Рыжая племянница лекаря. Книга вторая (СИ) - Заболотская Мария (книга регистрации .txt) 📗

Нужные слова не шли на ум, да и какими доводами можно было пронять старого разбойника? Хорвек и в самом деле выглядел совершенно больным. Я ничего не смыслила в работорговле, однако не сомневалась, что устроено это дело точно так же, как и продажа домашнего скота: больных животин на дальний торг не ведут, а режут где-то за двором. Харль дергал меня за руку, видимо, опасаясь, что мои просьбы разгневают мастера Глааса, отличавшегося, по-видимому, тяжелым характером, а я отчаянно повторяла раз за разом: «Не убивайте!..»

Однако главарь разбойников отчего-то лишь криво усмехался, слушая меня, и не выказывал ни гнева, ни милосердия.

— Девочка, — сказал он, ухватив меня крепкими пальцами за подбородок. — Там, далеко, у меня есть дом и семья. Дочки, похожие на тебя — такие же пустоголовые дурехи. Одни беды от девок в семье… Приданое, женихи… Другие в наших краях, узнав, что у жены родилась очередная девчонка, просто зовут знахарку и младенец после ее зелий не доживает до третьего дня своей жизни. Но я своих девчонок всегда любил не меньше, чем другие любят сыновей. Вот только в бабскую голову ума все равно не вложишь — ни добром, ни силой. Одна из моих дочек в минувшем году сбежала с каким-то мошенником, напевшим ей про богатый дом в далеких краях. Ох, как я был зол! Клялся, что удавлю мерзавку собственными руками, когда найду, хоть и знал, что рука не подымется. Но не успел — тот прохвост сам прикончил ее, когда она ему надоела, и отправился дальше. Даже могилы порядочной моей Вилле не досталось — таких бродяжек без роду, без племени бросают в общую яму где-то на окраине кладбища. Ну, скажи-ка, кем приходится тебе этот разукрашенный красавчик?

— Б-братом, — выдавила я неуверенно, и Глаас развел руками, словно получив подтверждение своих нелестных догадок.

— Если он тебе брат, то матушка ваша приживала вас от разных отцов, — тут он всхохотнул. — Этот мошенник заморочил тебе голову, поманил за собой, вот ты и сбежала из дому, да еще и недоросля этого с собой потащила. Хоть твои руки и исцарапаны — это не руки крестьянки. И у мальчишки руки нежные — меня не проведешь. Вы хорошо жили до того, как подались вслед за негодяем, захотев приключений. Что, понравился грабительский промысел? Золота в кошельке было много — значит, крови на его руках еще больше. Думала, поди, что с этим золотишком вы славно обустроитесь на новом месте? Да он подох бы, не дойдя даже до середины Сольгерова поля. А если бы не подох — продал бы тебя с братцем точно так же, как это сделаю я. Вот только у меня есть какая-никакая совесть и я найду для тебя хозяев получше, а не отдам в портовый бордель…

Ах, как мне хотелось сказать, что старый Глаас ошибается!.. Что за я просила за Хорвека вовсе не из-за того, что влюбившись, сбежала с ним из отчего дома!.. Но рассказать правду разбойнику никак не получилось бы, и я лишь промолвила, опустив голову:

— Он хороший человек!..

— Хорошие люди не таскают за собой девчонок, обряженных в мужское платье, — сурово отрезал мастер Глаас. — И у хороших людей не водится золото. Слишком честны они для того, чтобы разбогатеть! Что молчишь, северянин? Разве я не прав?

Хорвек пожал плечами, даже не подумав спорить. Он все так же сидел, привалившись к стене и безучастно глядя перед собой. Я не знала, верно ли угадываю его мысли, но мне казалось, что он разделяет мнение разбойника и считает, что лучшего будущего мне все равно не выпадет. Разбойники увезли бы меня далеко от колдуньи, и где-то в чужих краях я бы стала служанкой-рабыней в хорошем доме, получив кров и стол. Человеческая жизнь была для демона ничтожной по определению, и он наверняка не видел различий между рабством и свободой, когда речь шла о людях… да еще таких низкородных, как я. Однако какая-то мысль заставляла его губы едва заметно кривиться: Хорвек отгонял ее, но она возвращалась — к этому времени я достаточно хорошо изучила его, чтобы понимать: не таким уж хорошим кажется ему этот исход.

— Он не болен, — продолжила я свои бессмысленные объяснения, повернувшись к сердитому Глаасу. — Просто долго не ел, оттого ослабел. И он не убивал людей! Золото мы украли, но у таких же воров!..

— Помолчи! — старый разбойник устал от моего нытья, и прикрикнул на меня. — Все это не имеет никакого значения, если разобраться. Он слаб и брать его с собой я не собираюсь. Был бы силен — тем более не взял бы. Слишком опасный это человек, уж это-то я всегда верно чую. Думал дождаться рассвета, но зачем?.. Может, треклятые духи налижутся крови и немного притихнут — голова трещит от их вытья!.. Пошли, северянин. Умрешь не в петле, хорошей быстрой смертью!..

— Нет! — закричала я, цепляясь за сапоги Глааса, но тот поднялся, не обращая никакого внимания на мои вопли. Хорвек, опираясь на стену, тоже встал, так и не проронив ни слова.

Мои крики привлекли внимание разбойников, торопящихся набить брюхо перед дальней дорогой. Сценка эта показалась им довольно забавной — раздался смех, кто-то воскликнул: «Моя девчонка больше убивалась бы по кошельку, чем по мне!». Один из разбойников отчего-то задержал взгляд на Хорвеке, а затем, хлопнув себя по лбу, вскочил с места и спустя мгновение взволнованно что-то говорил главарю на незнакомом мне наречии. Тот внимательно слушал, поглаживая усы, а затем разразился довольным смехом.

— Говоришь, хороший человек? — сказал он, повернувшись ко мне. — А вот Скилум-Вороненок говорит, что за голову твоего приятеля в Ликандрике готовы заплатить пятьдесят золотых, если не больше. Да и в других портовых городах его помнят не по-доброму. Что, бродяга, славно ты там покуролесил? Теперь я знаю твое имя. Ты Ирну-северянин, одинокий грабитель, и я верно угадал — ты порешил немало людей. Мы идем за добычей на север, а ты, чужак, пришел пытать удачи на юг, но даже нашему брату разбойнику не стоит лить столько крови зазря. Твоя голова стоит в десять раз дороже, чем эти детишки. Эй, Скилум! Живого или мертвого Ирну просят власти?

— Да как получится, мастер Глаас, — отозвался Скилум из-за стола, за который успел вернуться. — Все знают, что живым такого человека взять не так уж легко, оттого сойдет и мертвый.

— Везти с собой мертвеца… — задумчиво молвил Глаас, знаком показывая Хорвеку, чтоб тот вновь сел у стены. — Дурной знак. Можно бросить твою голову в бочонок с солью, но здешняя нечисть обгрызет нам пятки, почуяв мертвечину. Ладно, черт с тобой, Ирну-северянин. Поживешь еще немного. Пусть с тобой возится ликандрийский палач.

По лицу Хорвека нельзя было сказать, огорчил ли его этот каприз судьбы или же обрадовал, а вот я не смогла сдержать радостного вскрика, и принялась благодарить мастера Глааса, едва ли не ударяясь лбом в пол.

— Неразумная твоя радость, — бросил разбойник, отпихивая меня ногой. — Там его колесуют, не иначе. Ирну сотворил много беспричинного зла. Я слышал о нем и всегда говорил, что таких людей нужно убивать, как бешеных собак. Не стоило тебе связываться с ним. С другой стороны — и то ладно: ты не сбежишь, бросив его, это на лбу у тебя написано. А мальчишка не решится сбежать без тебя, не так ли?.. Эй, малец! Перестань трястись словно студень! Если ты поумнее своей сестрицы, то должен понимать, что вам сегодня чертовски свезло…

Я поняла, что мимолетная симпатия разбойника ко мне может улетучиться, если я продолжу заступаться за Хорвека, который очевидно вызывал у мастера Глааса неприязнь. Но рассказать о том, что Ирну-северянин, так ненавидимый в родных краях разбойников, погиб в какой-то пьяной потасовке на улицах Таммельна (отчего-то в этом я была уверена) означало подписать смертный приговор всем нам. Бродягу, в тело которого вселился злой дух, непременно бы прикончили, как и тех, кто свел с ним знакомство — случайно или намеренно. Стоило разбойникам только заподозрить, что это из-за нашего колдовства пустошь усеяна дохлым вороньем — и наши тела вышвырнули бы в ближайшее ущелье: противоестественное человеческое колдовство было одинаково ненавистно и нелюдям, и людям.

Откуда-то разбойники притащили цепи, в которые заковали руки Хорвека, и мне показалось, что бывший демон удовлетворенно улыбнулся, рассматривая кандалы. Именно об этом он просил меня недавно, и по приказу Глааса с ним сделали то, на что я тогда не согласилась. Со стороны могло показаться, что Хорвек сошел с ума — так покорно и отрешенно он принимал происходящее, но я поняла: демона не интересует ни его собственная судьба, ни насмешки грабителей, ни что-либо иное. Я была единственным, ради чего он мог вызвать в себе подобие чувств — и в разговорах со мной его лицо оживало. Сейчас же он выглядел именно тем, кем являлся: вставшим из могилы покойником. Не имея возможности помочь мне, он не желал помогать и себе.