Импульс (СИ) - "Inside" (читать книги онлайн бесплатно серию книг TXT) 📗
Эмили смотрит на Лорейн с бесконечной нежностью и непониманием, Кларк — с вызовом и странной яростью, травящей сердце.
Оттаву не трогает. Может быть, чувствует, что это грань, которую нельзя переступать. Не плачет, не шипит, выговаривает чуть ли не по слогам: какая же ты дрянь, Эмили Джонсон, ты просто меня использовала, чтобы получить это место.
Медсестра не сводит с нее своих медовых глаз. Понимает, что что-то не так, выслушивает. Слова проходят насквозь, не оставляя ран. Можно не вслушиваться: все, что говорит Кларк, говорит не она, а Чарли. Даже интонации такие же, даже ядовитая ухмылка искривленных губ.
Иногда она кивает. Невпопад, просто так, лишь бы дать понять, что Лорейн может продолжить свой монолог. Спектакль одного актера. Сценарий для другого человека. Это не она внушает Эмили предательство, это Чарли выводит пешку, ставшую королевой, из игры.
И наоборот.
Красная нить на запястье Кларк становится для Эмили путеводной звездой. Ниточкой в бесконечном лабиринте льда и темноты. Кусочком света. Не сняла, улыбается про себя медсестра. Значит, не хочет, чтобы уходила. Значит, есть еще шанс, крошечная надежда, маленькая искорка, и Эмили сделает все, чтобы ей воспользоваться. Спасти ее. Избавить от брата, от этого паразита, которого она на себе крепит. Вылечить, выходить. И все будет в порядке.
Чарли вдруг становится целью. Точкой в конце предложения. Ответом на любой вопрос. Это все Чарли — он стоит перед ней, смотрит сквозь пелену снега и серебра, выкрикивает обидные, но пустые слова. Не Лорейн. Нет. Ее Лорейн совсем другая.
Она знает. Эмили держала ее в своих ладонях, лелеяла на руках, целовала в горячий лоб и укрывала своим одеялом, когда та мерзла. Они прошли огонь, побороли его, но осталась вода, закованная в лед. Но они смогут. Любовь все преодолеет, верно?..
— Ты закончила? — говорит. — Потому что, кажется, он повторяется.
— Что? — осекается Кларк.
— Чарли. Чарли говорил тебе это все много раз, — уверенно произносит Эмили. — Я знаю, как он умеет вдалбливать в голову те мысли, которые ему нужны. Он говорил с тобой обо мне, я знаю это. Я слышу в твоих словах только его. Послушай, это ведь все такая чушь. Белые нитки на черном покрывале. Я все еще — и всегда — только твоя. Даже если ты будешь кричать на меня вот так или обзываться. Или отсылать в приемку. Или не доверять. Это неважно, Лори. Ты не избавишь меня от этого.
— От чего?
— От моей любви к тебе, конечно же. — Эмили улыбается. — Или от твоей ко мне.
Сейчас она сделает шаг и обнимет ее. Вот прямо сейчас. Через мгновение. И наконец заплачет в родное, пахнущее лимоном плечо. Она ведь так скучала по ее запаху.
— Прости, — вдруг произносит Кларк совершенно нормально. — Прости, кажется, я ошиблась. Я не… Я не люблю тебя. Я… Это был просто импульс.
Пощечина звонкая и залихватская, такая, что голова Лорейн уходит в сторону, и она тонко вскрикивает от неожиданности, прикладывая ладонь к пылающей коже.
Эмили смотрит на свою руку и видит там тысячу ножей.
С минуту стоят молча. Кларк тяжело дышит, цепляется за щеку, словно там нет куска кожи, Эмили все еще не может осознать то, что случилось.
Нельзя видеть звезды, а потом наблюдать, как они гаснут. Это слишком даже для нее. Это грань, предел, переходная черта. Это хуже Оттавы. Хуже самых страшных и громких слов. Хуже ненависти и ярости.
Это такое простое.
Человеческое.
«Я тебя не люблю».
И странно, так странно, потому что на черном небе за окном вдруг проявляется первый солнечный лучик, словно новый день начался только сейчас.
Кларк медленно-медленно опускается на стул, закрывает лицо руками. Серая вуаль волос падает на лицо, щекочет ее кожу, и Эмили до чертиков хочется встряхнуть ее за плечи и поцеловать в щеку. Коснуться губами матовой кожи в последний раз. Напомнить, чтобы не забывала смазывать синяки и закрывать на ночь окно. Проверить, если ли у нее с собой таблетки, чтобы облегчить боль. И успокоительные, чтобы унять дрожь в руках.
Позаботиться. Укутать в солнечные лучи, набросить одеяло на худые плечи, прижать к себе и сидеть долго-долго. Может быть, даже читать дурацкий модный журнал, рассматривая красивые картинки. Целовать в холодный нос, говорить, что Лорейн самая красивая, красивее этих одинаковых моделей на страницах. Ронять на нее краски. Кидаться подушками. Падать на кровать, заниматься любовью, чтобы нежно и трепетно, до слез в уголках глаз, до соли на губах.
Целовать запястья. Болезненные, тонкие, чувствительные. Рассеиваться бликами на покрывале. Выстукивать азбукой морзе о любви. Пить кофе, готовить блинчики, печь лимонные кексы. Только для нее одной. Для нее.
Эмили так хочется поверить в то, что все эти четыре слова ей показались. Просто показались, Кларк хотела сказать не это, просто не так выразилась. Ненормально, криво, косо. Словами, а не сердцем.
Люди ведь иногда совершают неправильные поступки, говорят неправильные слова, убеждает себя Эмили. Потому что всегда легче ломаться и падать, когда знаешь, что не один. Когда веришь, что не поймают, а соберут. Когда есть кому отвоевать за них. Чтобы не с мечом и флагом, а там, в самом конце, сидеть на мокрой траве и наблюдать за битвой.
Неправильной битвой. Как и эти слова.
Она ведь просто ошиблась.
А потом в мире снова включается звук, и в висок вонзается нож.
Эмили быстрым шагом идет к двери, молится, чтобы Кларк этого не увидела — ее позорных слез, ее предательских всхлипов, но не успевает. Плачет, распахивая темное дерево, бежит вниз по коридору, к лабораториям и исследовательскому центру, по лестнице через ступеньку, вцепляется пальцами в волосы, скрывается в тесноте пустого служебного коридора и рыдает, заходится в немом крике, скулит и воет, царапает себя ногтями, безумная банши, расколотый бог, обманутая женщина.
Насаженное на тонкую иголку сердце в последний раз дергается и разбивается вдребезги.
Любовь, конечно же, все преодолеет.
Если это любовь.
====== 37. The key that murdered any freedom I once had ======
Комментарий к 37. The key that murdered any freedom I once had Всем здравствуйте! Глава вышла бы быстрее, если бы не матчасть, на которую пришлось убить трое суток (и индийское кино вокруг меня), но я чувствую кожей, что все равно где-то что-то упустила, поэтому готова ко всем помидоркам, в меня полетевшим.
“Импульс” продлен на одну главу – из тридцати девяти превратился в сорок, и для меня это важно. Красивое, круглое число. Ура!
Люблю вас, чудесные.
*
[мне кажется, на мою голову обрушатся гневные отзывы после концовки, поэтому мне впервые за последний год так сложно это выкладывать. пожалуйста, не ругайте меня сильно, так задумано, нужно и этого не избежать. но я вас еще удивлю, обещаю.]
*
Вторая операция писалась под Egor Grushin — Unnamed Melody, а в остальном на фон отлично подойдет любая инструменталка, например, у него же есть потрясающие «Vento Domani» и «Transizione».
Для концовки: Egor Grushin — Absolution.
боль, что ломит суставы и слышен хруст
тьма, что заползает в манеж к младенцу
это я-то бесстрашная? нет, я всего боюсь
только помню, что мне никуда не деться
Лорейн сидит в кабинете у брата и ест голубику. Крупные сладкие шарики иногда лопаются в ее пальцах, стекают по рукам сине-фиолетовыми каплями и падают на платье, но нейрохирурга это не волнует. Одежду можно сменить, а голубику в такое время в Лондоне не достать просто так, и откуда ее взял Чарли — до сих пор остается загадкой.
В другой руке старшая Кларк держит баллончик взбитых сливок.
— Знаешь, — сидящий в соседнем кресле Чарли улыбается, — ты выглядишь счастливой.
Сестра фыркает. Громко, с чувством. Не счастлива, нет, просто пользуется минутным затишьем в сумасшедшем дне.
В приюте голубика росла в тепличных условиях — один или два куста, укрытых пленкой, спрятанных от посторонних глаз. Единственная позволенная им сладость оказывалась кислой и горькой, всегда недозрелой, но Лорейн было плевать — каждую ягоду она прятала в рукава колючего толстого свитера, приносила брату. Чарли плевался, вредничал, давил их в кулаке. Не хочу, надувал губы. Не буду.
