Иная. Песня Хаоса (СИ) - "Сумеречный Эльф" (читать полную версию книги TXT) 📗
— Отлично! — воскликнул Вхаро, почти нежно проводя вдоль ее щеки. — Теперь-то ты меня понимаешь, понимаешь весь гнев. Хочешь уничтожить меня. Так нужно…
— Но зачем, проклятье к Хаосу? — прорычала Котена, резко дернувшись вперед. Все верно, Вхаро, все верно: в ней с каждым днем без Вен Аура крепла стальная ярость. Она представляла в красках, как уничтожает врага, как сбрасывает его крысам и стревятникам на поругание.
— Ты все твердишь зачем? А я отвечу! Так и быть. Разрушить чужое счастье от своего несчастья — последняя забава, которая остается на дне отчаяния. И мне весело, мне очень весело… И мерзко.
И Вхаро безумно рассмеялся, закружился на одном месте, расплескивая кровавое вино из золотого кубка. А потом съежился посреди каюты, вздрогнул, словно зарыдав, но нет — обман зрения. Он просто измученно прикрыл рукой лицо.
Котена сидела на краю кровати. Она взирала на Вхаро почти с презрением или даже жалостью, смешанной с неизменной ненавистью: этот сломанный ворон, сгоревший феникс, хотел создать из нее отражение самого себя. Надеялся ли он, что так она полюбит его? Или хотел соединиться с ней в общей ненависти к миру? В любом случае, он проиграл, он ошибался, как ошибаются все, ведомые слепым неискупимым гневом на само мироздание.
— Потому что я теперь твое отражение? — спросила Котена, глядя на Вхаро.
Он же спокойно выпрямился и допил остатки вина, ставя кубок на лаковый столик с витыми ножками.
— Да, пожалуй, — выдохнул он, отворачиваясь к окну, и небрежно махнул. — Ладно, не буду тебя трогать. Считай это благодарностью за то, что не позволила мне умереть в лесу. Тогда. Зимой. И для продажи посвежее будешь.
— Еще скажи, что вернула тебе веру в людей, — бросила яростно Котена. Она боролась с невыразимо горьким гневом. Она незримо сражалась с самим Змеем.
— Нет, ее уже не вернуть, — рыкнул ей в тон Вхаро, вновь приблизился и опрокинул: — Но кое-что я все-таки получу…
Котена пожалела о своей вспышке, ожидая, что скоро от нее совсем ничего не останется. Только спаленная головня, даже не тлеющие угли. Вхаро же жадно припал к ее устам, требовательно кусая их, заставляя длинным языком раскрыть рот. Он получил долгий и сочный поцелуй. Эти мгновения слились лишь предельным омерзением. Котена вывернулась и вцепилась зубами отвратительные ненасытные губы. Вхаро отпрянул, отпуская ее.
— Вот он, поцелуй настоящей пустоты, — выдохнул он, слизывая кровь. — Вот как это бывает. Я уже начал забывать, как это — не просто брать, а целовать и ласкать кого-то.
Он вновь провел по ее щеке с потаенной тоской и отошел на середину комнаты. Котена поняла, что дальше ничего не последует. Возможно, теперь она угадывала повадки Вхаро лучше, чем когда бы то ни было. Он сам «даровал» такую способность. Он открыл зев их общей пустоты расколотых.
— Это зависело только от тебя. Ты сам все разрушил. И теперь мою жизнь тоже, — ответила Котена, вставая и одергивая одежду. — За что?! Проклятый монстр, зачем ты убил Вен Аура?! Что я тебе сделала? И что он тебе сделал? Мы не убивали твоего сына, не подкладывали жену под мужиков!
— Захлопни варежку! Замолчи. И не смей касаться больше этой темы, если жизнь дорога, даже если я сам рассказал об этом.
Вхаро вмиг повернулся и все-таки ударил Котену по лицу наотмашь, правда, левой рукой. Но пощечина все равно отбросила ее обратно на кровать. Она вновь провалилась в плен подушек и одеял, барахтаясь в них, как муравей в воде. Однако скоро выбралась, вновь села и выпрямилась. Держась за горящую щеку, она тихо отозвалась:
— Жизнь… уже не дорога.
— Не провоцируй, иначе я заставлю пожалеть. Докажу тебе, что может быть еще хуже. Если я начну, так ведь мало что от тебя останется, — хрипел Вхаро, залпом осушая новый кубок, но голос его срывался в клекот: — Как же я вас обоих ненавижу, ненавижу ваше счастье!
— И ты его уже разрушил. Легче стало? Легче, что у других теперь не лучше, чем у тебя?! — воскликнула Котена, вскакивая с места. Из глаз ее все-таки покатились слезы, но пустота не исчезла. Пустота поглощала их обоих. И два осколка не образовывали целого.
— Не легче, — выдохнул тихо Вхаро, сутулясь. Жилистая сухопарая фигура тонула в слишком громоздком халате, на нее сверху давил потолок, давила лаковая мебель. Котена неведомо как чувствовала это.
— Тогда зачем? — спрашивала она исступленно.
Вхаро резко развернулся и замахнулся для нового удара, но рука остановилась в воздухе. Угрожающий жест обернулся унылой отмашкой.
— Просил же заткнуться, — отозвался он, бормоча деловым тоном. — Ладно, торговля не ждет. Под всю эту глупую усобицу я здорово разбогател. За Круглым Морем любят белых северных красавиц.
Он вновь натянул на лицо маску веселости и пренебрежения. И так же вышел к команде, всем видом показывая, что отлично провел время. Лишь Котена знала правду, не представляя, как лиходей живет с этой невыносимой пустотой годами. Ей хватило нескольких суток, чтобы понять: лучше умереть, потому что от неиссякаемой боли не спасала даже ненависть.
Корабль мерно несся по болезненно-синему морю, весла вспарывали его безмятежность, раскидывая пену. Гребцы неизменно трудились, вторя звуку барабана. Но не все выдерживали этот неизменный гул: кто-то затихал, падая на весла, и тогда на обмякшее тело слетались мухи. Они не отставали от корабля даже среди морских ветров, вероятно, обосновались в трюмах вместе с крысами. Мертвецов же сбрасывали за борт на милость хищным рыбам.
Котена видела это несколько раз, когда ей удавалось выйти на палубу, чтобы глотнуть свежего воздуха, но там стоял лишь больший смрад. Поэтому она пряталась в каморке невольниц. Какая разница, где находиться? Боль утраты не проходила. Она растягивалась, разрасталась, как чудовищные корни, пронзая все тело. И лишь в забытье, в это короткое время блаженства, бежал за ней следом прекрасный волк со светлой шерстью и короной из ветвей. Ее Вен Аур, ее судьба. Навечно утраченная.
«Живи, живи ради нас, Котя!» — отдаленно доносился голос любимого. Как? Как без него жить? Она смутно слышала зов и будто не единственный: одна песня неслась издалека и еще две едва уловимо теплились где-то совсем рядом. Где…
Котена пробуждалась, чтобы провести очередной бесцветный день. Она ничего не делала, но не испытывала ни скуки, ни тоски. На носу корабля Вхаро тоже занимал себя обязанностями капитана и работорговца, но лишь Котена знала правду — ему тоже на самом деле хочется замереть, застыть навечно обликом безразличия. И даже совершившаяся месть не принесла ему и капли удовлетворения. Так они и прибыли в центральный порт Империи Велла, две пустоты на носу и на корме.
Котену с другими жмущимися друг к другу невольницами вывели на яркий свет. Глаза вновь заслезились, а в ноздри ударил тяжелый воздух. Порт вонял тухлой рыбой, гнилыми водорослями и ядреным потом. Люди в длинных балахонах встречали и провожали корабли с товарами, подневольные носильщики высоко над головами проносили мимо огромные тюки. Бережно грузили отрезы тонких тканей и глиняные кувшины со специями. От невыносимой жары все запахи усиливались во сто крат. И если рядом с «Вороном» еще хоть немного спасала прохлада, идущая от воды, то на пыльной базарной площади солнце палило немилосердно.
Невольниц укутали в длинные желтые покрывала, чтобы они не получили ожоги и чтобы бедняки не глазели на заморский товар. Одного из не в меру любопытных нищих матрос-тюремщик с корабля Вхаро перерубил пополам. За такое беззаконие в Ветвичах позвали бы стражей, но здесь никто даже не обратил внимания.
Работорговцы повезли свой товар. Котена озиралась, глядя через узкую прорезь в покрывале. Сперва она надеялась сбежать, но Вхаро предусмотрительно приковал женщин друг к другу. Так их и посадили в тесную повозку. Вновь вспоминался день судилища и изгнания. Не хватало ржавчины на прутьях клетки. Да вокруг стучали листьями чешуйчатые пальмы, а с них орали дурными голосами отвратительно яркие птицы. И дома вокруг площади возвышались совсем другие: выбеленные солнцем, выкрашенные в зеленые тона, слепленные из глины и камня. Они давили и сгущались хитросплетениями лестниц и переходов.
