Сойка-пересмешница - Коллинз Сьюзен (электронная книга TXT) 📗

Солдат Йорк не оспаривает мое решение. Она строчит что-то в блокноте и сразу посылает меня обратно в больницу. Я колеблюсь: больше не хочу пропускать ни одной тренировки.

— Я вернусь на вечерние занятия, — обещаю я. Она лишь поджимает губы.

После двадцати четырех уколов в грудную клетку я вытягиваюсь на кровати, стискивая зубы, чтобы удержаться от мольбы принести обратно капельницу с морфлием. Она стояла у моей кровати, так что, когда надо, я могла получить дозу. В последнее время я ею не пользовалась, но держала рядом ради Джоанны. Сегодня проверяли мою кровь, чтобы убедиться, что она чиста от болеутоляющего, ведь смесь двух наркотиков — морфлия и того, что заставляет мои ребра гореть — имеет опасные побочные эффекты. Они дали понять, что меня ожидает пара тяжелых деньков. Но я попросила их сделать это.

Сегодня в нашей комнате невыносимая ночь. О сне не может быть и речи. Думаю, я действительно чувствую запах горящего участка плоти вокруг моей груди, в то время как Джоанна борется с симптомами ломки. Поначалу, когда я извиняюсь за прекращение подачи морфлия, она отмахивается, говоря, что это случилось бы в любом случае. Но к трем часам утра я становлюсь объектом всего красочного спектра ненормативной лексики, какая только есть в Дистрикте-7. На рассвете она вытаскивает меня из постели, побуждая тренироваться.

— Не думаю, что я смогу, — признаюсь я.

— Ты сможешь. Мы обе сможем. Мы победители, помнишь? Мы единственные, кто смог выжить вопреки всему, чему нас подвергали, — рычит она на меня. Она болезненного зеленоватого оттенка и дрожит, словно лист на ветру. Я одеваюсь. Мы должны быть победителями, чтобы пережить это утро. Когда мы понимаем, что снаружи льет как из ведра, я решаю, что Джоанна сдастся. Ее лицо становится пепельным, и, кажется, она перестает дышать.

— Всего лишь вода. Это не смертельна, — говорю я. Она сжимает челюсти и топает в грязь. Мы промокаем насквозь, работая над своими телами, а потом усердно трудясь на беговом корте. Я снова останавливаюсь после мили и подавляю искушение снять свою рубашку, чтобы холодная вода смогла остудить мои горящие ребра. Я с трудом запихиваю в себя свой полевой ланч, состоящий из промокшей рыбы и тушеной свеклы. Джоанна наполовину опустошает свою миску, прежде чем все выходит обратно. Днем нас учат собирать автоматы. Я справляюсь, но Джоанна не может держать руки достаточно устойчиво, чтобы соединить части вместе. Когда Йорк поворачивается спиной, я помогаю ей. Даже несмотря на продолжающийся дождь, полдень преподносит приятный сюрприз, потому что мы на стрельбище. Наконец-то то, в чем я хороша. Приходится приспосабливаться к автомату после лука, но к концу дня у меня лучший результат в классе.

Стоило нам оказаться за дверями больницы, Джоанна заявляет:

— Это должно прекратиться. Наша жизнь в госпитале. Все смотрят на нас как на пациентов.

Для меня это не проблема. Я могу переехать в отсек своей семьи, но у Джоанны здесь нет жилья. Если она попытается получить выписку из больницы, они не позволят ей жить одной, даже если она ежедневно будет посещать беседы с главным врачом. Думаю, они могут сложить два и два насчет морфлия, что только еще больше, по их мнению, подтверждает ее неуравновешенность.

— Она не будет одна. Я буду житьс ней, — заявляю я. Мне возражают, но Хеймитч занимает нашу сторону, и мы будем спать в отсеке напротив Прим и моей мамы, которая соглашается приглядывать за нами.

После того, как я принимаю душ, а Джоанна протирается мокрой тряпкой, она бегло осматривает место. Когда она распахивает ящик, в котором лежат мои немногочисленные пожитки, то быстро его захлопывает.

— Прости.

Я думаю, что в ящике Джоанны нет ничего, кроме ее казенной одежды. Что у нее нет ни одной вещи в мире, которую бы она могла назвать своей.

— Все в порядке. Ты можешь покопаться в моих вещах, если хочешь.

Джоанна открывает мой медальон, изучая фотографии Гейла, Прим и моей матери. Она раскрывает серебряный парашют, вытаскивает втулку и надевает ее на мизинец.

— Один взгляд на нее заставляет меня испытывать жажду.

Затем она натыкается на жемчужину, которую подарил мне Пит.

— Это…

— Да, — говорю я. — Каким-то образом сохранилась.

Я не хочу говорить о Пите. Одно из преимуществ тренировок — мне некогда думать о нем.

— Хеймитч говорит, ему становится лучше, — произносит она.

— Может быть. Но он изменился, — говорю я.

— Ты тоже. И я. И Финник, и Хеймитч, и Бити. Не говоря уже об Энни Креста. Арена довольно-таки неплохо испортила всех нас, не думаешь? Или ты все еще чувствуешь себя девочкой, вышедшей добровольцем вместо своей сестры? — спрашивает она меня.

— Нет, — отвечаю я.

— Есть одна вещь насчет которой мой доктор, я думаю, прав. Назад пути нет. Так что мы вполне можем заниматься своими делами, — она аккуратно возвращает мои памятные подарки в ящик и забирается на кровать напротив меня как раз тогда, когда гаснет свет. — Ты не боишься, что сегодня ночью я тебя убью?

— Будто бы я тебя не одолею, — отвечаю я. Мы смеемся, чувствуя себя настолько выжатыми, что если сможем встать на следующий день — это будет чудо. Но мы встаем. Каждое утро мы встаем. И к концу недели мои ребра чувствуют себя как новые, а Джоанна собирает винтовку без чьей-либо помощи.

Солдат Йорк одобрительно кивает нам, когда мы выполняем план на сегодня.

— Отличная работа, солдаты.

Стоило нам выйти из зоны слышимости, как Джоанна ворчит:

— Думаю, выиграть Игры было легче.

Но выражение ее лица говорит, что она довольна.

Мы даже в почти хорошем настроении, когда идем в столовую, где меня ожидает Гейл, чтобы вместе поесть. И гигантская порция тушеной говядины отнюдь не ухудшает расположение духа.

— Сегодня утром прибыли первые партии продовольствия, — рассказывает мне Сальная Сэй. — Это настоящая говядина из Дистрикта-10. Не ваши дикие собаки.

— Не припомню, чтобы ты от них отказывалась, — кидает Гейл в ответ.

Мы присоединяемся к группе, включающей в себя Делли, Энни и Финника. Финник заметно изменился с тех пор, как женился. Его прежние воплощения — испорченный капитолийский сердцеед, которого я встретила до Двадцатипятилетия, загадочный союзник на арене, сломленный парень, пытавшийся помочь мне пережить все это — заменили кем-то, излучающим жизнь. Впервые всем предстает настоящее очарование Финника — скромный юмор и покладистый характер. Он ни на секунду не отпускает руку Энни. Ни когда они идут, ни когда едят. Сомневаюсь, что он делает это преднамеренно. Она же целиком отдается ослепляющему счастью. Еще есть моменты, когда можно сказать, что нечто прокрадывается в ее рассудок и другой мир забирает ее от нас. Но несколько слов из уст Финника возвращают ее обратно.

Делли, которую я знаю с малых лет, но никогда о ней много не задумывалась, выросла в моих глазах. Ей рассказали то, что Пит сообщил мне в ночь после свадьбы, но она не сплетница. Хеймитч говорит, она мой лучший защитник в те моменты, когда Пит выходит из себя и начинает рвать и метать из-за меня. Всегда занимает мою сторону, списывая его негативное восприятие на капитолийскую изощренную пытку. Она оказывает гораздо большее влияние на него, чем кто-либо другой, в основном, потому, что он действительно уверен в ней. В любом случае, даже если она преувеличивает мои хорошие стороны, я ценю это. Честно говоря, немного приукрашивания не помешало бы.

Я умираю с голоду и тушеное блюдо настолько вкусное — говядина, картошка, репа и лук в густом соусе — что я заставляю себя не торопиться. Во всей столовой ощущается радостное оживление, вызванное вкусной едой. Как же она может делать людей добрее, веселее, жизнерадостнее и напоминать, что продолжать жить — не ошибка. Действует лучше, чем любое лекарство. Поэтому я стараюсь продлить удовольствие и присоединяюсь к разговору. Намазывая подливку на хлеб и, понемногу откусывая, слушаю какую-то забавную историю Финника о морской черепашке, стащившей его шляпу.