Иная. Песня Хаоса (СИ) - "Сумеречный Эльф" (читать полную версию книги TXT) 📗
— Нет там пожара, милая. Детинец белокаменный, до нас не доберется, — ласково шептала ей Котена. Да, для Жели она превратилась в сильную Котену, казалось, способную одной своей волей остановить пламень.
— А если огненный шар долетит? — не унималась подруга, поглаживая живот, закрывая его руками. Лицо ее кривилось от всхлипов.
— Не долетит, голубушка, высоко мы, высоко.
Котена гладила ее по волосам, целовала в лоб, подносила сладкие настои из сушеных ягод и трав. Да еще поплотнее затворяла окна, чтобы в избе становилось потише. Иногда приходится лгать, но лишь во спасение. Правда убила бы Желю, как и правда о том, что она наскучила Дождьзову, он забыл о ней в череде более важных дел. А княгиня уж постаралась, чтобы утомленный военными делами супруг не проходил мимо бывшей прядильной мастерской, в которой ныне не прялки стрекотали, а щипалась корпия для повязок да сушились на печи остатки целебных трав. Вскоре они иссякли, вместе с ними стремительно таяли и последние запасы. А вместе с голодом приходили и злые хвори. Зимой они будто бы вмораживались в снег, летом же оказалось, что и вода из реки потравлена какой-то злой болезнью. По городу пополз мор.
— Из детинца не выходить, — приказал вскоре княжий знахарь помощницам. Но на них сполна хватало ран, что получала дружина. Опытные воины по долгу нелегкой службы сшибались на стенах с наемниками Аларгата. Тогда происходили сражения одних искусных воинов с другими. И никто бы не предсказал их исход, но все-таки стены до поры до времени защищали.
Враги принялись накидывать земляные насыпи вдоль стен, чтобы облегчить себе новый штурм. Но в то время мор обрушился и на них. Оба лагеря страдали от отравленной речной воды, оба обвиняли друидов и кудесников противника. Из-за напасти итоговое сражение оттягивалось на неопределенный срок.
Люди мучились, а лето целиком вступило в свои права, раскрылось и расцвело. Лес за стенами высился сотнями зеленых великанов, небо отливало прозрачной лазурью. Только его жестоко коптил дым военных костров, отчего чудилось, будто черная смрадная окантовка венчает каждый предмет. Сам свет Барьера померк в юдоли страдающего города.
Где-то вблизи стены то и дело вспыхивали новые пожары или на избах рисовали знак пораженных болезнью. Обездоленные слабые крестьяне из сожженных деревень больше всех терзались от напасти, лишние в городе, не имеющие своего угла. Некогда шумный стольный град невольно перестраивался под эту затяжную осаду: осыпались пеплом торговые ряды, выгорел дотла гончарный конец. На бывшем месте кузнецов и оружейников ютились в наспех сколоченных бараках нищие старики и женщины.
— Ничего, зато и врагам досталось, — старалась выглядеть бодрой Котена, хлопая то одну, то другую подругу по плечу. Она знала одно: если вспомнит об унынии — пропадет. Поэтому она сутками что-то делала: то носилась по избе, то помогала раненым, а выглядела при этом напряженно веселой. Все вокруг поражались, как ей удается еще улыбаться, но никто не догадывался, что вместо улыбки застыл горький оскал. Они-то с Вен Ауром искали новую жизнь! И на короткое время поверили, будто нашли.
Теперь Котя впервые не ведала, доживет ли до конца лета. Обычно расцвет природы сопровождался новыми надеждами, новыми мечтами. У себя в родной деревне она каждую весну представляла, как уйдет прочь, кинется в лес. Сейчас хотелось того же, конечно, с Вен Ауром. Виделись они крайне редко. Кузницы перевели в детинец, но несчастные мастера за все время осады почти не покидали их, работая посменно. Иногда на несколько минут выходили вдохнуть свежего воздуха, чтобы совсем не угореть от жаркого дыма. В остальное время оттуда только доносились удары молотков на разные лады, да валил дым из труб негасимых печей. Лишь два или три раза Котя заставала в дверях измученного осунувшегося возлюбленного, хотя каждый день искала предлог, чтобы пройти вблизи заветного места.
— Вен! — только вскрикивала она с замиранием сердца и летела к нему навстречу. Он заключал на короткое время в отчаянно крепких объятиях, перебирая совсем огрубевшими пальцами ее волосы. На прощание они успевали запечатлеть на растрескавшихся сухих губах друг друга один или два поцелуя. Но не больше. И даже поговорить не представлялось случая.
От таких встреч делалось даже большее. Ведь все существо просило остаться рядом навечно, навсегда, не расставаясь ни на мгновение. Котя возвращалась в избу и хотела плакать, но рядом тихонько всхлипывала Желя. Поэтому слезы сами иссякали. Нет! Котена сильная. Если рядом кто-то слабый, Котена обязана оставаться сильной.
— Ничего, победим! И мы с вами поможем общему делу! — уверенно твердила она девушкам. По ее нехитрым прикидкам осада не продлилась бы до зимы. С наступлением первых холодов и осенней распутицы вражеский лагерь лишился бы продовольствия. Реку умный князь после поражения на воде перекрыл и сделал несудоходной на несколько верст в обе стороны от города, значит, по воде им подвозить ничего не могли.
Хвори усилил бы холод. Значит, неизбежно случилась бы рано или поздно решительная атака, не прорыв с левого или правого фланга, а настоящая страшная битва. Обе стороны не собирались уступать и долгая осада озлобила друг против друга бывших соседей, даже наемники из Аларгата не вызывали былой ненависти.
Ныне люди здесь ничем не отличались от созданий Хаоса, которые «друзей берегут, врагов едят». Разве не пожирали мясо неприятеля. Но так и устроен этот мир, так он и делится на своих и чужих. И хорошо, когда есть друзья: когда беречь некого, остается только вечная война. С миром и с самим собой.
Сердце Коти согревал Вен Аур, к тому же требовала заботы Желя. Если бы не они, добрая девушка иссякла бы из души, ее место заняла бы черствая и даже жестокая Котена. Не хотелось терять себя.
«Когда война закончится, Вен, мы будем вместе! Обещаю тебе!» — твердила Котя, зов получался безмолвным, но она почти видела, как разносятся мелодичные переливы до гремящей кузницы. Ох, это строение! Эта проклятая кузница! Она поглотила Вен Аура, как огромный змей, сомкнула вокруг него огненную пасть. Ее Котя винила в своих печалях и проклинала себя в тот день, когда предложила им обоим пойти до стольного града. Лучше бы они отправились на Проклятый Архипелаг, или вовсе за край света, в Хаос. Там уж точно некому душить осадой города, потому что нет там ни князей, ни поселений. Каждый сам себе голова — и судья, и воин, и правитель. В мире людей все шло по человеческим законам. И почему-то первым из них оказывалась война, обернувшаяся осадой.
Лето тянулось нескончаемо медленно. Настала жара, река мелела, даже колодцы уныло скрипели воротами. Желя страдала от духоты, воины мучились под железом кольчуг. Даже набеги неприятеля на стены сделались реже, потому что сражаться в жару умели только наемники из Аларгата. Возле их страны, что лежала за морем Кахи, вилось теплое течение, дарующие мягкие зимы и знойные ветра в другое время года. При этом большую часть страны покрывала пустынная каменистая степь, оттого ее горбоносые смуглые жители промышляли военным делом. И если у Игора в охране были, вероятно, клятвопреступники или недоучки, то под знаменем Молниесвета теперь выступали лучшие из лучших. Они наводили ужас, когда поднимались стеной красных пластинчатых доспехов и остроконечных шлемов.
Их не отгоняли чаны кипятка, град стрел и камней, а их атаки отбивала только княжеская дружина, потому что обычных ратников алое море просто сметало. Котя с содроганием глядела на это со стены крепости. И с каждым днем в ней крепло желание убежать, скрыться от этой кровавой волны. Верно, двое скитальцев уж нашли бы себе другое пристанище. Она надеялась поскорее сказать об этом Вен Ауру, вырвать его из пасти кузницы, в чем есть, побросать бедный скарб и снова бежать и бежать прочь.
Но она возвращалась в избу, видела исхудавшее лицо Жели, слышала ее тяжелое дыханье, потом ловила испуганные взгляды двух вдов и сглатывала свой страх, как ком лежалой шерсти. А только такая и осталась, потому что они больше не пряли: редких коз недавно зарезали. Мясо иссякало и на княжеском столе. При воспоминании об этом хотелось снова бежать. Котя уже почти твердо решила, уговорила себя, но ночью Желя разбудил ее, дотронувшись до ладони тонкими, почти призрачными пальцами.
