Черный принц - Демина Карина (книги онлайн бесплатно .TXT) 📗

— У тебя глаза рыжие…

…а ресницы белые почти, ледяные.

— И у тебя.

Пальцы переплетаются с пальцами. И невесомое прикосновение к губам.

— Снежинка…

— Уже пора, да? — Она не способна взгляд отвести, и Брокк кивает.

Пора.

Пламя в лодочке ладоней, обвивает запястья, раскаляя браслеты. И золото тянется к золоту, сливаются змеи янтарных жил особым узором, и два оленя, отраженные в огне, летят, спасаются от охотников-псов. Полыхают рубины.

И ветер играет на колокольчиках в косе.

Еще мгновение.

Две руки, которые становятся одной, и она, наполненная огнем, пытается удержать его. Вдох и выдох. Темнота вокруг. И грохот материнской жилы, такой вдруг близкой, достаточно потянуться, и она…

— Нет, — шепчет Брокк.

И пламя пробирается сквозь сплетенные пальцы, падает капля за каплей на ленты, на широкие лапы зимнего дерева. Оно гаснет, впитываясь в масло, и кажется, что темнота — уже навсегда.

…до следующего удара сердца.

Сосна вспыхивает сразу, опаляя жаром, заставляя покачнуться.

Не отступить.

Позволить огню коснуться лица, вдохнуть раскаленный, гудящий воздух.

— Все хорошо. — Брокк рядом и держит.

Хорошо.

Зимнее дерево полыхает, и столб живого дикого огня тянется к небу. Тотчас, отзываясь на голос его, вспыхивают костры в саду, и тяжелые широкогорлые вазы, и бумажные фонарики, и поминальные свечи. Пламя тянется к пламени, свиваясь причудливыми узорами.

Пляшут искры.

И запах горелого масла перешибает все прочие.

Дымно.

Шумно. Кто-то ударяет в медный гонг, и на звук этот откликаются часы в холле. Удар за ударом, и каждый причиняет боль…

…почти.

— Моя княгиня. — Брокк ведет по выжженным ступеням. И гудящее пламя опадает. Кружится пепел, а снег становится дождем.

Запах угля.

Дыма.

…не оборачиваться, пусть и слышатся за спиной шаги, словно крадется кто-то, ступая осторожно, подбираясь близко-близко, дышит в волосы. И безотчетный страх гонит.

Быстро.

И еще быстрее.

Оглянуться, оттолкнуть то, что тянется по ее же следам.

Удержаться.

…плохая примета — оборачиваться на пороге. И не приведи жила, руку выпустить. Впрочем, Брокк не позволит, удержит один за двоих.

Дышится легче.

И Кэри глядит перед собой.

Темно.

Вдруг и сразу. Пылающий мир вдруг гаснет, словно бы навсегда.

— Княгиня? — Брокк толкает дверь и вдруг подхватывает Кэри на руки, прижимает к себе, шепчет: — Не бойся, я тебя не отпущу, не потеряю. Веришь?

Верит и цепляется за ледяные звенья ожерелья, они же впиваются в ладонь сточенными зубами драгоценных камней. А за дверью живет темнота. Она выбралась из зеркальных ворот, расплескалась, обжила дом. Она переходила от камина к камину, мягкими лапами сминая догоревшие угли, сминала свечи, затягивала окна морозными оковами.

Темнота была непроглядной.

Плюшевой.

И Кэри скорее почувствовала, чем увидела белую свечу на ритуальном столике.

— Стоишь?

Брокк опустил ее бережно и придержал, точно не до конца доверяя ее способности держаться на ногах. И вновь рука к руке, браслет к браслету, и металл холодно царапает металл, звенят, ободряя, колокольчики в косе.

— Все получится, — шелест-шепот.

И теплое дыхание гасит холод височных колец. А на кончиках пальцев появляется пламя. Оно проступает сквозь розоватую истончившуюся кожу рыжей кровью.

…живым железом, выплавленным из тела.

Оно скатывается по сплетенным пальцам, падает на свечу, опаляя воск. И медленно распускается на острие фитиля цветок.

— Княгиня моя…

Огонек отражается в мертвых глазах зеркал, знаменуя возвращение сожженного мира.

Вдох.

И выдох. Улыбка, пойманная во взгляде ее князя, — полуночный, переломный титул. Полупоклон. И стол под черной скатертью. Сладкий аромат зимнего пирога. Нож с длинной рукоятью, слишком неудобной для одной Кэри, но если вдвоем… и рука Брокка накрывает ее ладонь.

— В детстве это было самой любимой частью ритуала, — мягкий шепот, ласковый голос. — Я не мог дождаться, когда начнут пирог резать. И боялся, что мама отрежет маленький кусок…

Клинок разломил корку из холодного шоколада.

— А мне, — также шепотом ответила Кэри, — всегда наверх приносили…

…леди Эдганг и в переломную ночь не желала видеть бастарда. Но воспоминания эти больше не причиняли боли.

Слуги подходили один за другим, принимая на свечу обновленное пламя и свой кусок «черного хлеба», который давно уже перестал быть хлебом.

— Хочешь облизать? — Брокк протянул нож, к клинку которого прилипли кусочки шоколада, и, наклонившись, на самое ухо произнес: — Этот шоколад самый вкусный. Поверь мне, я знаю.

…он же снимает с губ шоколадную крошку и смеется.

А призраки, подобравшиеся к зеркалам, следят. Молчат.

Благословляют ли?

— И что дальше?

…этой ночью нельзя спать.

— Что-нибудь…

И камин вспыхивает за камином, возвращая в дом тепло.

— Будешь?

Темное тягучее вино, больше похожее на деготь. Оно холодно, и все-таки согревает, оставляя на языке вкус зимы.

Для двоих.

На двоих. Бутыль. И стол. Ваза с жареным миндалем. Остатки зимнего пирога, из которого Брокк целеустремленно выковыривает изюм.

— Что? — Он смущается под взглядом. — Я его просто не люблю. Ты куда?

— Я… скоро.

Кэри подхватывает с тарелки изюмину. И на удивленный взгляд отвечает:

— Что? Ты же все равно его не любишь.

В ее комнате холодно, стыло. Троица свечей оживает под прикосновением. Новорожденное пламя разгоняет тени, и они отползают к погасшему камину. Висит шелковая лента колокольчика, но Кэри, протянувшая было к ней руку, останавливается. Сегодня она справится сама. Ей несложно расстегнуть дюжину обтянутых шелком пуговиц. Платье съезжает, а следом, белым на черное, падает нижняя рубашка.

Зябко.

Стыло. И изморозь на стекле… и страшно, до ноющей боли в груди, страшно. Есть еще время отступить… отложить… не сегодня, а…

Беззвучно отворяется дверь старого шкафа, и лавандовый запах тревожит, подстегивая. Страх уйдет, а что останется?

…город, который застыл в ночь Перелома?

От выпитого вина легко и голова кружится, и Кэри встает на цыпочки, тянется… где-то здесь она прятала, нет, не прятала, просто отложила до поры, до времени… на всякий случай.

Белая ткань, невесомая.

Стыдно.

И холодно. Кружево колется, царапает шею… наверное, Кэри все-таки пьяна, если решается на такое. Главное, дойти, не замерзнув, а потом… согреет ведь.

Конечно.

Или переломная ночь переломает и Кэри.

Так тоже случается, но… на руках тяжелые браслеты из темного первого золота. И княжий венец пришелся впору… остались мелочь — решиться и переступить порог.

Дверь открывают с той стороны.

— Кэри, ты…

— Я.

И старое зеркало, в котором тонут отражения свечей.

— Ты… — Брокк замолкает.

Любит?

Не любит…

Отвернется и уйдет, ничего не сказав, но слова и не нужны. Кэри поймет по глазам.

— Решила тебя соблазнить.

Пьяна. Определенно. Вином, огнем и шоколадом: темная крошка прилипла к его губе, и Кэри не способна отвести от нее взгляд.

— Кэр-р-ри…

Сейчас ее имя звучит очень… странно.

— Кэр-р-ри. — И кружево ложится под металлическими пальцами, словно сдается. — Соблазнить, значит?

И жарко становится. У него на руках жарко. И уютно.

— А носки зачем?

Носки? И вправду носки снять забыла, толстые, вязаные, и съехали некрасивыми складками.

— Смеешься, да? — Кэри уперлась в грудь ладонями.

— Не смеюсь. — Отпускать ее Брокк не собирался. — Я предельно серьезен. Не каждый день меня собственная жена соблазняет.

— Ночь.

— Извини, не каждую ночь…

В его комнате горел камин. И кровать, казавшаяся прежде огромной, стала вдруг тесна, если для двоих, конечно… нет, места еще хватало.

И времени. Ночь длинная.