В плену отражения (СИ) - Рябинина Татьяна (книга жизни .TXT) 📗
[1] Первые две буквы номера в Великобритании — коды региона и регистрационного офиса (area code). Ни один из регионов не обозначается буквой J.
[2] Lieutenant (англ.) — соответствует российскому старшему лейтенанту
25. Из последних сил
Глупо-то как, подумала я. Ты, Тони, прямо накаркал. Хотя как можно накаркать то, что уже давным-давно случилось?
Боль была хоть и послабее родовых мук, но тоже ничего так. Хотелось орать в голос, но я понимала, что это лишние усилия, и только выла про себя. Мартин отключился сразу — ему было проще. Жадные руки обшарили одежду, сорвали с пояса суму, с шеи перстень на цепочке.
Так вот где, как говорила баба Клава, собака порылась! Денег в суме почти не было, но зато там лежало письмо к Маргарет. Видимо, то самое, о котором ей говорил Роджер. Роберт оставил письмо себе или отдал матери, а когда о беременности Маргарет стало известно, кто-то из них передал его либо Роджеру, либо Хьюго. В письме как раз упоминалось о помолвке Мартина. Что до пьяной драки — с большой-пребольшой натяжкой произошедшее можно было обозначить и так. Ну а что до смерти…
Словно услышав мои мысли, Роберт спросил:
— Ты уверен, что он мертв?
— Вроде, не дышит, — ответил хриплый голос, наверняка принадлежавший одноглазому. — А даже если и жив — не страшно. Затащим в проулок. До утра его все равно никто не увидит. Не истечет кровью — так замерзнет.
Я-то знала, что Мартин не умрет. Но сейчас значение имело как раз не это. Через день, самое позднее — через два мне надо было попасть в Скайхилл, чтобы встретиться с Тони и отправиться с ним в Рэтби. И я прекрасно понимала, что если Мартин, еще до конца не оправившийся от воспаления легких, пролежит ночь на холодной сырой земле, да еще с раной в боку, дотащить его до замка я никак не смогу.
Кто-то из двоих подхватил Мартина за ноги, другой за руки. Качнув разок, его забросили в проулок. Удар был сильным, в бок словно кол воткнули. Но, к счастью, он упал в жидкую грязь, а не на булыжники. Я услышала тихий стон и взмолилась: «Молчи! Молчи!»
— Что это? Слышал? — насторожился Стоун.
Несколько томительно долгих мгновений они прислушивались, потом одноглазый сказал:
— Нет, показалось.
Наконец их шаги стихли в отдалении. Мартин снова застонал, уже громче. Похоже, приходил в себя.
«Ну же, миленький, давай!» — уговаривала я его. Помочь ему, пока он был без сознания, я никак не могла.
Не знаю, сколько прошло времени, может пять минут, может, пятнадцать, прежде чем Мартин очнулся и попытался встать. Держась за стену дома, он поднялся на колени, но тут же снова со стоном упал в лужу. Боль была просто адской.
Засунув руку под сбившийся плащ, Мартин ощупал бок. Под рукой была влага — теплая кровь мешалась с холодной жижей. Пробормотав крепкое ругательство, он зажал рану рукой и снова попробовал встать. Кое-как, почти ползком, ему удалось выбраться из проулка, и тут он снова потерял сознание.
На улице, по крайней мере, было посуше, но явно не надолго: набрякшие влагой черные тучи наконец прохудились. Дождь пока еще был слабый, но, похоже, зарядил надолго. Дьявол, ну что за непруха-то, а?
Боль и холод. Холод и боль.
Я вспомнила рассказ Питера. Когда у него случается приступ мигрени и он не успевает принять лекарство, помочь может только сон. Но уснуть удается далеко не сразу, и он приспособился слушать боль, как слушают музыку. У боли есть свой ритм, свой рисунок и оттенки.
Я прислушалась к боли Мартина. Боль бросала то в жар, то в холод. Холод обжигал. В этом действительно был рваный, синкопированный ритм. Боль была джазом. Нет, скорее, регтаймом. Она то стихала, то накатывала новой мощной волной. Она гудела мощным тяжелым басом и свиристела визгливой колоратурой. Боль затягивала и завораживала. Почему никто не додумался переложить боль на ноты?
Мне казалось, что Мартин лежит на сырой земле уже вечность. Быть может, уже рассвело — его глаза были закрыты, и я не могла видеть, что происходит вокруг. Но шаги услышала. Шли двое. Неужели Стоун и одноглазый вернулись?
— Билли, тут кто-то есть!
Я с облегчением узнала голос Джейкоба. Наконец-то до них дошло, что хозяин не возвращается слишком долго, и они отправились на поиски.
— Он жив?
Чуткие пальцы на шее, ладонь, поднесенная к губам.
— Дышит, — узнала я голос Билла. — Да он ранен. Посвети мне!
Запах смолы от горящего факела. Тепло от пламени. Свет сквозь сомкнутые веки.
— Крови-то сколько, — ужаснулся Джейкоб. — Поднимем осторожно.
— Подожди, — остановил его Билл. — Если у него повреждена спина, так нести нельзя. Сделаем носилки.
Судя по звукам, он выдернул из деревянной ограды пару жердей, осторожно снял с Мартина плащ и как-то примотал его к палкам.
Молодец мальчик, но хорошо, что со спиной у Мартина все в порядке. Иначе в таком гамаке ему бы несладко пришлось. Надо на плоское и твердое. Ничего, де Бренн тебя научит.
Больше всего я боялась, что импровизированные носилки не выдержат и Мартин грохнется на землю. Но обошлось — до дома Билла было рукой подать. К симфонии боли и холода прибавился еще один побочный ритм от тряски.
— Мы не сможем отнести его наверх, — сказал Билл, когда они внесли Мартина в дом. — Лестница слишком узкая. Придется положить в чулане. Ты пока будешь спать в моей комнате, а я останусь с ним. Принеси его чистую рубашку, а я пока раздену.
Как ни старался Билли быть осторожным, боль взвилась с новой силой. Холод сменился жаром, который, как и боль, накатывал волнами.
— Что там? — спросил, вернувшись, Джейкоб.
— Осторожно, ты накапаешь на него свечой. Рана неглубокая. Если не будет заражения, быстро затянется. Но у него жар. Как бы лихорадка не вернулась. Кто знает, сколько он пролежал на холодной земле.
Я знаю. Хотя нет, не знаю. Долго, в общем, пролежал.
— Принеси воды с кухни, надо промыть рану.
Пока Джейкоб ходил за водой, Билли тоже куда-то вышел, но скоро вернулся. Промыв рану, он смазал ее какой-то едко пахнущей мазью и туго забинтовал. Повернувшись к нападавшему через правое плечо, Мартин подставил противнику под удар левую сторону. Нож завяз в плотном стеганом вамсе и лишь чиркнул наискось по нижним ребрам и низу живота. Можно сказать, повезло. Пресс у Мартина был более-менее приличный, это тоже не дало ножу пройти глубже. Но рана оказалась очень болезненной, да и крови он потерял немало. Плюс холод сделал свое дело. В груди саднило, дыхание было тяжелым и хриплым.
— Плохо дело, — сказал Билл. — Надо было ему остаться в Лондоне.
— И зачем только он поехал? — вздохнул Джейкоб.
— Зачем… — хмыкнул Билл. — Что-то было такое в письме, которое он получил из Германии. Я их языка не знаю, но мастер говорил что-то о своем брате, которого ранили на войне с турками. Если брат умрет, мастер станет единственным наследником. И тогда, как я понял, его леди из Скайхилла станет ему неровня.
— И тогда он не сможет на ней жениться.
— Да. А я думал сначала, что он из простых. Ну, может, рыцарь. А оказалось…
— Нет, я знал, кто он, — голос Джейкоба отдалился, наверно, он вышел в коридор. — Барон в Бадене был его наставником. Когда они с братом поссорились с отцом и ушли из дома, барон поехал с мастером. Сколько раз он ему помогал за эти годы, из всяких бед вытаскивал.
— Мастер говорил, что стал художником — это правда?
— Не знаю. Но он учился у придворного художника, это точно. Так что там с этой леди, Билли?
— Не знаю, Джейк. Он сказал, что должен с ней увидеться перед тем, как примет какое-то решение. Но теперь… Ладно, иди спать. Если что, я тебя позову.
Ага, значит, барон Гейден был не только доверенным лицом Мартина, но и его учителем. И палочкой-выручалочкой. Так я и думала. А слуги в доме барона, разумеется, в курсе всего. Жаль, я не прислушивалась к разговору Билла и Джейкоба по дороге. Возможно, узнала бы немало интересного. Вечная ошибка высоко стоящих (как и тех, кто высоко взлетел по воле случая): не обращать внимания на слуг.
