Импульс (СИ) - "Inside" (читать книги онлайн бесплатно серию книг TXT) 📗
— Мы повздорили, — уклончиво говорит Чарли. — Она что, уже пожаловалась?
Хочется что-то ответить. Сказать какую-нибудь колкость, острым языком разрезать младшего Кларка на лоскуты, но слова вдруг растворяются в воздухе, потому что что-то в этой фразе не так.
Словно горечь оседает на губах.
— Пожаловалась мне?.. — непонимающе переспрашивает.
— Вы близки. — Чарли наклоняет голову набок. — Нет?
— Разве она не сказала тебе?
— О чем?
Эмили задерживает дыхание. Действительно ли он ничего не знает о пощечине или просто в очередной раз мастерски притворяется? Это ведь так просто для него, так удивительно нормально: делать вид, что ничего не происходит. Жить в каком-то своем, обособленном мире, делить его на двоих и никого туда не пускать.
— Мы поссорились. — Она тихонечко выдыхает. — И…
Он отвратителен.
Просто ужасен.
Наблюдает за ней, смотрит в глаза, плавит ее своим мягким взглядом, кидает на подушки-перья, ловит в падении. Ненавистный Чарли Кларк, лезущий к ней в голову, пытающийся выведать все ее секреты. И ведь попадается на его удочку, как рыба, плывет на приманку, еще бы секунда — и он узнал бы все, если, конечно, не притворяется с самого начала.
Ну да. Она же Эмили Джонсон. Как еще она может отреагировать на манипуляции? Ходячее недоразумение.
Была, по крайней мере.
— Она не говорила, — произносит младший Кларк.
Не поймешь, лжет или нет. Глаза огромные, честные, прозрачно-стеклянные; пушистые светлые ресницы, тонкий нос, высокие скулы. Он до безбожности красив, понимает Эмили. На таких девицы толпами вешаются.
Под белым халатом расписная рубашка, расстегнутая на две верхние пуговицы — серебро и серость, слишком элегантно и дорого, чтобы носить на работу. Ткань небрежно заправлена в джинсы с широким ремнем, пряжка поблескивает в солнечном свете.
Да что он с такой внешностью вообще здесь делает?
— Разве ваши отношения не полны доверия друг к другу? — Она с вызовом смотрит на него. — Ведь именно ты внушил ей мысль, что я ее использую.
Чарли поднимает руки:
— Это было еще до Оттавы, Эмили. Удивительно, что ты вспомнила это только сейчас. Видимо, — он снова складывает пальцы домиком и подносит к подбородку, — это послужило причиной очередного конфликта?
Знает, понимает Эмили. Каждое словечко, каждое действие. Все знает, просто умело поддерживает какую-то одному ему известную игру. Смотрит на нее так, словно снял скорлупу, стащил шкурку, пригвоздил булавками к дощечке и теперь будет препарировать, разбирать по частям. Пытаться понять, какую угрозу она в себе несет.
Долго же доходило до старшей Кларк, качает головой Эмили. Видимо, держала в себе и копила, а потом превратила в набор слов, насквозь прошивающих их обеих. И кому это только было нужно?..
— Зачем ты делаешь это с ней? — вырывается у нее. — Ты же причиняешь боль, которую она не в силах выдержать.
— Как и ты, Эмили.
Он произносит ее имя так спокойно-нарицательно, будто оно может связать их. Будь у медсестры выбор, она бы никогда не назвала человека, сидящего перед ней, доктором Кларком. В лучшем случае — «мистер». В худшем — «эй».
Сама любезность, звучит в голове насмешливый голос Лорейн.
И как он вообще смеет их сравнивать?!
— Я не делаю ей… — вспыхивает Эмили.
— Делаешь. А самое увлекательное — то, что это неосознанно. Ты ведь даже представить себе не можешь, чтобы она плакала по тебе. — Он тонко усмехается. — Но дело не в этом, нет. Слезы, Эмили, это только вода, которая течет из наших глаз, когда мы испытываем слишком сильные эмоции. Так вот, у Лорейн грань между слезами и пустотой находится выше ее головы. На сантиметр, может быть, даже меньше, но выше. И каждый раз, когда я видел ее…
Она дергается.
Открывает рот.
Хочет закричать на него, вырвать из себя слово «ложь», но не может.
И он это понимает. Отчетливо видит, хотя даже не смотрит на нее. Это не нужно: она перед ним как на кресте распятая, стигматами в руках перьевые ручки, подаяния в виде исписанных листов.
— Вот видишь. — Чарли прикрывает глаза. — Ты не осознаешь этого.
Нужно успокоиться, повторяет она себе. Вбивает в мозг эту фразу: успокоиться, взять себя в руки, не поддаваться на провокации. Он не прав.
Нет.
Он прав.
Он нормальный, а она свихнувшаяся, потому что делает все, думая только о себе. Бросает, потому что не может разобраться в чувствах. Уходит, потому что не может вынести загадок. Доводит до слез и протянутой руки, потому что сама не знает, как будет правильно. Лезет не в свое дело, ворошит все, причиняет боль.
Неосознанно.
Она ведь даже и не думала, что чувствует Лорейн в такие моменты. Каково это — видеть, когда на тебя поднимает руку человек, которого ты…
Внутри взрывается и оседает пылью.
Чарли больше не кажется невыносимым ангелом, препарирующим ее тонкую кожицу. Это ему больше не надо: он заранее знал, что сказать, заранее подгадал момент, когда будет легче ударить. Он ведь даже не пытался ее сломать — просто сказал то, что есть. И глаза у него не цепкие, как у сестры, а пустые и безжизненные, непонимающие, но всеобъемлющие.
Снежноволосый бог вышел перекурить, подумал и решил не возвращаться.
Захлопнулась ржавая клетка.
— Я хотя бы не ломаю ей руки, — жалобно говорит Эмили, просто пытаясь оправдаться.
Глупая. Тупая. Маленькая дурочка, думающая, что все делает правильно. На самом деле Чарли прав — неизвестно, сколько раз она ломала Кларк.
И кто из них теперь хуже?
Он снова читает ее мысли.
— Ты ведь ненавидишь игры. — Психиатр качает головой. — Так не начинай соревнование «кто дал Лори больше боли». Потому что ты его выиграешь.
— Что?..
— Я не бил ее сердце. — Он устало трет глаза. — Впрочем, дело не в этом. Как продвигается твое расследование, юный Шерлок? Ты ведь за этим ходила за нами по пятам последние дни. Как крошка на халате не отлипала, Лорейн уже не знала, куда спрятаться. Все-то ты вынюхивала, Эмили, все узнавала. Поделись, — он театрально взмахивает рукой, — расскажи мне, что ты разыскала.
Меняется на глазах, выбирает нужную маску. Разрушение, холод, хаос в первозданном виде. Ему нужна пара минут, чтобы врасти в новый образ: развести руки в стороны, расслабиться, сжать губы в тонкую усмешку. В глазах сталь и отблески лезвий, и Эмили вдруг становится не по себе. Она неловко садится в кресло напротив, сжимает Молескин до побеления костяшек и старается не смотреть на него.
Потому что до сих пор не знает, где взять эту чертову смелость, чтобы задать вопросы. Потому что Чарли Кларк вдруг становится каким-то слишком настоящим, реальным, человечным безумцем. Пух и перья сменяются кинжалами, остро заточенными ножами, и это так привычно для него, так обыденно, что у Эмили сердце пропускает удар.
— Это не твое дело, — цедит сквозь сжатые зубы. — Почему тебе вообще так важно это знать?
Чарли улыбается:
— Это касается меня и моей сестры.
— Ты специально втянул ее в это? — Эмили пытается поднять взгляд.
Это война, понимает. Безжалостная, но красивая, в черных кружевах и разноцветных кардиганах, в листах теплой бумаги и диагностических цифрах. И ей нужно победить во что бы то ни стало.
Иначе придется идти на собственные похороны.
Сейчас дело не в вопросах и ответах, нет, совсем не в них. На весах балансирует хрупкая фигурка — ее Лорейн, его Лорейн, — и тот, кто сможет победить, оставит ее себе.
Чарли смотрит в одну точку, перебирает варианты. Не был к этому готов, значит. Не просчитал такой исход.
Неужели он до сих пор видит в ней дурочку?
— Я не хотел, чтобы Лори оказалась причастной, — наконец выговаривает. — Но она усиленно пыталась помочь, и было тяжело сказать ей «нет».
— Вы поэтому постоянно ругались?
Эмили чуть успокаивается. Самую малость, ровно настолько, чтобы расслабить сжатые на твердой обложке пальцы. Он ведь почти нормальный, убеждает себя. Можно же поговорить. Прийти к чему-то.
