и по возможности расчетливая голова. Всем этим я с лихвой владела и собиралась воспользоваться.
Марат не появлялся. А я ждала. Не его даже, без этого мужчины я бы спокойно и счастливо прожила еще бы лет сто, ни разу о нем не вспомнив, а его ответных действий. Он ничего не предпринимал, не подавал никаких знаков и не запугивал, что совсем - ну совсем - на него не похоже.
Мы изменились. Оба. Мне хватило тех нескольких минут в подъезде и еще нашего пятиминутного разговора по телефону, чтобы это понять. Хотя, казалось бы, восемь лет…Суть в том, что я настолько хорошо знала прежнего Марата, чего таить, я была им, что сегодняшние изменения, незаметные для кого-то, едва уловимые, бросались в глаза, будто подчеркнутые красной краской.
Он всегда был непростым человеком с очень тяжелым характером. Не каждая могла бы жить рядом, жить вместе с ним - с такими людьми даже просто общаться весьма трудновато. Я могла и мне нравилось, потому что я была заточена и выращена под этот характер, ровно той твердости и мягкости, которых хватало, чтобы выдержать его и не сойти с ума.
Но тогда Марат…как бы это сказать…Он чувствовал. Он был как вулкан всегда, взрывной до такой степени, что лучше переждать, пока он успокоится и начнет соображать, а уж только потом вообще на глаза показываться. Мне ли не знать.
А сейчас…из эмоций в нем осталось разве что любопытство. Исследовательское такое, с каким, наверное, животных препарируют или людей расчленяют. В нем появилось больше какого-то отстраненного садизма, и эта отстраненность меня пугала до чертиков. На эмоции можно было давить, или на что-то дорогое. Но ни того, ни другого, судя по всему, не было. А я осталась один на один с несдержанным мужчиной, превратившимся в маньячного психопата. Могу поспорить, что если теперешнему Марату приходилось кого-то убивать или пытать, он делал это с улыбкой.
От этой мысли меня передернуло.
За окном падал мокрый снег, в ту же секунду превращающийся во влажные дорожки на толстом стекле. Город подмигивал разноцветными огнями, ярко переливающимися в темноте. Темнело рано.
— Ты идешь, Герлингер? - раздался басовитый голос начальника из глубин конторы. Тяжелые шаги становились все громче. - Уснула, что ли?
— Нет. Работаю я.
Болец по-хозяйски широко распахнул дверь, ввалился в мой кабинет и деловито огляделся.
— Заработалась ты, мать. Новый Год скоро, а тебя в работу ударило. И надымила жутко. Разве не знаешь, что в офисе курить нельзя?
— Ой, вот только ты на мозги не капай, а? Без тебя тошно.
— Ну-ну. Ты чего смурная такая?
— Ничего, - буркнула я неприветливо. Изгрызенные карандаши убрала в стакан, выключила компьютер, высыпала содержимое пепельницы в ведро и залпом допила холодный, покрывшийся матовой пленкой, кофе. - Погода меняется.
— Ааа. Ладно, я что зашел. Ты знаешь, что Панцовский уже приехал?
— Знаю. А что?
— Да ничего. Странно просто, не находишь?
А это уж не мое дело. Панцовский спал и видел себя в Яшином кресле, и честно говоря, по моему мнению, был достоин его куда больше несомненно умного, но жутко обленившегося и потихоньку спивающегося Болеца. Не буду спорить, энное количество лет назад Яша наверняка бы задал нам жару, он акулой был, писал такие статьи и в такое время, когда все люди с нормально работающим инстинктом самосохранения тихо сидели и сопели в две дырки. Но прошлые регалии мало меня волновали - я жила настоящим. И в настоящем я предпочту остаться рядом с амбициозным, пусть и непростым Панцовским, который не меньше моего вкалывает. К тому же я ему задолжала
— Нет, - легко пожала плечами и позволила Яше накинуть мне на плечи черную шубку. - Он вроде так и собирался приехать.
— Разве? - он с сомнением хмурил густые брови. - Я не слышал.
— Забыли, наверное. Он говорил.
— Ну раз так, то ладно. Кстати, насчет твоей Аргентины. На Новый Год поедешь туда? Вылет двадцать девятого.
— Поеду, конечно.
— Вот и договорились, - хлопнул в ладоши Яша, обрадованный моей сговорчивостью. Обычно я всегда права качала и мучила мужчину до последнего, выбивая для себя самое лучшее. А тут все на его усмотрение оставила и даже не спросила ничего. - Ты куда сейчас?
— Домой. Куда же еще?
Моим планам не суждено было сбыться. На подземной стоянке, небрежно опираясь спиной на мою машину и упираясь ногой в колесо, стоял улыбающийся во все зубы Трофим, практически не изменившийся за столько лет.
— Это кто? - полувопросительно уточнил Яша. - Друг твой?
— Знакомый, - процедила я сквозь зубы, терпеливо снося изучающий взгляд старого товарища. - Очень давний.
— Помощь не нужна?
— Нет.
— Ну, я пошел тогда, - Яша неуверенно оглянулся через плечо, крякнул и вразвалочку направился к своей машине.
Он действительно почти не изменился. Все та же вихрастая голова, кончики русых волос касаются жесткого ворота дорогой белой рубашки. На куртке блестит растаявший снег. Глаза озорные, мальчишеские.
Лешка всегда себя преподносил и вел как мальчишка, и таким остался спустя годы. Бесшабашный, дерзкий, непостоянный и вообще не понимающий, что такое упорядоченность и постоянство в жизни, зачем они нужны. Он мог выйти из дома за хлебом, а поехать, например, в Китай. И вернуться через неделю как ни в чем не бывало.
Но я знала этого бесшабашного, расхлябанного, в доску своего парня, а теперь мужчину, немного лучше. Свободная от сумочки рука скользнула по блестящему меху, поглаживая его в мягкой ласке, нырнула в карман и успокоено легла на холодное лезвие, приятно согревающее душу.
— Я до последнего не верил, - насмешливо сказал Лешка, отбивая неопределенный ритм по колесу. - Решил увидеть своими глазами.
— Увидел?
— Угу.
— Поверил?
— Не совсем. Смерть тебе к лицу, Саша.
Холодно улыбнулась, подходя ближе. Это был не Марат.
— Мне все к лицу.
— Как подлецу?
Моя холодная улыбка, не содержащая ни одного теплого чувства, в один момент угасла.
— Чем обязана?
— О, моему любопытству.
— Удовлетворил его?
— Не совсем.
— Когда ты стал играть роль мальчика на побегушках, а, Леш? Помнится, даже во времена буйной молодости ты не соглашался быть посыльным.
Теперь увяла его широкая улыбка.
— Я не посыльный, Саша. Я пришел, потому что захотел. Мы же, в конце концов, с тобой старые друзья.
— Что ж, пусть будет так. Это все? - вежливо выгнула бровь и выжидающе уставилась на мужчину. Лешка был если не опешившим, то слегка озадаченным и сбитым с толку. Не знаю, что он ожидал увидеть и услышать, но явно не этого.
Тем не менее, Трофим взял себя в руки, послал мне свою фирменную улыбку и предложил вместе поужинать, чтобы “наверстать прожитые друг без друга годы”. Паяц.
Я согласилась, не выдавая собственной настороженности, однако ехать с ним куда-либо отказалась, предложив посетить вполне себе неплохой ресторан на первом этаже нашего бизнес-центра, где меня каждая собака знала.
— Добрый вечер, Александра Леонидовна, - знакомый молодой официант приветливо поздоровался со мной, подал меню Трофиму, а затем мне.
