Иная. Песня Хаоса (СИ) - "Сумеречный Эльф" (читать полную версию книги TXT) 📗
— Ой, и молоко козье. Красавица-мастерица, хозяюшка, — нахваливал он, пока мать усаживала замарашку на лавку.
Котя в это время качала на руках нежданно обретенного брата. И постепенно сердце ее наполнялось радостью столь великой, что готово было разорваться. Но вскоре его забрала мать, чтобы покормить грудью и убаюкать.
Вен Ауру поручили срочно растопить баньку, чтобы не принести в избу какой хвори. Котя же подыскивала подушки да одеяла. «Нам и медвежьей шкуры хватит», — рассудила она. Им и правда больше ничего не требовалось на лавке. Остальные предметы утвари постепенно сами возникли в доме как подношения или примеры рукоделия.
— Кровинушка, ты нам вместе стели. Краш и я… — мать потупилась. — Духами освещены теперь. Пока шли до града, успели пожить в одной деревне, там твой брат на свет появился. Там и совершил над нами обряд друид.
Котя замялась. Значит, деревня ее совсем исчезла, пропала, была уничтожена. Предположения мучили ее уже давно: войска Молниесвета начали с Омутов, а потом шли стаей саранчи по изведанной прямой дороге.
— Матушка, а где же остальные? — осторожно спрашивала Котя, устраивая родную на лавке возле небольшой печи. Потемневшее лицо матери болезненно исказилось, из глаз потекли слезы:
— Погибли, кровинушка, все погибли. И деревни нашей больше нет. Сгорело все, ой… все сгорело. — Она судорожно вздохнула. — И изба, и утварь вся.
Ой, кровинушка… Старшую-то жену как страшно убивали, как страшно! А сыновей ее… Старшие вместе с остальными мужчинами за оружье схватились. Младшие в хлеву задохнулись в пожаре. Их там закрыли, умыкая лошадей… Ой, беда-беда.
— Как же ты выбралась, родная? — воскликнула Котя, трепетно обнимая и маму, и братика.
— В погребе укрылась с меньшей женой и ее дочками. Еле выбрались, когда дом рухнул, — качала головой мать. Котя поняла, что речь шла о бывшей средней.
— И где же они? — с опаской спрашивала она. К тому же от грустных речей рядом привычно разревелась близняшка.
— Да вот и все, кто остался-то. Ее девочка утонула одна. Ой… — вновь мать заплакала. — Они же, глупенькие, из деревни-то не выходили никогда. Мы как по лесу брели все вместе, от врагов-лиходеев скрывались, дорог боялись, она на полянку вроде выбежала. А там елань. И утянуло болото! Как убивалась-то меньшая. Так убивалась, что через два дня упала с кровавым кашлем. А нам ее и отпаивать нечем было — ни молока, ни меда. Ни заступничества духов. Вот и умерла она у меня на руках.
— А дядька Краш как выжил? Неужели не пошел с мужчинами?
— Пошел! — не без гордости ответила мать. — Первым пошел, да получил сразу же стрелу в ногу. Храбрый он, так бился ради нас! Все отчима твоего заслонял. Кинулся первым! Чудом жив остался, когда стрелы-то полетели, ой как полетели, а некоторые еще и зажженные… Так мы в погребе и пересидели, рану его зажимали, от рубах подолы отрывали. Где да как сгинул отчим, не ведаю даже. У духов теперь вместе со старшей и меньшой женой.
— Какой ужас, мама… Какой…
Котя заплакала, но к ней подоспел вернувшийся в избу Вен Аур, обнял жену, пока та обнимала матушку. Так они и стояли вчетвером, чудом обретенные.
— Кровинушка моя, а я ведь и тебя похоронила вместе со всеми. Сколько раз я тебя хоронила! То разбойники, то терем жениха того сгорел, то ты вовсе пропала, то осада города. Я ведь так за тебя боялась! И вот ты живая! Живая — чудо это не иначе.
— Ну, будет вам, будет, — махнул на них рукой дядька Краш, по-свойски доедая кашу: — В баню надо идти, а не обниматься, не то будем, как дворняги шелудивые все!
Его слова возвращали к реальности, заставляли что-то делать и помогать друг другу. Вновь в избе настала суета. Вероятно, соседи уже с интересом поглядывали из-за плетней, что там приключилось у кузнеца, почему ему вздумалось ночью истопить баню.
— Она теперь немая совсем? — с грустью спрашивала Котя у матери про младшую близняшку, когда пришлось в бане оттирать ее. Девочка, встретившая пятнадцатую весну, оставалась почти такой же беспомощной, как ее сводный братик.
— Как сестру потеряла, — вздохнула мать. — Блаженная. Говорят, теперь только с духами и общается.
«А я с Хаосом», — подумала Котя. И эта тяжелая мысль не покидала ее всю ночь. Она вслушивалась в дыхание людей, наполнившее избу. Звучно похрапывал дядька Краш, мать во сне тихо стонала, временами хныкал младенец, незаметно свернулась клубочком блаженная, кот со скрежетом гонял мышей. Только хозяева дома безмолвно лежали на медвежьей шкуре и обдумывали, как дальше жить. Вен Аур задумчиво смотрел в потолок, рассеяно водя пальцем по животу Коти, чинно скрытому рубахой, и рисовал на нем невидимые узоры. Она же прижималась к мужу, ища заступничества и верных ответов. Хотя прекрасно знала, что сама обязана решать и думать наравне с ним.
Радость сменялась в ней великой скорбью. С одной стороны, ее крошечный мир внезапно обрел целостность: нашлась мать да еще вместе с дядькой Крашем, которого, очевидно, по-настоящему полюбила за время скитаний. С другой — деревня погибла в огне. Пророческие слова бедной Жели не давали покоя. За последнее время с ними случалось много чудес, радостных, дарующих надежду на относительно безмятежное будущее, но слишком много пепла летело из прошлого.
— Мне кажется, я несу только смерть. Куда ни прихожу — тут же огонь или разрушения, — тихо прошептала Котя, пряча лицо на груди мужа.
— Не несешь. Да, ты — иная. Ты предназначена Хаосу, — отозвался он.
— Но не такой же ценой!
— Нет, не такой. Поэтому не бери на себя вину. Это сделала не ты, а злые люди. Ты не несешь смерть, — повторял он, и постепенно она училась верить в это.
— Будем живы, найдется и пища, — согласилась Котя и заснула.
Так их изба наполнилась множеством голосов и звуков. Дядька Краш учился у Вен Аура кузнечному делу, хотя ворчал, что в его-то годы не пристало быть подмастерье. Мать же помогала Коте с вышивками, вдвоем они вскоре и правда образовали подобие мастерской. Еще они научили прясть их немую блаженную. Братик подрастал и набирался сил вместе с матерью. При первой встрече его крошечные ручки и ножки напоминали тонкие веточки осины, теперь же в подвесной люльке улыбался розовощекий крепкий мальчик. Его ни на минуту не оставляли без внимания домочадцы. Котя испытывала умиление, видя порой, как с ним занимается ее муж, Вен Аур.
— Да у меня же еще трое младших братьев и сестер было. Нас сразу по трое-четверо рождается, — пожимал плечами он, а потом тихонько мурлыкал, отчего малыш совсем успокаивался.
— Вот что же ты раньше не рассказывал, — смеялась Котя, когда они оставались наедине. Других секретов из Хаоса выдавать при людях не следовало, даже при матери.
Все соседи беззлобно восприняли весть о добром воссоединении семьи. Потерявшие родных в битве только с грустной радостью кивали, жалея, что им-то не на что надеяться. Кое-кто получил новую веру, так же ожидая вестей о родичах и друзьях из дальних деревень, сожженных войском Молниесвета. Котя же сама не верила, как все-таки умеют свиваться ленты судеб.
— Вот так бывает, — временами пожимал плечами Вен Аур. — Теперь я твоего дядьку учу! Ох, и суров он. Ему бы старый кузнец ни за что не спустил некоторых слов. Но я и сам недавно ходил в учениках. Хорошо хоть с Огневиком научились кое-чему от «древних».
— «Древние», наверное, и иные ремесла знали, — задумалась Котя, вновь вспоминая рассказы о Хаосе. Природу его еще предстояло разгадать когда-то, кому-то. В нем теснилось множество загадок, неподвластных даже его обитателям.
— Как все-таки интересно у людей, задумался Вен Аур. — У нас не делают одежду или оружие — какие когти себе отрастил, тем и бейся.
— Нет у нас когтей. И иногда их не хватает, — вздохнула Котя. Рассказ матери все не шел из головы. Впрочем, супротив роя стрел когти не помогли бы.
— Я думаю, если бы вы хотели, то отрастили бы их! Попробуй, пока тебе нет двадцати весен. Вот я уже могу принимать только две формы, и больше ничего в них не изменю, — предложил Вен Аур.
