Семейный портрет с колдуном (СИ) - Лакомка Ната (читаем книги .TXT) 📗
- Леди, наша настоятельница – матушка Цецилия, - сказала монахиня. – Вы, наверное, ошиблись. И я не помню вас среди наших выпускниц… Как, вы говорите, ваше имя?
- Эмилия. Эмилия Валентайн, - ответила я, волнуясь всё больше. Значит, настоятельница поменялась. Не очень хорошо. Но и не очень плохо. Всегда остаются другие люди, знавшие меня, и архивные книги. – Я училась у вас пять лет, меня должны помнить воспитатели – сестра Бернадетт, сестра Ребекка…
- О, возможно, я что-то перепутала. Входите, - монахиня впустила меня в пансион и закрыла за мной двери.
Здесь ничего не изменилось – те же стены, те же окна, застекленные розовыми и голубыми витражами…
А на заднем дворе растут липы. Мы любили гулять там, потому что монастырская стена с той стороны была разрушена, и можно было увидеть город – реку, здание ратуши с часами…
Монахиня проводила меня в кабинет настоятельницы, и представила:
- Леди Валентайн, она говорит, что училась у нас.
Из кресла мне навстречу встала матушка Бевина – я помнила ее именно такой. Грузной женщиной с чуть отекшим лицом. На подбородке – родимое пятно, но воротничок неизменно белоснежный и накрахмаленный на славу.
- Преподобная Цецилия, - монахиня, проводившая меня, голосом выделила имя настоятельницы, - юная леди говорит, что желает видеть матушку Бевину, настоятельницу.
- Это какая-то ошибка, - настоятельница, подслеповато щурясь, вглядывалась мне в лицо. – Я не помню вас среди учениц.
- И я не помню, - коротко поддакнула молодая монахиня.
Повисла неловкая пауза, во время которой я растерянно смотрела то на настоятельницу, то на монахиню. Они переглянулись, и настоятельница мягко спросила:
- Когда вы закончили обучение?
- В прошлом году! – меня затрясло, как в лихорадке. – Меня должны помнить сестра Бернадетт… сестра Ребекка… Я, правда, здесь училась!..
- Успокойтесь, леди, - настоятельница взяла меня под руку и усадила в кресло. – Сейчас мы во всем разберемся. Табита, - она обратилась к молодой монахине, - приведи Бернадетт и Ребекку.
- Мне нужно письменное свидетельство, что я обучалась здесь, - забормотала я, порываясь встать, но настоятельница удержала меня в кресле, положив руку на плечо.
- Не волнуйтесь, леди, - попросила мать Цецилия, которую я упорно помнила, как матушку Бевину. – Хотите воды?
От воды я отказалась, а когда в кабинет вошли сестра Бернадетт и сестра Ребекка, я вскочила и потянулась к ним с такой надеждой, будто им предстояло спасти мою жизнь.
- Юная леди утверждает, что училась у нас, - сказала настоятельница. Но я ее что-то не узнаю.
- Эмили Валентайн, - торопливо заговорила я, обращаясь к сестрам. – Помните, на выпускном экзамене я перевернула чернильницу и вы, сестра Бернадетт, отчитали меня и заставили переписать сочинение по истории три раза?
Лицо монахини выразило замешательство, а сестра Ребекка произнесла:
- Леди, сестра Бернадетт не преподает историю. Ее предмет – домоводство.
- А вы, - я говорила быстро, захлебываясь словами, уже понимая, что произошло нечто страшное, - вы очень любите иностранную поэзию, и читали нам стихи Готфрида Шнедлера – о белом шиповнике и королевской невесте, полюбившей другого.
Монахини снова переглянулись, и эта игра в переглядки напугала меня так же, как если бы колдун Вирджиль Масгрейв выскочил сейчас из-под стола с криком «ага, попалась!».
- Прошу прощения, - запинаясь произнесла сестра Ребекка, - но я занимаюсь огородом, и точно не сильна в иностранных языках.
- По-моему, вы ошиблись, леди, - повторила настоятельница ласково. – Хотите воды?
Но я рухнула в кресло, сжав виски ладонями. Мне показалось, что еще немного – и я сойду с ума.
Я ведь помнила их… Они жили в моих воспоминаниях… Как обычные, реальные люди… Почему же они не помнили меня?..
- Давайте посмотрим метрики, - предложила настоятельница, - и тогда все станет на свои места.
- Да, метрики, - забормотала я, цепляясь за последнюю спасительную соломинку, - посмотрите списки учениц… Я должна быть там…
Архивом заведовала незнакомая мне монахиня. Она посмотрела на меня подозрительно, но велела помощнице принести список выпускниц прошлого года. Помощница не была монахиней, а только послушницей – совсем молодой, со вздернутым носиком и яркими рыжими веснушками. Девушка принесла толстый фолиант в кожаном переплете, положила на стол и уставилась на меня с каким-то веселым любопытством. Наверное, ей было забавно, что какая-то девица настолько сошла с ума, что не помнит, где обучалась в прошлом году.
Может, я и правда сошла с ума?
Пока настоятельница перелистывала толстые пергаментные листы, я стояла поодаль, до боли стиснув руки. А вдруг это колдун навел волшебный морок на матушку настоятельницу и сестер? Чтобы окончательно опозорить меня… Да, скорее всего, так и есть. Это проделки Вирджиля Майсгрейва, иначе и быть не может.
Я приободрилась, ожидая, что сейчас настоятельница обнаружит, что записи подтерты, вырезан нужный лист или страница прожухла как раз на списке выпускниц моего года. Ведь колдун не остановится ни перед чем. Ещё и будет рад, если я свихнусь, и меня отправят в богадельню.
Настоятельница нацепила на нос круглые очки и самым внимательным образом просмотрела записи, ведя пальцем по ровно выписанным строчкам.
- Сожалею, леди, - сказала она, придвигая книгу ко мне, - но вас нет в списках. Никакой Эмилии Валентайн я не нахожу. Можете сами убедиться.
Следом за ней я точно так же просмотрела фамилии выпускниц, ведя по строчкам пальцем. Было целых три Эмилии, но ни одна не Валентайн. И против их фамилий стояли совсем не мои подписи. Не обнаружила я следов подчистки текста и замененных страниц. Везде пергамент был одинаковый, и цвет чернил не отличался.
- Скорее всего, вы ошиблись, - произнесла настоятельница, снимая очки и тщательно протирая стекла. Она старалась говорить доброжелательно, но я видела, что ей неловко.
Я внимательно посмотрела на нее – может, она притворяется, подкупленная или запуганная графом Майсгрейвом?
- Можно мне поговорить с вами наедине, матушка… Цецилия? – я с трудом выговорила имя настоятельницы, потому что на языке у меня так и вертелось – Бевина.
- Конечно, леди. Оставьте нас, пожалуйста, - обратилась она к сестрам.
Монахини покинули кабинет, и я успела заметить, как веснушчатая послушница смешно наморщила лоб и нос, провожая меня взглядом.
Наверное, это выглядело очень забавно со стороны. Но мне было совсем не смешно и не забавно. Мне было по-настоящему страшно. Как будто окружающий мир рушился, словно карточный домик.
- Этого не может быть, - решительно начала я, когда мы с настоятельницей остались наедине. – Я не буду настаивать, но прошу вас признаться – это граф Майсгрейв заставил вас скрывать правду обо мне?
Настоятельница задумчиво сложила руки и опустила глаза. Лицо ее приобрело почти страдальческое выражение.
- Леди, - сказала она очень ровно и спокойно, - я много грешила в миру продолжаю грешить сейчас, но никогда я не стала бы лгать по чьей-то просьбе или приказу. Потому что гнева небес я боюсь больше, чем гнева какого-то графа Майсгрейва, с которым даже незнакома.
- Незнакомы? – я так и впилась в нее взглядом. – Он сказал, что получил ответ из пансиона святой Линды. Ответ относительно меня. Что я никогда не обучалась у вас!
- Не припоминаю, чтобы кто-то о вас спрашивал - настоятельница посмотрела на меня прямо и ласково. – Мне кажется, вы не слишком здоровы, дочь моя. Вам надо успокоиться, помолиться и…
- Я не сумасшедшая! – резко перебила я её. – Я всё помню, хотя вы и делаете вид, что не узнаете меня. Я прекрасно помню это место – витражи, желтые акации в городе, помню липовую аллею за пансионом, там цвел белый шиповник, в июле всё утопало в его цветах!
Настоятельница коротко вздохнула, а потом позвонила в колокольчик, стоявший на столе, на фарфоровом блюдечке. Тут же дверь открылась, и в кабинет заглянула веснушчатая послушница.
