Рыжая племянница лекаря. Книга вторая (СИ) - Заболотская Мария (книга регистрации .txt) 📗

Всего разбойников в шайке Глааса было шестнадцать человек. Все они не первый год выходили на промысел в здешние края и потому успели хорошо притереться друг к другу. Мастера Глааса они уважали и подчинялись его воле беспрекословно, но даже его приказ не мог полностью оградить меня от их назойливого внимания — женщин на пустоши лихие люди видели не так уж часто. Те, кто помладше, не упускали случая в шутку натравить на меня пса, чтобы посмеяться потом над моим визгом и поглазеть на мои ноги, виднеющиеся из-под подобранных юбок, а разбойники в возрасте вполголоса бранились, мол, взвалили на себя обузу — прибыли с грош, а возни не оберешься. Повозки то и дело застревали на старой дороге, двигались мы медленно — уж точно не из-за нас с Харлем! — однако неприязнь на то и нужна, чтобы отвешивать кому-то зуботычины и пинки безо всяких разумных на то причин.

Чем дальше мы уходили от постоялого двора, тем мрачнее и суровее выглядели просторы Сольгерова поля: каменистые склоны, поросшие вереском и красноватым лишайником были открыты всем холодным ветрам. Только в низинах, походивших на ущелья, росли кривые сосны и колючие кусты, дающие укрытие от непогоды. На ходу я успевала собрать пригоршню-другую кислых ягод шиповника, от которых голод потом одолевал меня вдвое сильнее. Но Хорвеку еды и вовсе не доставалось, я все время помнила об этом и при любой возможности старалась уворовать для него какой-нибудь кусок. Бывшего демона выпустили из повозки лишь вечером, когда мастер Глаас выбрал место для ночлега. Хорвек безразлично уселся на землю, опершись спиной на грязное колесо, и замер, закрыв глаза — сейчас он напоминал дикое животное, страдающее от глубокой раны, но не знающее другого способа исцеления кроме покоя и неподвижности.

Мы остановились в ложбине рядом с небольшим озерцом, наполненным темной стоячей водой — разбойники называли его Гнилым Оком. Здесь были видны следы предыдущих стоянок — очаг, выложенный из камней, лежанки из сухой травы под защитой нескольких больших нависших камней. С трудом мы с Харлем собрали хвороста для костра, от которого нас тут же оттеснили, и Глаас приказал всем готовиться к ночной стоянке. Это означало, что повозки следовало расположить полукругом, защищающим людей и лошадей от непрошеных ночных гостей, начавших подавать голос из темных расселин. Но разбойники привыкли к такому соседству и весело переговаривались, не обращая никакого внимания на тоскливые стоны, звучавшие отовсюду.

Я видела, как задерживаются на мне взгляды — все чаще и чаще, и поняла, что это значит: в ночи, когда все спят вповалку, приказ Глааса было легко нарушить — стоило только тихонько зажать мне рот, да приставить к горлу нож, и никому не было бы дела до этой забавы, а жаловаться потом я могла сколько угодно — вряд ли главарь стал бы сурово наказывать своих людей за подобную шалость. Мысли эти легко читались на лицах ребят помоложе, да и остальные, казалось, начали коситься на меня с особым блеском в глазах, и я почувствовала, как от страха у меня заломило ноги.

Ни на что не надеясь, я придвинулась к старому разбойнику и жалобно спросила, не разрешит ли он мне спать в повозке, рядом с Хорвеком. Разумеется, эта просьба не понравилась мастеру Глаасу, хоть он не мог не понимать причину, по которой я решилась обратиться к нему. Его неприязнь к пленнику и к тем отношениям, которые он нам приписывал, была слишком велика для того, чтобы согласиться. Он нахмурился, и уже было открыл рот, чтобы гневно отказать, но при этом мы одновременно оглянулись на Хорвека, который все так же сидел в отдалении. Глаза бывшего демона были открыты, он пристально смотрел на Глааса, словно ожидая его ответа, и я готова была поклясться, что в тот миг, когда главарь хотел обругать меня, зрачки Хорвека загорелись красным — два крошечных кровавых огонька в ночи.

Глаас совершенно точно увидел то же, что и я, поскольку осекся, и, помолчав с минуту, нехотя произнес:

— Ладно, спи в повозке.

Я торопливо поблагодарила его, и вскоре уже забиралась в повозку вслед за Хорвеком. Харль, поразмыслив, последовал за мной, но забился в дальний угол, между каких-то пыльных мешков. Я же устроилась под рукой у бывшего демона, потяжелевшей от цепей, и прижалась к его боку. Когда шум снаружи начал утихать — уставшие разбойники улеглись спать вокруг костра, оставив пару дозорных — я тихонько подсунула Хорвеку сверток с объедками, которые успела собрать за день.

— Тебе нужно поесть, — шепнула я, и он, вздохнув, принял мой скудный дар.

За день мы не успели перемолвиться с ним и парой слов, и я внезапно поняла, что соскучилась по разговорам с Хорвеком. От усталости ныли ноги и слипались глаза, но я не удержалась от вопроса, вертевшегося у меня на языке с прошлой ночи.

— Скажи, ты помнишь что-то из жизни Ирну-северянина? О нем рассказывают страшные истории… Он убил немало людей на Юге, не жалел ни женщин, ни детей…

— Иногда я слышу во сне северные напевы, — неохотно отозвался демон. — Крики, кровь… да, этого было немало при жизни того, чье тело я занял. Но какое мне дело до этого? Ты ведь не раздумываешь, кто носил до тебя это тряпье — просто морщишь нос от его вони.

— Как он умер? — не унималась я. — Это ты убил его?

— Мог бы я кого-то убить в ту пору, то выбрал бы тело получше, — с презрением хмыкнул Хорвек. — Покойника зарыли неглубоко — вот все, что я знаю. Кто-то прирезал его, напав со спины. В его памяти нет ничего такого, что стоило бы сберечь, да и что проку хранить чужие воспоминания? Мне бы порой хотелось избавиться и от большей части своих собственных. Не приноси мне больше еды, Йель. Что бы ты не воображала обо мне — я не смогу тебя защитить, и лучше тебе не злить старого разбойника.

— Но он разрешил мне ночевать здесь, когда ты посмотрел на него, — я прижалась покрепче к демону, чтобы согреться. — Почему твои глаза загорелись так страшно? Ты говорил, что стал обычным человеком…

— Я и сам так думал, — ответил Хорвек, вздрогнув. — Но иные чувства творят чудеса.

— Чувства?

— Ненависть, — ответил он задумчиво. — При мысли о том, что тебе навредят, я испытал сильнейшую ненависть, и на мгновение мне показалось, что я вновь изменил свою природу. Ты зря думаешь, что я знаю обо всем на свете. Оказывается о такой ненависти я до сих пор не знал ничего… Спи, Йель. Завтра будет такой же тяжелый день, как и сегодня. Твой маленький приятель уже давно похрапывает.

Харль и вправду крепко спал, свернувшись в клубок. Спали и разбойники — только двое дозорных устало тянули какую-то песню, время от времени прерываясь на негромкий разговор. В моей душе не было ни мира, ни покоя — только страх и тоска, оттого сон, в который я провалилась, был тяжким, удушливым, точно при лихорадке.

Проснуться мне довелось после полуночи от странных звуков: негромкое рычание перемежалось хрипом. Хорвек подергивался, и я вначале решила, что его одолевает очередной приступ, но затем поняла, что все куда хуже: цепью от кандалов он душил кого-то, пробравшегося к нам в повозку.

— Тише, тише, — я узнала задыхающийся голос Глааса. — Прикончишь меня, и твоей девчонке конец.

Хорвек, видимо, ослабил хватку, потому что главарь, все еще сипя и хватая воздух, продолжил:

— Всех тебе не перебить, из моей смерти тебе не выгадать пользы. Я пришел сюда тайно и лучше бы никому не знать, что сейчас здесь происходит. Отпусти меня и поговорим мирно.

— Что тебе нужно? — бывший демон подался назад, видимо, отпустив мастера Глааса.

— Хотел кое-что проверить, — ответил старый разбойник, все еще тяжело дыша, но уже с обычной своей грубоватой насмешливостью. Мои глаза привыкли к темноте и я увидела, что в руке у Глааса красновато светится головешка из костра. Он поднес к ней что-то темное, и в нос мне ударило зловоние: паленый волос смешался с запахом падали.

— Мертвечина! — промолвил Глаас с недобрым удовлетворением, свойственным человеку, чьи самые худшие догадки подтвердились. — Так я и знал! Ирну давно уж покойник, а ты — темная тварь, забравшая его тело…