Черный принц - Демина Карина (книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
Что ей делать?
Бежать. Это — единственный шанс, но не стоит обманываться, ей не позволят выйти из дома… пока не позволят.
Думай, Таннис. Налей себе воды. Графин высокий и с широким горлом, рукоять его липкая от грязи, и вода пахнет илом. Как бы не отравиться… и смешно, всего-то год прошел, а она уже воду пить брезгует, раньше вон из подземного колодца хлебала и ничего.
Стакан протереть платком. Паутину смахнуть. И открыть массивный тяжелый шкаф. Меха. Паутина. Пыль…
— Осторожно, деточка, — раздался сладкий голос, — не стоит их трогать. Потом не отмоешься. Давно пора было выбросить, но Ульне против. Она так неистово держится за прошлое, что это просто-напросто ненормально. Но разве мне говорить о ненормальности?
Женщина в розовом платье засмеялась.
— Кто вы?
— Марта, деточка, просто Марта…
— Таннис.
Она видела эту старуху в театре. Крупная, пышная и из-за платья выглядит еще пышнее. Лицо ее мягкое, сдобное, с корочкой румянца на щеках, дрожжеватой непропеченной кожей и изюминами глаз. Из-под соломенной шляпки выбиваются седые локоны, завитые по последней моде. А широкий атласный бант почти скрыт двумя подбородками дамы.
Шея ее коротка.
Грудь — обильна и выглядывает из чересчур низкого, почти непристойного выреза. Старуха щедро присыпала грудь пудрой, и та сбилась, скаталась, обрисовав морщины.
В руках она держала ридикюль грязно-розового цвета, раздувшийся, напомнивший дохлую рыбину. И вышивка поблескивала чешуей.
— Идем, деточка. Скоро подадут обед. — Она ступала грузно, и широкие юбки колыхались. — Не следует его злить…
Сумасшедшая.
Одна из…
Во главе стола восседала некоронованная королева. Худая, изможденная женщина, чей взгляд скользнул мимо Таннис, задержавшись на Марте.
Мертвый?
Пожалуй. И лицо это застыло, потемнело от времени. Вырядилась она в белое платье, отделанное пожелтевшим кружевом. На редких волосах удерживались венок из флердоранжа и серая, запыленная фата, которую Ульне мяла в пальцах. Их движения, неторопливые, размеренные, завораживали.
— Она горюет об исчезнувшем муже, — громким шепотом возвестила Марта. И приложила к напудренной щеке платок. — Он покинул ее сразу после свадьбы… такая трагедия.
В голосе не было ни капли сочувствия. Трагедия, как и все прочее в доме, изрядно постарела, покрылась пылью и трещинами.
Место по правую руку Ульне занял Освальд. Таннис он приветствовал кивком, но и только. Напротив него устроилась некрасивая женщина в черном наряде.
— Наша супруга. — Марта держала Таннис за руку липкими, жадными пальцами. — Она в трауре.
— Марта, — окликнул Освальд.
А женщина в черном судорожно всхлипнула, поднялась, и четки, которые она сжимала, задребезжали. А может, не четки, но серебряные тарелки… или канделябры… или стеклышки в уродливых окнах Шеффолк-холла.
— Да, Освальд? — Старушка съежилась, она смотрела на него, не способная скрыть ужас. — Я опять что-то не то сказала, да? Прости… ты же знаешь, я никогда не умела думать о том, о чем говорю… у нас траур… наш дорогой отец умер…
— Марта!
— Он ведь и вправду умер! — торопливо произнесла Марта и вытащила из ридикюля помятое печенье. Она бережно собрала прилипшие к нему пылинки, скатала и вытерла о платье. — Такая скоропостижная кончина… возраст, не иначе как возраст… нам всем так жаль, так жаль…
— Возраст, — глухо повторила женщина в черном, занимая свое место. Она держала спину прямо, а подбородок задирала так высоко, что шея ее изгибалась, а башня из темных волос опасно кренилась. — Бедный папа… я молюсь за его душу.
— Мы все молимся, — пробормотала Марта, отчаянно пережевывая печенье.
— Дорогой, — женщина отвернулась, — ей обязательно присутствовать за столом?
— Марте?
— Нет.
— Обязательно. Мы ведь говорили об этом. — Тон Освальда был мягким, но женщина отступила, она задрала подбородок еще сильней, и кожа на шее опасно натянулась.
Белая какая…
— Мы все — одна семья, — мягко заметил Освальд.
— Конечно, конечно… — Марта захихикала, роняя изо рта коричневые крошки. — Одна семья… как еще?
Таннис закрыла глаза, пытаясь отрешиться от дурноты.
Сон.
Безумный извращенный сон, рожденный страхами. Сейчас Таннис откроет глаза и обнаружит себя лежащей в постели.
Открыла.
Ничего не изменилось, разве что свечей поубавилось, но их все равно было чересчур много, и свет заставлял Освальда болезненно кривиться.
— Не волнуйся, дорогая, — сказала Марта, вытирая губы ладонью. — Ты привыкнешь. А хочешь, я тебе шарфик свяжу?
ГЛАВА 17
Старик обретался у самой реки. Черный, какой-то осклизлый с виду домишко почти съехал в воду. Он опирался на врытые в землю столбы, которые покрывал толстый слой ила и грязи. И, несмотря на холод, грязь эта продолжала гнить.
А может, и не грязь, но хозяин дома.
Он сидел на крыльце, широко расставив ноги, и полотняные штаны натягивались на коленях, а штанины задирались. Обмотанные тряпьем ступни гляделись непомерно большими.
Кейрен прижимал к носу платок, кляня себя за то, что не подумал о заглушках. И вообще, ведомый смутным предчувствием, полез сюда.
— От ить… смердит, — сказал старик, выбивая трубку о ладонь. На левой его руке сохранились два пальца и те слиплись, словно срослись.
Старик сунул руку в подмышку и поскребся.
— Блохи житья не дають. А ишшо ты приперся, господин начальник.
Зубов у него почти не осталось. И из распухших десен торчали гнилые пеньки.
— Помереть спокойно немашеки.
— Успеешь помереть.
Кейрен злился на него, на себя за невозможность отрешиться от безумной идеи, на сам этот пологий грязный берег, бессонную ночь… и дом, где матушка затеяла очередной ужин в изящных декорациях. Ему надлежало быть. А он, поняв, что все-таки сорвется, сбежал. И за побег было стыдно.
Чай, не дитя.
— Так чегой надо? — Старик сунул палец в рот и почесал десну, скривился. — Я завязамши.
Старый вор вызывал и жалость, и отвращение.
— Знаешь его? — Кейрен достал дагеротип, который носил с собой, в приступе иррациональной паранойи более не доверяя ни своему кабинету, ни начальству.
И этому гнилому человеку, по странной прихоти судьбы еще живому, он тоже не верил и в руки взять не дал, но подвинул ногой лампу и, присев, раскрыл дагеротип.
— Неа, — отозвался, кинув блеклым глазом, вор. — Не знамши.
Потом, не вынимая пальца изо рта, с деланым удивлением добавил:
— Так мертвяк же, прости господи. Или от вас ужо на том свете спасу немашеки?
Глупая надежда.
Список имен, те, кто сидел в тот год и тот месяц, те, кому удалось выбраться из Ньютома, уйти и от виселицы, и от тюремной баржи. Их оказалось всего пятеро, и Кейрен в который раз ужаснулся, до чего-коротка, хрупка человеческая жизнь.
…и Таннис…
…ее дилижанс завтра пересечет Перевал. Райдо встретит. Он обещал, и… девочке понадобится помощь, а Кейрену будет спокойней жить, зная, что с нею все хорошо.
— Он сидел в одно время с тобой, — повторил Кейрен, не убирая дагеротип. — И мне нужно знать имя.
— А бумажками пошуршать? — Вор сделал характерный жест. И Кейрен, мысленно прокляв себя за недогадливость, вытащил бумажник.
— Десятки хватит?
Купюра исчезла в грязном рукаве.
— От благодарствую, господине. — Вор поклонился, но поклон получился кривым, однобоким. Издевательским. — А то нищенствуем мы… ручки-то ужо не те. И по делу не пойдешь… а энтот и вправду сидел.
Кейрен напрягся.
Врет?
Говорит то, что от него желают услышать, отрабатывая подачку?
— Не зыркай, Макар — честный вор. Впустую метелить не станет. Сидемши он. Но не со мною… особый человечишко… из черных.
— Из каких?
— Черных, — повторил вор и потер щеки, покрытые длинной седой щетиной. Она росла неравномерно, и на щеках его появлялись проплешины. — Это… которых в бумажках-то нету…
