Белые волки. Часть 2. Эльза (СИ) - Южная Влада (читаем книги TXT) 📗
По глазам легко читалось, как же ему хочется заработать, а доверчивая девочка-скала стала совсем красной и все пыталась его убедить, что ничего из этой затеи не получится.
— А давай, — сказал Димитрий, которого все происходящее начинало забавлять, и вынул из кармана купюру.
— Ты что, Дим? — вспыхнула она. — Это же не будет считаться по-настоящему. Я вообще гражданка Нардинии, и у нас с собой нет никаких документов.
— Вот именно, — он наклонился и поцеловал ее в губы. — Нет никаких документов. И никто здесь не знает, что ты из Нардинии. И все это не по-настоящему.
Теперь она, наконец, поняла его замысел.
— Все равно это плохо, — произнесла суровым шепотом и засопела: — Мы только что… ты меня там, за ломбардом… мы…
— Скрепили брак чуть раньше его заключения, — Димитрий снова поцеловал ее. — Расслабься, дорогая. У нас впереди еще полноценная брачная ночь.
Их заминка привлекла зевак и вокруг стала собираться толпа. Глаза у Петры лихорадочно блестели, но она всегда была смелой, его девочка-скала. Она расправила свое длинное красивое платье и огляделась. Одна из женщин подарила ей букет цветов взамен венчального венка, узнав о событии. А потом все засвистели, закричали и зааплодировали.
И там, прямо на улице недалеко от пристаней крохотного провинциального городка, среди запаха рыбы и под гитару матросов, пьяный служитель светлого бога их и поженил.
Без имен. Без документов. Не по-настоящему.
Зачем он позволил ей в тот день напоить себя? Хотя нет, они оба были уже пьяны, от своей любви, от счастья, от запаха океана и от криков толпы, когда их губы коснулись друг друга под заключительное благословение. Зрители, ставшие вдруг и гостями праздника, потащили их в ближайшую таверну. Димитрий сразу дал хозяину все деньги, которые у него при себе оставались, и попросил больше не беспокоить, и вино, пиво, эль и сидр полились рекой.
Почему он не заподозрил ничего, когда понял, что в голове тихо? Наверно, он не хотел об этом думать. Мечтал хотя бы на один день насладиться тишиной просто так, без всяких условий. Желал ощутить себя обычным человеком, одним из тех многих, что пили и веселились вокруг.
Его женщина танцевала, белое платье то и дело кружилось в центре таверны, рубиновый кулон сверкал. Мужчины — молодые и старые — не сводили с нее глаз и становились в очередь, чтобы потанцевать с невестой. Петра раскраснелась, на щеках играл румянец, а взгляд то и дело находил Димитрия среди толпы. Он не пил и не ел, просто сидел за столом со случайными свидетелями их торжества и смотрел на нее, не в силах наглядеться.
В свои комнаты они верулись затемно, и он тут же потребовал шампанское. Много, много шампанского, чтобы наполнить целую ванну, стоявшую в соседней комнате у окна.
— Зачем такие траты, Дим? — шептала Петра, уворачиваясь от его поцелуев и пытаясь одновременно сбросить с ноги туфлю.
— Потому что я хочу, — он схватил ее за плечи, заглянул в глаза, слишком возбужденный ее танцами среди толпы, слишком охваченный тишиной и молчанием своих чудовищ. — Я так хочу. Понятно?
Наконец, достаточное количество бутылок было принесено, открыто с громкими хлопками и вылито в емкость. Он разорвал на Петре ее чудесное платье, едва за последним слугой захлопнулась дверь — она только смеялась. Они залезли в щекочущее пузырьками шампанское и целовались, как умалишенные, слизывали сладкую жидкость друг с друга и ласкали друг друга губами и языком.
— Дим, — хихикнула она, когда его язык оказался у крохотной дырочки между ее ягодиц, и вывернулась из рук. — Это уже слишком.
— Для меня ничего не слишком. Ничего, — будто со стороны слышал он свой сухой лихорадочный шепот. — Особенно с тобой. Ты моя теперь. Моя жена. Моя навсегда.
— Но это только понарошку. Это неправда.
— Сегодня пусть будет правда, — он целовал ее ключицы, терзая пальцами уже другой, привычный вход между ее ног. — Позволь мне. Один раз. Один маленький разочек. Я больше не попрошу.
— Что позволить, Дим?
— Все. Разреши мне сегодня все, что я хочу.
— Я разрешаю, — она смотрела огромными распахнутыми глазами, зрачки в них пульсировали от желания, а у него мутилось в голове от сладости шампанского и вкуса ее кожи.
— Ты будешь любить меня все равно?
— Я люблю тебя, Дим. Я уже тебя люблю.
— Повтори это.
— Люблю.
— Я больной ублюдок, сладенькая, — он погладил ее по лицу, оставляя влажные следы, — я хочу, чтобы ты это знала.
Петра схватила его за запястья, на ее лице блуждала блаженная хмельная улыбка.
— Я в это не верю, Дим. Но даже если и так — мне уже все равно.
Они оказались на кровати — простыни стали мокрыми от шампанского — и он раздвинул ее ягодицы и лизал ее там, доводя до криков. Поднял голову, Петра оглянулась на него через плечо, глаза казались мутными от страсти.
— Еще. Сделай это еще. Люби меня.
— Я хочу по-другому, — он куснул ее за бедро, глядя с мольбой и надеждой, — но тебе будет больно.
— Очень больно? — напряглась она.
— Нет. Немножко. Но все-таки. Я обещал, что больше никогда не причиню тебе боли, поэтому без твоего разрешения не могу.
Петра повернулась, придвинулась к нему на край кровати и обхватила руками и ногами.
— Мне больно видеть, как ты не находишь себе места, Дим, — проговорила она, покрывая поцелуями его лицо, — больно замечать, как ты смотришь на других женщин.
Он поморщился.
— Я смотрю на них не так.
— Но ты смотришь. И ты постоянно голоден. Я не знаю, как насытить тебя. Давай попробуем, если это поможет. В конце концов, сегодня ты мой муж…
Петра слабо улыбнулась, а он едва не застонал от того, как разом нахлынули голоса. Не надо было этого делать. Не стоило просить. Конечно, он подозревал, что она не откажет. Это он, он сам должен был сдерживать себя, но ванна была полна шампанского, и кажется будто минимум треть ее он выпил…
Он бросил Петру поперек кровати, она не сопротивлялась, тяжело дыша и глядя на него снизу вверх. На ее груди все еще блестел рубиновый кулон — она вздрогнула, когда он сорвал и отшвырнул его, а ему было просто страшно, что любая вещь вокруг ее шеи может стать для него последней каплей. Он лег рядом и ласкал ее пальцами, то погружаясь внутрь, то скользя вокруг входа в ее тело, дожидаясь, пока она кончит первой.
Он почти не помнил, как она стиснула колени и содрогнулась — его уже начинало выключать. Пугающая темнота накрывала сознание, не спрашивая разрешения, просто надвигаясь подобно цунами. Он не заметил, как в руке сам собой оказался нож. Петра лежала на животе, склонив голову на руки, доверив ему свое тело. Она даже не дернулась, когда он провел лезвием по ее спине, от лопатки до поясницы. Спиртное, их горячие ласки и его намерение ее уберечь сделали свое дело. Кровь выступила из неглубокого пореза, Димитрий растер ее рукой по гладкой коже, встал над Петрой на колени, трогая себя другой рукой.
Это было так приятно, что его согнуло над ней. Хриплое дыхание и его мучительные, рваные стоны переплетались с ее неподвижным молчанием. Наконец, белые капли брызнули на красную кровь. Вот теперь Петра дернулась. Димитрий, в полусознании, провел ладонью по женской спине, перемешивая два цвета в единый розовый. Красивый, желанный, самый лучший цвет в мире. Цвет его любви. Цвет оскаленных пастей его чудовищ.
Петра приподнялась на локтях и спокойно на него посмотрела. В глазах — ни капли желания, ни капли удовольствия или прежнего восторга.
— Тебе, правда, понравилось?
Лучше бы она заорала на него, ударила или обозвала больным ублюдком. Его невозможно любить, за него нельзя выходить замуж и, уж конечно, ни при каких условиях от такого, как он, недопустимо рожать детей.
Он не помнил, как встал и ушел.
Он обнаружил себя на берегу за пристанями. Стояла ночь… его брачная ночь, сказал он сам себе и хрипло рассмеялся. Эти звуки привлекли к нему внимание веселой компании, собравшейся неподалеку у костра. Трое парней и портовая девка повернули головы и посмотрели на него, лежавшего на песке. В ответ на них уставилось чудовище. Костер навевал ему другие воспоминания, и снова захотелось распускать черные цветы и танцевать…
