Одинокие сердца (ЛП) - "Savva" (полные книги .TXT) 📗
«Девчонка…»
Тут он озадаченно нахмурился. В свете произошедших вчера событий надо было определиться, как ему теперь для себя именовать соучастницу.
«После такого тесного… контакта называть её «девчонкой» как-то неудобно и глупо, а по фамилии мужа «миссис Уизли» не хочется. Надо выбрать что-то нейтральное… «Гермиона», «Грейнджер» или остановиться на «девушке»?»
Люциус попытался мысленно несколько раз произнести «Гермиона», затем покатал на языке её имя, меняя интонации и словно примеряясь к разным ситуациям:
— Гермиона, Гермиона.
Звучало красиво, но как-то слишком непривычно и… интимно. Поэтому он остановился на простом «ведьма», оставив «Гермиону» на самый крайний случай.
Её имя, произнесённое вслух, вытянуло из глубин мозга картины вчерашнего вечера. Люциус словно наяву увидел её восхитительное изящное тело (Цисси была чуть выше ростом и костлявее), и как жарко и сильно он вжимался в него. Как пылко она сначала сопротивлялась, нанося удары изо всех сил, и позже… особенно позже, как страстно извивалась от его ласк… Конечно, Малфой прекрасно понимал, что она была не в себе, но все равно… Даже эти непроизвольно всплывающие воспоминания разожгли в паху огонь.
— Чёрт, — пробормотал Люциус.
Ему совсем не нравилось, к чему всё это могло привести в дальнейшем. Чувствуя, что отношения между ними теперь никогда не будут прежними, он тщетно пытался понять, каким образом произошедшее может повлиять на выполнение их плана. И поскольку в данный момент у Люциуса не было ничего более важного чем их сотрудничество, он решил, не откладывая в долгий ящик, сегодня же навестить ведьму и окончательно разобраться во всём.
Квартира Гермионы
Гермиона, одетая в шорты и коротенькую футболку, с влажными после душа волосами, сидела на диване с огромной кружкой горячего чая в одной руке и упаковкой креветочных чипсов в другой.
Вчера, когда она, спотыкаясь и пошатываясь, вывалилась из камина в свою гостиную, единственным, что Гермиона ещё могла чувствовать, оставалась глубокая тоска. Тоска и всепоглощающая пустота. Она была полностью истощена — как физически, так и эмоционально, поэтому, не имея сил анализировать произошедшее, просто рухнула в постель и уснула в считанные секунды.
Проснулась Гермиона, чувствуя себя на удивление отдохнувшей. За окном уже вовсю светило яркое субботнее солнце, и это показалось странным: её постоянно мучила бессонница, и целая ночь спокойного сна была давно забытой роскошью. Она ещё долго валялась в постели, перебирая заполнявшие голову мысли и анализируя ситуацию. Конечно, Гермиона сердилась на Люциуса, но ещё больше сердилась на себя.
«Почему самый худший момент слабости произошёл именно тогда, когда мы остались наедине и так близко? Как я вообще могла допустить подобную ситуацию? Всё это так нечестно!.. Нечестно и несправедливо!»
Интимность произошедшего, того как Люциус позволил себе обращаться с ней, с её телом, заставила Гермиону отчаянно покраснеть. Она не могла со всей отчётливостью припомнить детали произошедшего между ними, но общее представление о том, что случилось, отзывалось в животе ноющим беспокойным чувством. К тому же на шее чувствовалась какая-то тянущая боль, пульсирующая в такт с биением сердца, но Гермиона, занятая переживаниями, не обратила на неё особого внимания. Воспоминания о том, насколько необычно и волнующе было ощутить так близко чувственную, почти животную мощь сильного, крупного мужчины, вызвали лёгкую дрожь. Раньше она не испытывала ничего похожего. Никто и никогда не подчинял её настолько, насколько это вчера удалось Люциусу Малфою. В семейных отношениях Рону не требовалась мощь, сила или контроль: у них всё основывалось на равноправном партнёрстве. Общие интимные моменты были мирными, нежными, уступчивыми, скорей даже однообразными.
В конце концов, совсем запутавшись в ощущениях и мыслях, Гермиона встала, приняла душ и, приготовив себе чашку чая, схватила пакетик чипсов (вкус у неё теперь почему-то стал довольно своеобразным). Касательно отношений с Малфоем, Гермионе на ум пришло только одно решение:
“Самое лучшее — сделать вид, что между нами всё осталось по-прежнему. Надо просто двигаться дальше. Мерзавцы явно клюнули на приманку, так что появилась реальная возможность заставить их заплатить за совершённые преступления. А это как раз то, чего я добиваюсь. Теперь отомстить им хочется ещё сильней”.
Её размышления были резко прерваны неожиданным всполохом зелёного огня в камине. Появление в гостиной Люциуса Малфоя чуть не заставило Гермиону подпрыгнуть на месте от неожиданности.
— Мистер Малфой, что вы здесь делаете? — выдохнула она, невольно попятившись.
— Добрый день, миссис Уизли, — ответил Люциус, пристально уставившись на неё.
Ощутив жуткую неловкость под этим глубоким, вопрошающим взглядом потемневших серых глаз, Гермиона нервно заёрзала, не зная, куда себя деть. Сразу как-то болезненно-остро вспомнилось, что под чёртовски короткой футболкой, не прикрывающей даже пупка, отсутствует бюстгальтер. Более того, если судить по минуте неловкого молчания и пристальному взгляду, который медленно полз от её лица всё ниже и ниже, Люциус Малфой тоже осознавал всю… смелость её наряда.
— Хм. Сейчас уже около часа пополудни. Не ожидал застать вас в неглиже, — сказал он неестественно монотонным голосом, снова вглядываясь Гермионе в лицо. — И вы полагаете, это мудро — оставлять камин открытым, зная, что за вами охотятся?
— Ну, вам-то как раз это пригодилось. К тому же я не ждала гостей, тем более вас. Что-то случилось? Почему вы здесь?
Гермиона снова начала закипать от раздражения.
— Надо поговорить, — ответил Малфой. — Вчера у нас не было такой возможности. Кроме того, необходимо обсудить вчерашний инцидент.
Настолько странно было слышать в этом голосе нотки неуверенности, что Гермиона невольно вскинула голову, озадаченно уставившись на Люциуса Малфоя. Впервые с момента появления этого мужчины в её доме Гермиона взглянула на него внимательно, стараясь подметить все детали и эмоции.
Было что-то забавное в том, насколько нелепо этот гордый, аристократичный и очень красивый мужчина смотрелся в их с Роном гостиной. Он просто не вписывался в этот интерьер. В безупречной мантии, с тростью и перчатками, он был слишком хорош для такой простой и небрежной обстановки. На секунду Гермионе даже стало его жаль: бедняга оказался абсолютно не в своей тарелке.
— Может, присядете?
Малфой огляделся, но не найдя ничего достойного своей персоны, остался стоять.
— Спасибо. Мне вполне удобно… Как я уже говорил, нам надо обсудить кое-что… Вчера, в силу определённых обстоятельств, я позволил себе некоторые вольности… — Люциус сглотнул, помолчал некоторое время, а затем продолжил: — некоторые вольности с вашим телом, за что и приношу свои извинения. Хотя я по-прежнему уверен, что это было необходимо.
Гермиона смущённо взглянула на него, покраснела и сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться.
— Можно было надавать мне пощёчин, — пробормотала она.
— Вы могли расценить их как физическое насилие, и всё бы закончилось плохо для нас обоих, — ответил Люциус спокойно.
— Можно было вылить на меня ведро холодной воды, — выдохнула Гермиона, которой эта идея только что пришла в голову.
Он бросил на неё быстрый взгляд, а затем отвёл глаза и сказал:
— Возможно, это и сработало бы. К сожалению, мне не хватило ни концентрации, ни времени, чтобы основательно всё продумать. Пришлось действовать подручными средствами.
Между ними повисло неловкое молчание. Люциус, не зная, что ещё можно сказать, скептически осматривал гостиную. На глаза ему попался пакетик с чипсами.
— Это вся ваша еда? Неудивительно, что вы стали совершенно бледной и прозрачной…
Малфой издалека ткнул пакетик тростью, словно проверяя, не выпрыгнет ли из него нечто, таящее опасность. Затем подошёл ближе, по-прежнему не снимая перчаток, поднял его двумя пальцами в воздух (на лице его в это время явственно читалось выражение брезгливости) и прочёл:
